оборот.

Штаб разрешил сказать Лоче, куда он направляется и ради какой цели.

В ледяном коридоре Лоча еще кое-как держалась. Но когда поднялись по лестнице на площадку, вырубленную под самой крышкой, плечи ее вздрогнули.

Притронувшись губами к ее щекам, он ощутил солоноватый привкус — привкус разлуки — и подумал: «Это хорошо, что жены умеют плакать». Соленый привкус останется на его губах и всегда будет напоминать ему о Лоче.

— Прощай, Лоча!.. Я вернусь. Мне ничто не угрожает. Там есть люди, а среди людей не страшно…

И вот Николай и Эло поднялись над планетой. Юпитер посылал навстречу свои холодные лучи, шахо вели куда-то на север, а ветер бросал в лица острые ледяные осколки. Наконец огненная стрелка на маленьком приборе завертелась, и они полетели вниз. Ветер и здесь мешал им разгребать снеговые сугробы, но они понимали, что он их союзник, ибо как только они спустятся в узенькую пещеру, ветер заметет следы и спрячет под снегом толстую каменную крышку от вражеских глаз.

Крышка оказалась неожиданно легкой, хотя толщиной была не менее человеческого роста. Пока Эло спускался в темное отверстие, Коля изо всех сил держал крышку, чтобы бешеный ветер не вырвал ее из рук и не покатил по льду. Он закрыл за собой крышку, и она плотно примкнула к каменным стенам.

Освещая дорогу фонариками, они начали спускаться вниз.

В карманах посланцев лежали жуго — могучее оружие фаэтонцев. Им пользовались только служители храмов. Даже беловолосым карателям его не доверяли: боялись, чтобы оно не попало в опасные руки.

Шли долго, пока не натолкнулись на круглую, похожую на пробку крышку. Плащи и шахо спрятали в надежное место. Включили другой прибор, единственный, который был не подвластен волнам экранизации, направленным сейчас из государства повстанцев на шахо контрольных пунктов Бессмертного для того, чтобы парализовать их действие. Этот прибор они взяли для связи со Штабом повстанцев.

И вот они попали в темные владения Бессмертного. На ощупь двинулись в тяжелую без конца и без края дорогу. Впереди шел Эло, который безошибочно ориентировался в темноте.

Николай все время спотыкался обо что-то хрустевшее у него под ногами, словно чьи-то кости. Эло сказал, что это и в самом деле кости беловолосых, которые пролежали здесь сотни оборотов. Здесь было громадное кладбище жителей «первого этажа», и его избегали даже вездесущие каратели. Именно потому Лашуре и выбрал этот страшный лабиринт для выхода из тайной пещеры.

Коле стало жутко. Когда кладбище кончилось, на их пути стали попадаться заселенные пещеры. Где- то в полной темноте плакали дети, слышались то печальная колыбельная, то предсмертный стон.

Впереди блеснул первый луч света. Но Эло не пошел туда — там были заводы и фермы, и можно легко наткнуться на карателей…

Они еще долго шли в темноте, прежде чем разыскали завод, на котором работал брат Эло — Гашо.

Наступила новая, незнакомая жизнь. Коля спал рядом со своими двоюродными братьями на каменном помосте. Ел белковину, растворенную в кипятке. Похудел, побледнел, но это не огорчало его. Теперь он стал похож на тех людей, среди которых жил.

От отца он унаследовал белые волосы и ничем не отличался от своих братьев.

С дядей Гашо и его сыновьями Коля подружился сразу же. Правда, вначале они избегали каких-либо бесед на запретные темы, но вскоре Коля убедил их, что теперь есть дни и часы, когда можно разговаривать совершенно свободно. Они поверили в это не сразу. Только постепенно, наблюдая за тем, как в безопасные часы держался Коля, они и сами начали обмениваться мыслями, которые прежде им приходилось прятать в глубочайшие уголки души…

Среди беловолосых был очень развит язык жестов. Николай быстро овладел им и мог теперь хотя бы коротко переговариваться со своими братьями тогда, когда генераторы экранизации не действовали.

Гашо и его сыновья полюбили Колю. Они готовы были без конца слушать его рассказы о сказочной Земле, Ечуке-отце, об Атлантиде. Гашо восхищала идея старшего брата создать на Земле независимый Материк Свободы…

Коля приобрел пять надежных помощников! Все они были люди чистосердечные, добрые, и каждый из них имел много друзей.

То, в чем Коля был убежден и раньше, теперь получило новое подтверждение. Нет обществ, где все люди были бы трусами, но есть общества, граждане которых боятся высказать вслух то, о чем думают тайно. Многие из них готовы в любую минуту отдать жизнь за правду, а все вместе они терпят унижения и муки и молчат покорно и тупо…

В таких условиях диктатором может стать даже толстобокий дату, если жрецы провозгласят его богом. Ему будут приносить в жертву детей и матерей, перед ним будут склоняться головы всего народа.

Теперь Коля понял, что основа могущества Единого — шахо контроля. Они могли быть и выключенными (вполне возможно, что их теперь часто выключают), но в каждом человеке поселился страх перед контролем, он преследует только что родившуюся смелую мысль, бросается на нее отчаянней целого отряда карателей и сокрушает ее, как прожорливый короед сердцевину дерева. И мысль тотчас же умирает, человек глядит в лицо другому человеку пустыми глазами и, если замечает, что в чьих-то глазах блеснула мысль, только что родившаяся в нем самом, испуганно отводит взгляд и спешит в свою тесную конуру, чтобы там в тяжелом сне найти спасение от необходимости мыслить.

Изолированный разум медленно угасает, превращаясь в печальное кладбище старых мыслей, ставших в конце концов мертвыми догмами.

И если в обществе господствует мысль одной личности, а все другие хаотично блуждают в безвестном, разъединенные и забытые, — горе такому обществу!

Государство Бессмертного было именно таким обществом. Каждый человек как бы носил под собственной черепной коробкой шахо контроля, и не было никаких генераторов, способных нейтрализовать действие этих дьявольских шахо. Тут нужно было живое вмешательство живых людей…

И все же Коле повезло: он попал в среду, уже подготовленную к самостоятельному мышлению. Вскоре он убедился, что авторитет Гашо среди людей, живущих на площади у завода, а также среди тех, кто жил в темных пещерах, был почти непререкаем. Коля понял, что Гашо делал кое-что и раньше. Языком жестов он на протяжении многих оборотов старался объяснить людям, что на них и на их детях лежит гнетом вековая ложь.

И вскоре Коля увидел, что происходит с людьми, которые долго молчали. Им словно хотелось выговориться и за себя, и за своих дедов, и прадедов, ушедших из жизни. В людях просыпалась, заложенная природой, необходимость свободно выносить свои размышления на общий суд и так же свободно впитывать в себя мысли других.

Генераторы экранизации волн, как и было обусловлено в Штабе, включались один раз в трое суток и действовали не менее двух часов. Под влиянием Гашо и его друзей люди поверили в то, что в эти часы можно разговаривать вполне свободно. Из каменных конур и темных пещер они выходили на площадь, собирались небольшими группами, и говорили, говорили… Пока что это были разговоры, в которых они словно бы прощупывали друг друга, как бы заново знакомясь. Коля понимал, что нужно время, прежде чем исчезнет взаимное недоверие, а главное — недоверие к самой возможности думать и делиться своими мыслями.

Каждый раз в такие часы на всех переходах, ведущих к площади, ставилась охрана, которой вменялось в обязанность извещать о приближении карателей. Как только раздавался сигнал об опасности, люди сразу же расходились, каратели в черных плащах обследовали площадь, заглядывая в конуры и темные пещеры. Не заметив ничего недозволенного, они исчезали, а в людях вырастала вера: значит, правда, что шахо контроля в определенные часы утрачивает свою власть…

Так продолжалось довольно долго. В этот период Коля никак себя не проявлял — он только ходил и слушал. А люди тем временем привыкали к этим определенным часам. Они называли их «часами свободы». Они уже сами хорошо знали, когда начинаются и когда кончаются эти часы, и дружно сходились на площадь. Теперь они уже не могли представить себе свою жизнь без таких общений друг с другом. Это было невозможно так же, как жить без воды, пищи и воздуха…

И вот тогда Коля сделал следующий шаг — из самых верных друзей Гашо он создал комитет, который