назвали Братством Свободных Сердец. Председателем его избрали Гашо. Настало время, когда Коля смог изложить Братству свою программу. Он назвал ее своей только потому, что не имел права рассказывать о государстве повстанцев.

Члены Братства сначала отнеслись к его программе с недоверием Шесть тысяч оборотов господствует Бессмертный, и ни одна живая душа за это время не осмелилась поднять голос против него.

Две тысячи оборотов тому назад попробовал восстать против Бессмертного его Сын. Но не успел даже закончить своей вольнолюбивой проповеди, хотя был таким же бессмертным — кровь от крови, плоть от плоти Бога-Отца! Какое же имеют право смертные люди надеяться на свержение Единого Бессмертного?.

Тогда поднялся высокий, скуластый Гашо. Он был выше на целую голову любого из присутствующих здесь. Его умные, с искринкой, чуть прищуренные глаза внимательно оглядывали членов Братства, словно пытались понять, чего боятся эти люди — смерти за великое дело или вечных предрассудков? Он хорошо знал, что никто из них не боится смерти. Но предрассудки иногда бывают страшнее самой смерти.

Гашо сказал:

— Братья! Все вы видели, как валятся каменные пещеры, простоявшие тысячи оборотов. Наступает такое время, когда им приходит конец. Ребенок заденет пальцем один камешек — и то, что казалось вечным, нерушимым, рассыпается… А наш народ не ребенок!.. В народе сотни миллионов мозолистых пальцев. Только все они разобщены и каждый существует отдельно. Они не привыкли собираться в единый кулак. Если же мы все соберем их вместе, то будет такой могучий кулак, против которого не устоят ни каратели, ни жрецы, ни сам Бессмертный!..

Два часа советовались члены Братства. И потом еще много раз по два часа. И постепенно воскресала вера в собственные силы, рождалась уверенность, что Бессмертный может стать смертным, если этого захотят освобожденные люди.

Когда прошло пол-оборота, Николай- убедился, что их Братство уже заметная сила.

Скотоводы, как и прежде, месили утомленными кулаками толстобоких дагу, их дети вылавливали в канавах загустевшую белковину, механики заводов искусственного белка в своих зубастых машинах перемалывали недра планеты, изготовляя из минералов еду для животных и людей. Там, где долго работали эти машины, образовывались широкие площади, и на них создавали новые фермы, а стены площадей сразу же заселялись: в них возникали каменные конурки в несколько этажей…

Да, внешне все было спокойно. Но это напоминало спокойствие большой реки, поверхность которой скована толстым льдом. Жрецы и каратели ходили по этому льду, им казалось, что он вечен и нерушим. На самом же деле подо льдом бурлила жизнь, рождались мощные источники, пополняя могучее течение водой, которая завтра подымет лед, оторвет его от берегов, разрушит и понесет в небытие…

Однажды Колю пригласили на митинг, который должен был состояться на соседней площади. Люди стояли плечом к плечу и слушали его речь. Ему видны были только их головы и глаза, в которых время от времени он замечал вспыхивающие огоньки. Окончились часы свободы, и толпа начала редеть. Коля тоже направился к переходу, ведущему к его дому. Переход был темным, на каменном полу шевелились человеческие тела, и продвигаться вперед приходилось на ощупь.

Вдруг чьи-то железные руки схватили его за шею, сдавили горло, а в рот затолкали какую-то грязную тряпку. Он не смог ни крикнуть, ни шевельнуться В глаза ударил яркий свет. Сильные руки оторвали его от пола, подняли в воздух и понесли под самым потолком широкой улицы, вымощенной большими каменными плитами. Чуть придя в себя, он увидел рядом с собой двух здоровенных карателей, которые, держа его за обе руки, летели на своих черных плащах. Внизу под ними ходили хорошо одетые люди. Они равнодушно посматривали на каменное небо, висевшее над улицей, а увидя карателей, держащих узника, о чем-то переговаривались. На улице расположились многокомнатные дома. Там жили семьи карателей и других прислужников Храма.

Но вот конвоиры, крепко держа Колю, опустились на каменные плиты и завели его в большое помещение, где сидел беловолосый человек с тупым, самоуверенным лицом Каратели рассказали о митинге.

