вспыхивают ярким металлическим блеском солнечные блики.

Медленно, один за другим, корабли вплывали в бухту, измученные боями и зимними бурями. Не спеша проплывали мимо двух узких дамб, замыкающих гавань, а на дамбах и на выложенных мрамором берегах залива теснились жители Кум.

Вспугивая чаек, неслись к небу славословия в честь доблести Непобедимого и мудрости сына Цезаря.

У причала сенатор Сильвий Сильван во главе местных отцов отечества приветствовал победителя. Добродушный толстяк Мальвий в изумлении протер глаза, еще раз взглянул на Марка Агриппу и от души расхохотался. Он узнал дерзкого смуглого 'раба'. Агриппа милостиво кивнул смешливому магистрату.

А Сильвий уже шепотом докладывал, что местные рыбаки недовольны. По приказу Непобедимого запретили ловить рыбу в заливе. Теперь им не прокормить свои семьи.

Флотоводец повелел собрать рыбачьих старшин. Он объяснил, что в военной гавани рыбачьим суденышкам делать нечего. Да и рыба, вспугнутая людским шумом, сама туда не пойдет. Кто хочет рыбачить, того на заре будут пропускать в открытое море, а на закате впускать в гавань. Но Непобедимый полагает, что легче заработать кусок хлеба на берегу. В гавани стараниями сенатора Сильвия Сильвана открыты мастерские и по обшивке корпусов, и по постройке новых кораблей, и по изготовлению парусов, канатов и прочего. Работы всем хватит, опытные корабелы обучат желающих. Император щедро вознаградит бывших рыбарей за труды во славу их матери Италии.

Самых смелых, сильных и молодых Марк Агриппа звал стать воинами моря. Когда нет морских битв, воин моря живет на берегу со своей семьей и получает довольствия побольше, чем бедняга легионер. Однако, чтобы стать воином моря, нужно сперва пройти суровое испытание и научиться смирять Нептуновых коней в любую бурю.

Не успел Агриппа смолкнуть, как молодые рыбаки окружили Непобедимого и его кормчих. Юноши охотно записывались на боевые лигуры и 'вороны'.

Люди постарше степенно подходили к центурионам корабелов и просили зачислить их в императорские мастерские. Ведь не один год смолили они свои суденышки, чинили их потрепанную бурями обшивку, латали паруса. Агриппа довольно улыбался.

Оставшись вечером наедине с Сильвием, Непобедимый отрывисто спросил:

— А как пиратка?

Сильвий, почтительно улыбнувшись, положил на стол перед ним стопку аккуратно перевязанных табличек.

— Все ее письмишки тут. Как ты приказал, моя Рета ее рукой писала 'милому, дорогому братцу' то, что нам нужно, а его ответы передавались устно. Грек за деньги не то что господина, отца с матерью продаст!

— Ладно! — Агриппа внимательно просмотрел письма Скрибонии к ее брату Либону, к Помпею и Либониле. — Обрадую моего дружка... А тебе треть моей добычи. Небось дочкам на приданое копишь?

— Я отец. — Сильвий вздохнул. — Трое сыновей, четверо девочек. Ведь полукровки. Кто без хорошего приданого возьмет? Вот благородный Статилий увивается...

— Хороший человек, соглашайся.

— Конечно, патриций, оно и лестно, но и боязно — изменять дочке станет. — Заботливый папаша снова вздохнул. — А я за все двадцать лет не искал чужого ложа и не безобразничал, как...

Он вовремя осекся. Нельзя же колоть глаза Непобедимому его походными грешками.

Письмо от Скрибонии, ласковое и грациозное, как она сама, напомнило короткие дни на вилле Либона, свадьбу, отъезд в Рим с молодой женой. Как гордился тогда Октавиан ее нежностью!.. Любил ли? Вряд ли, но влюблен был. Обожал свою Хлою, красивую, жизнерадостную, как цветущая ветка. Даже намеки Скрибонии, что напрасно император так привязан к своему другу, что лучше бы флот доверить ее брату, пропускал мимо.

Охлаждение началось позже, осенью. Перед началом зимы Октавиан, как всегда, недомогал. Стыдясь своей немощи, терпел порывистые ласки молодой супруги. Радость обладания? Он знал ее по стихам Горация и Катулла, а наяву вместо обещанного этими стихами блаженства поднималась противная тошнота, боли в висках, ночные ознобы... И понемногу Дафнис возненавидел алчное тело Хлои. Если бы любовь заключалась в восторженном созерцании, тогда он никогда бы не разлюбил свою милую, ни на кого не променял бы, терпеливо разъяснял бы ей ее неправоту, многое бы прощал... Однако Скрибония ни в чем не знала меры. А потом эти вечные нелады с матронами его семьи... Октавия, кроткая Октавия, и та невзлюбила невестку.

Но как бы то ни было, письмо нужно дочитать. Октавиан углубился в чтение. И вдруг острый, радостный испуг охватил его. Скрибония извещала своего Кая, что он скоро станет отцом. Отцом? Значит, он не отвержен богами! Октавиан прижался лицом к восковым таблицам.

— Боги! Если бы сын... чтобы походил на Агриппу... или на Цезаря... Наш Маленький Юлий! Немножко на Цезаря, немножко на Агриппу... только не на меня... А дочка пусть в меня! Той можно...

Он встал и поискал чистые таблички. Сейчас же напишет жене, пусть бережет себя... Это пустяки, что они ссорились.

Ребенок — его кровь... Да разве все на свете не меркнет перед этим даром богов? 

Вошла сестра, радостная, вся в алом, и с шутливой торжественностью вскинула руку в военном салюте.

— Весть победы! Флот Помпея уничтожен! И еще одна весточка. Чем одаришь?

— Я знаю. — Октавиан с просветленным лицом протянул ей письмо. — Ты будешь любить его?

Октавия медленно прочла. Ее круглый подбородок упрямо вздернулся.

— Помпей разбит. Ты должен довершить удар...

— Да, конечно... но ведь...

— Сестра пирата не может быть императрицей Рима. — Октавия скрестила на груди руки. — Твой друг приехал, он завтракал со мной, мы думали, ты спишь.

— Агриппа в Риме? — Впервые в жизни Октавиан не обрадовался товарищу.

Агриппа сухо поздоровался.

— Когда опоросится?

— Что?!

— Когда Скрибония опоросится?

— Это же мое дитя...

— Сомневаюсь! Вот, полюбуйся! — Агриппа швырнул императору связку табличек. — Прочитай, что твоя верная Кая своей родне пишет.

С самого первого дня свадьбы Скрибония извещала своего брата Либона и его зятя Помпея о каждом шаге императора, о нарастающей угрозе разрыва с Антонием, о том, что их бывший батрак нанимает рыбаков и увозит их неведомо куда и зачем. Но Скрибония уверена, что она выведает у влюбленного мальчишки и эту тайну. Слава Венере, ее Кай понемногу забывает своего друга и скоро батрака можно будет совсем устранить. Тогда Помпей... Дальше Октавиан читать не стал, закрыл лицо руками и глухо вымолвил:

— Знал: жестокая, развратная, но что предательница... как страшно! Сперва Сальвидиен, теперь она... Как страшно...

Октавия с трудом пряча торжество, выскользнула. Знала: теперь Агриппа сломит волю ее брата. Зачем вечно больному, хилому Октавиану иметь детей? Наследник дома Юлиев — Марцелл, ее первенец, правнук Цезаря!

Она молитвенно сжала руки:

— Люцинда, молю, загради нечестивое чрево! Да не родит разбойница живое дитя! Да не отнимет любовь императора от моих сирот!