его триумф, думал, что просто умрет от горя. Однако, так как он был ловок и коварен, он пытался не только подточить его пышную репутацию, но еще и свалить на него вину за все. Он тайком рассеивал о нем слухи, будто бы тот никогда не хотел брать на себя командование Армией, а если бы это было не так, с нами никогда бы не произошло такое, как в этом году. Между тем, эти слухи, в соединении с недавним отказом Его Преосвященства предоставить ему Наместничество над Пон-де-л'Арш, достигли ушей Месье Принца и привели его в столь великий гнев против Министра, что он осыпал того таким потоком брани, что, казалось, не должен бы исходить из уст Принца его ранга. Так как было бы более пристойно ударить кого бы то ни было, поскольку желали, чтобы все его поступки отвечали его репутации; а они ей больше, казалось, не отвечали, когда он, подобно торговке, обращался к колким словам, дабы засвидетельствовать свое негодование; и нашли, что такого сорта оскорбления были более присущи торговкам, а не таким героям, как он. Вся армия узнала об этой сваре настолько же хорошо, как весь Двор и весь Париж, и хотя Граф д'Аркур чего только ни делал, пытаясь заручиться дружбой Офицеров, ничего ему не удавалось, по крайней мере, с самыми значительными; они лишь уверили Месье Принца, что если его разногласия с Министром зайдут и дальше, они, не колеблясь, встанут на защиту его интересов против того.

Кардинал, имевший то общее со своим предшественником, что старался иметь шпионов повсюду, получил донесение от некоего дю То, считавшего, что ради достижения успеха ему следует сблизиться с Министром, предпочтя его всем остальным. Его пытались переубедить, потому что он был человек военный и достаточно любимый солдатами. Брался за это и Деба, Ставленник Месье Принца и мой соотечественник. Но дю То отвечал ему в ясных выражениях, что он слуга Месье Принца, но не до такой степени, чтобы объявлять себя противником того, кому Королева-Мать вручила бразды Государства; он не войдет в спор, достоин ли тот такого положения или нет; не ему об этом судить, но Королеве; и до тех пор, пока он не будет ею приговорен, он останется верен ему до последнего дыхания. В самом деле, изменять в верности ему, или же изменять Королю, вплоть до того, как он был изгнан, не составляло большой разницы. Кардинал весьма одобрил этот ответ, хотя узнал о нем намного позже, то есть, когда Деба, пытавшийся тогда совратить других, позволил совратить самого себя. Так как дю То претендовал на звание достойного человека, он предпочитал, дабы тот узнал о нем от кого-либо другого, а не от него. Он удовлетворялся исполнением своего долга, не вознося самому себе похвал. Также, хотя я совсем недавно назвал его шпионом, я не думаю, чтобы я обладал каким-то правом это сделать. Можно предупредить Министра о том, что происходит, вопреки служению Королю, не нанеся изъяна своей чести; а ведь это то самое, что тот и делал, и соответственно, хорошо было бы воздать ему справедливость.

Как бы там ни было, Его Преосвященство, видя, какая страшная гроза собирается над его головой, не счел лучшим выходом для себя позволить ей разразиться. Однако, дабы не быть порицаемым в свете и, наоборот, найти себе защитников, когда друзья и Ставленники Месье Принца восстали против него, он согласился предоставить ему Наместничество над Пон-де-л'Арш после длительной и ожесточенной борьбы. Она даже была предана громкой огласке, эта борьба, дабы каждому было известно, как это и было на самом деле, что у него скорее вырвали эту милость, чем он на нее добровольно согласился. Месье Принц, не обладавший еще всем тем опытом, каким он обзавелся впоследствии, зачтя себе это как великий триумф, хвастался им, в частности, перед теми, кого считал своими друзьями. Но так как далеко нельзя сказать, будто все те, кого им награждают, достойны его носить, это имя, нашелся еще один, кто опять же отрапортовал Его Преосвященству, что еще увеличило нарекания на него этого Министра, и когда он поделился с Королевой своей досадой, Ее Величество сочла кстати принять все меры, дабы Парламент не стал на сторону партии Принца. Не то, чтобы у этого Корпуса были многие причины это сделать; кроме того, что Принц объявил себя против него в гражданской войне, он настолько опустошил все дома его членов, что можно было сказать, якобы он против них особенно остервенился. Кардинал потребовал этого от ее уступчивости не потому, что он думал о том, что должно было случиться тогда, но, равно являясь объектами публичной ненависти, он не желал, дабы в будущем их интересы воспринимались, как единое целое. Его политика в этом совсем была недурна, она была тонкой Итальянской работы; он отыскал средство погубить Принца. Для осуществления такого переворота нужно было вовлечь в свои интересы Герцога д'Орлеана, кто был слабым Принцем и позволял собой управлять. Его положение дяди Короля придавало ему большой вес в Государстве и несколько сглаживало не особенно значительное отношение к нему лично. Месье Принц, знавший его лучше, чем кто бы то ни было, своей ловкостью старался вытеснить из его памяти то негодование, что могло еще оставаться у него от дела с его Офицером. Однако, так как единое слово Аббата де ла Ривьер, кому совсем недавно Двор пожаловал Епископство Лангр, имело полную власть над душой Герцога, и было бы более, чем достаточным, дабы разрушить все его планы, Кардинал принял такие меры с этим Аббатом, лишь бы тот не только не противился, но всячески потворствовал ему, насколько только сможет.