Человек, к которому обращались каратели, пренебрежительно посмотрел на них.

— Вы мне долбите о каких-то сборищах еретиков, я докладываю об этом Храму, а жрецы называют меня болваном. Их шахо показывают, что все спокойно.

— Мы сами слышали, — сказал одни из карателей. — Он говорил страшные, богохульные слова.

Начальник доложил контрольному пункту о беловолосом, и Коля понял, что сейчас шахо контроля направят на его мозг.

Он давно уже приучил себя думать о революции только в те часы, когда действовали генераторы экранизации волн. В остальное же время он старался думать о том, как вкусна белковина, не разведенная в кипятке, а в виде коржиков, или о том, что у карателей очень красивые плащи, мечтал о том, какими будут недра Фаэтона через шесть тысяч оборотов… Это умение загонять мысль в глубочайшие уголки мозга пришло не сразу — оно далось ценой упорной тренировки. Поэтому он не боялся, что шахо контроля выловит из его мозга какие-нибудь сведения о подготовке к восстанию. Но он заметил, что не может не думать о металлическом цилиндрике, лежащем в его кармане. Невольно он опустил туда правую руку, крепко сжал жуго, словно заклиная его не напоминать о себе.

Вспыхнула стена горизонтов, и на ней появился жрец, подражающий Единому. Так же как и Бессмертный, он поднял вверх угрожающий перст и крикнул:

— Он думает о собственном кармане! Что там у него?…

Начальник тряхнул головой, взглянул на карателей, и они тотчас же бросились к Николаю. Но, опередив их, он достал из кармана цилиндрик и направил его на карателей. Им, конечно же, хорошо была известна убийственная сила этого оружия. И они подались назад, оттолкнув своего начальника, который тоже заметался из угла в угол, оглядывая комнату обезумевшими глазами.

Коля приказал карателям снять свои плащи и положить их к его ногам. Приказ был тотчас выполнен. А жрец на стене горизонтов все еще моргал старческими веками, ожидая ответа. Ответ задерживался, и он хмуро спросил:

— Что там у вас происходит? Я принимаю из ваших голов волны животного ужаса: запомните, трусы не имеют права быть слугами Единого. Они способны только месить толстобоких дату…

Николай поднял жуго, нажал кнопку и полоснул невидимым лучом по стене горизонтов. Обломки разрезанного на куски экрана посыпались на пол, а каратели, забившись в угол, стучали от страха зубами.

Один черный плащ Коля надел на себя, другой заботливо сложил и зажал под мышкой.

— Идите месить дагу, — презрительно улыбаясь, сказал он карателям. — Это гораздо полезней.

Затем он вышел на улицу, взлетел под потолок и поплыл над головами прохожих. Подлетая к своей площадке, он заметил, что за ним гонится целая стая карателей. Они напоминали черных земных птиц, которые, выискав жертву, ждут ее смерти, а потом бросаются на нее. Точно так же, как эти птицы, каратели летели на значительном расстоянии, боясь приблизиться к Коле.

Коля свернул не на свою, а на соседнюю площадь. Встретив знакомого скотовода, он на языке жестов попросил передать Гашо, что будет ждать его возле кладбища. Ошеломленный скотовод бессмысленно осматривал Колю, не понимая, откуда у него взялись черные плащи. Коротко объяснив, в чем дело, он снова вылетел на улицу прямо навстречу карателям.

Страшно убивать людей, но у Николая не было иного выхода. Пришлось нажать на кнопку жуго. Пятеро карателей, летевших впереди, перерезанные надвое, мертво поплыли под каменным потолком на остатках своих плащей. Те, что летели позади, немедленно ринулись вниз и разбежались кто куда…

А Николай тем временем исчез в темных пещерах, ведущих к кладбищу. Он уже не прятался и смело включил фонарик, который хорошо освещал дорогу, хотя величиной был не более пуговицы.

Однако фонарик вскоре пришлось спрятать. Он слишком беспокоил жителей темных пещер — вскрикивали дети, закрывая глаза ладонями, пугались женщины. А мужчины ощупывали пальцами пол, ища острый камень. Сжав его в руках, они провожали черную Колину фигуру такими взглядами, что он подумал: