Когда солнце касается краем болот Маремы, от моря, точно надувая паруса ночи, поднимается бриз. Зимой он смягчает. Резкий холод горного воздуха, падающего лавиной с вершин на семихолмие, летом умеряет зной и овевает прохладой пригородные сады.
Октавиан поднялся с камня, на котором сидел, обняв колени руками и наблюдая полеты стрекоз. На солнце их крылышки сверкали, как драгоценности, а в тени казались совсем прозрачными, невесомыми, точно сотканными из воздуха. Kонечно, по мнению Марка Агриппы, он опять бездельничал, но ведь одно из самых приятных удовольствий в жизни — это полугрезы-полуявь, когда как будто ничего не видишь, ничего не слышишь и ни о чем не думаешь, но где-то звучит тихая-тихая музыка, в голове крутятся неоконченные строфы, a все окружающее становится вдруг таким четким, освещается изнутри таким ясным светом, как резьба на зажженном светильнике. Куда уж требовать от Непобедимого понимания такие вещей, когда он и Софокла, и Еврипида именует греческими побасенками, а перлами поэзии считает пиценские песенки!
Октавиан нехотя побрел к дому будить от послеобеденного сна своего флотоводца, но Агриппа уже шел навстречу, неся руках 'Бяшку', 'Арго' и 'Никэ', придерживая локтями.
— Возьми у меня из-за пояса бечевки и прикрепи к фигурам на носу, — распорядился он вместо приветствия. — Вот так! Хорошо! А теперь начнем испытание на плаву. Ну, во славу Нептуна! Первым пойдет 'Арго'. Держи, Кукла, шнурок, отходи на тот берег и тяни полегоньку...
Но гордый 'Арго', проплыв несколько пядей, перевернулся и, зачерпнув волну, пошел на дно.
— Не умеешь вести! — рассердился Агриппа. — Дай я сам!
Но и в его руках кораблик постигла та же участь. Не лучше оказалась и судьба 'Никэ'. Одна 'Бяшка', хотя ее вел Октавиан, с честью выдержала испытание на плаву.
— Смотри, твоя коза победила обоих греков! — обрадовано закричал он.
— Наша, пиценка! — с гордостью подтвердил флотоводец. Он вошел в воду и, подойдя к кораблику, нажал рычажки 'ворона'. Брусок с железным клювом отделился от борта и описал плавный круг, но бедная 'Бяшка' дала такой крен, что едва не зачерпнула волну.
Агриппа вне себя от ярости по-солдатски выругался:
— Дважды два не смог правильно подсчитать!
— Я правильно множил! — рассердился в свою очередь Октавиан. — Всегда я виноват! Сам напутал, а я виноват!
Агриппа обильно смочил водой лоб.
— Прости, Кукла, и, будь добр, принеси таблички.
Он вытряхнул из корабликов воду и долго рассматривал. Услышав легкие шаги, Агриппа поднял голову и взял из рук своего друга злополучные таблицы. Молодой флотоводец погрузился в расчеты.
— Ты подсчитал все правильно. Ошибка моя. — Он снова взял в руки пузатенькую 'Бяшку'. — Видишь, у этой устойчивость больше, и то не выдержала. А если расширить трюм, ход замедлится. Придется третью мачту ставить...
На дорожке показалась рабыня в легком розовом пеплуме.
— Подойди! — Агриппа ткнул пальцем в низкий вырез ее одеяния. — Ты б лучше прямо голая ходила!
Девушка, красивая африканка с золотистой кожей, сделанным смущением поиграла темными газельими глазами.
— Но, господин...
— Совсем распустились, дикие буйволицы! Одни легионеры в голове, а в доме пыль повсюду в три пальца! Зачем пожаловала сюда, стыдливая дева?
— Раб от Мецената принес письмо императору!
— Давай письмо и быстро, быстро отсюда, чтоб твоего духу не было!
Октавиан пробежал глазами записку. Друг Муз приглашал триумвира провести вечер с ним и Лепидом. Придет молодой скульптор из Этрурии, родины Мецената, чтобы изваять изображение императора в виде юного Марса.
— Мерзавцы! Какой из меня Марс! Сами же за глаза златокудрым Ганимедом называют! Знаешь, один стихоплет сказал мне, что я напоминаю ему Психею, переодетую юношей. А они — Марс!
— Зачем же он все-таки тебя зовет? Ты пойдешь?
— Без тебя не пойду! А зовут... они оба будут уговаривать мириться с Секстом на любых условиях. И ведь знают, что ты в Риме, что мне дорог каждый час около тебя, — и не подумали тебя пригласить!
— А я все равно не пошел бы. Я буду работать!
VII
Плавные линии спокойно ложились на чистый пергамент. Агриппа чертил не спеша, даже от удовольствия мурлыкал свои любимые песенки. Наконец-то он уловил точную согласованность всех размеров и строгую ритмику очертаний новых кораблей. Изредка он поднимал голову и улыбался другу.
Полусонный, Октавиан уже ничего не вычислял на дощечках. Радуясь, что Агриппа доволен, он то менял чертежные палочки, то клал ему прямо в рот, чтобы не запачкать чертеж, спелые финики.
Под утро, уронив голову на край стола, он крепко заснул. Агриппа, снисходительно усмехаясь, отнес его на постель и вернулся к своим чертежам.
Он знал, безошибочно чуял: теперь все будет так, как он задумал. Его мысль обрела здоровую плоть и четкую форму.
И на этот раз все три кораблика с честью выдержали испытание на плаву. Октавиан от радости кинулся на шею своему Флотоводцу, но Агриппа ласково отстранил его:
— Кораблики поломаешь! Бери 'Бяшку' и пошли домой.
Дома Агриппа достал из тайника кипарисовый ларец, окованный медью, и бережно, точно живые существа, опустил туда свои кораблики.
— Переложи мягкой шерстью, — скомандовал он, — только не поломай скреплений. — Ларь флотоводец снова задвинул в тайник. — Не проболтайся Другу Муз. Что, вообще, ему от тебя нужно?
— Ничего. Никаких оргий он не устраивает. Ты сам бывал у него в доме. Гости читают стихи, спорят об искусстве, о философии. А главное, он всегда умеет дать вовремя полезный совет. Признайся, ни ты, ни я не знаем хорошенько правовые тонкости. Ведь у нас как? Чуть нарушу какое-нибудь столетнее постановление, сразу же обзовут тираном, а Меценат прекрасно разбирается во всем этом крючкотворстве. И ему я могу доверять, он заинтересован в моей победе.
— Никому не доверяй! Твоего отца убили не враги, а друзья. Меценат тебе не нужен. Ты ему нужен. Он хочет сделать из тебя свою игрушку. Правовые нормы? Вот высшее право. — Агриппа поднес к лицу императора сжатый кулак. — Пока в нем меч — ты прав во всем!
— А твои рассуждения о благе народном?
— Народу правовые нормы не нужны. Ему нужны земля, хлеб и защита как от своих пиявок, так и от иноземных. Царь для страны, а не страна для царя!
— У нас не царство, а республика. Сколько раз тебе повторять?
— В этом вся и беда, а то б одна моя когорта все сенатское стадо разогнала бы! — Агриппа прошелся по комнате. — Я тебя очень прошу: выходишь из дому, все равно куда — в Сенат, на Марсово поле, в гости, в цирк, — поддевай под рубашку панцирь. Ты такой тоненький, что на тебе незаметно. А вообще, лучше сиди дома.
— И пряди шерсть, — обиженно шепнул Октавиан, — уж договаривай...
— Не играй в слова! И запомни: я не прошу, не советую, а запрещаю тебе выходить из дому без крайней необходимости! Слышишь ты, за-пре-ща-ю! Ну ладно, ладно. Завтра расставаться! Не порть последний вечерок! И еще раз прошу — не очень доверяй Другу Муз!
...А у ограды красивая африканка с золотистой кожей и глазами, как у газели, вела беседу с низкорослым коротконогим человеком. Он был уже не молод, большелоб и угрюм, хотя старался казаться