/Епископ, желающий стать Кардиналом/ Этот Епископ был человеком из Народа, но, тем не менее, обладавшим здоровым аппетитом. До его поступления к Герцогу д'Орлеан он считал себя слишком счастливым тем, что ему уделили маленькую бенефицию в пять или шесть сотен ливров ренты; но в герцогский дом вместе с ним вошла и его удача, обеспечив его несколькими Аббатствами, а затем и Епископством; он подумывал уже сравняться с Кардиналом, о ком клеветнически поговаривали, что его рождение было совершенно подобно его собственному. Те, кто знали истинное положение вещей, этому не верили, хотя ненависть, какую они питали к Министру, ничуть не меньше, чем все остальные, делала их способными на все, до чего может довести предосуждение. Епископ Лангр тоже мог знать об этом правду, но все-таки, что только не делают эти люди, так как он очень хотел ничего об этом не знать, дабы находили поменьше возражений тому, что он хотел сравняться с ним, он начал страстно желать одеться в Кардинальский Пурпур, не считая больше Мантию и Митру Епископов достаточно достойными себя. Так, по мере того, как поднимается человек, он замахивается на нечто большее, чем он еще не обладает. Как бы там ни было, этот Епископ, не найдя расположения при Дворе способствовать его замыслам, обратился на сторону Месье Принца, кто не преминул всячески его обнадежить, дабы при случае он остался его мэтром, предположив, что кто-то попытается их рассорить.

Епископ Лангр не отказался от его дружбы, и так как он знал, что Месье Принц с некоторого времени вознамерился волей-неволей получать все, что хотел, для себя или для своих ставленников, он счел его способным сделать и для него то, что он уже проделывал для бесконечного множества других. Итак, их интересы требовали того, чтобы они объединились против Кардинала; здесь Месье Принц чувствовал себя в такой безопасности, что даже счел себя неуязвимым. Резко разорвав отношения по всему фронту с этим Министром, он настолько ожесточился против него, что этому не видно было конца, пока Королева не заставила его остановиться.

Нужно было для этого или подкупить Епископа Лангра, с кем Кардинал заигрывал уже в течение некоторого времени, снова обещая ему, что Король испросит для него в Риме так желанную им шапку, нужно было, говорю я, найти средство или забавлять его и дальше, или, по меньшей мере, разрушить доверие к нему его мэтра Герцога д'Орлеана, дабы вынудить этого последнего одобрить решение, принятое против Принца де Конде. Никто не осмеливался привести его в исполнение без согласия Герцога. Опасность была слишком велика, этим шагом можно было восстановить все Государство против нынешнего Правительства. Наконец, хотя одно казалось не менее трудным, чем другое, по причине возникающих со всех сторон препятствий, Его Преосвященство нашел, тем не менее, что, учитывая устройство духа Герцога д'Орлеана, он гораздо лучше преуспеет с ним, чем с Епископом. Этот был слишком искушен в делах, чтобы попасться во второй раз; вместо поисков какого-нибудь посредника, обладающего толикой ловкости и проворства, Министр мог понадеяться сам вынудить Герцога сделать все, что ему заблагорассудится.

/Три партии./ Существовало тогда три партии в Государстве — партия Двора, обычно называвшаяся партией Мазарини, партия Принца де Конде и партия Парламента, отмеченная названием Фрондеров (fronde — (фр.) праща). Такое название было дано этой партии потому, что в разгар гражданской войны некоторые члены этого Корпуса считали недостаточными жуткие постановления против Кардинала; они настаивали на мнении, что надо для окончательной его погибели применить к нему их привычную тактику, когда они забрасывали своих собственных собратьев грязью. Их поведение исходило из того, что кое-какие члены этого достопочтенного Корпуса находили других его членов недостаточно страстными, и вообще ведение всех дел чересчур мягким.

Первая из этих партий была составлена по большей части из Куртизанов, вторая — из огромного количества боевых Офицеров и даже наиболее уважаемых, третья — из Герцога де Бофора, Коадъютора