потому как она уже однажды попалась в ловушку, когда держала такие речи при подобных обстоятельствах с одной из ее фрейлин, и та наговорила ей величайших непристойностей в мире, настолько та была неспособна пользоваться вуалью.
/Язык жестов./ Между тем, любопытство ее никак не покидало, вопреки всему этому, и она спросила однажды у Гито, кто только что вошел в ее комнату, не будет ли он более сообразителен, чем другие, дабы ее удовлетворить. Гито спросил ее, о чем шла речь. Она ему это сообщила в то же время, на что Гито сказал, если дело стало всего лишь за этим, то она немедленно будет удовлетворена; пусть она себе вообразит, что его левая ладонь, какую он начал вытягивать, была жена Наместника, что его правая ладонь, какую он тут же положил сверху, был его паж, потом, убрав левую из-под правой, он сразу же положил ее сверху, — вот, — сказал он, — теперь это Месье Наместник; имеющий глаза да воспользуется ими, и пусть он рассудит, что я хотел сказать.
Королева нашла это вполне доходчивым, как на самом деле это и было таковым. Итак, любовник Графини, разумеется, воспользовался бы тем же языком для передачи молодой Королеве всего того, что его любовница пожелала ей через него сообщить, если бы он был так же находчив в этом, как был друтой. К тому же то, что сделал Гито, было сделано в течение несовершеннолетия, когда, казалось, все было позволено; тогда как в настоящее время малейшее пренебрежение почтением рассматривалось, и по праву, ни более, ни менее, как тяжкое преступление. Итак, Графиня изменила намерение и вместо разговора с Королевой решила ей написать. Граф де Гиш, кто был с ними в сговоре, едва вернулся из Лотарингии, как предложил им свои услуги, дабы понравиться, как полагают, одной персоне высочайшего происхождения, в какую он был влюблен. Дело исполнилось еще не столь рано, из-за каких-то нежданных неурядиц; но так как ревность Графини не позволяла ей оставаться в покое, не было такого сорта коварства, до какого бы она не додумалась, лишь бы унизить Мадемуазель де Ла Вальер. По отношению к ней это означало то же самое, что и по отношению к Королю, и подлежало наказанию в то же время, если бы Его Величество не прощал действия, учитывая его причину. Король знал, что это была всего лишь ревность, заставлявшая ее выкидывать подобные штучки. Итак, он полагал, что она вполне достаточно сама себя наказала своим злобным поведением, и ему не следовало прикладывать к этому руку, поскольку она и так уже растрезвонила на весь свет о том, что должно было бы остаться скрытым, если бы она была более мудрой.
Дела Короля /Граф де Шомберг в Португалии./ Испанцы жаловались в это время, якобы помогали Португальцам вопреки данным им обещаниям при заключении Пиренейского Мира. В сущности, это было правдой; но так как им всего лишь возвращали в этих обстоятельствах то, чем они нас одалживали в бесконечном числе других ситуаций, от них отделались пустыми фразами, тогда как было решено делать не больше, но и не меньше. Ограничились только, ради их утешения или, скорее, ради соблюдения приличий, молниеносными десантами против тех, кто будет отныне перебираться в эту страну, тогда как им втихомолку предоставлялись суда и деньги для совершения этого пути. Министры слегка протестовали против этой войны, что стоила многих денег Его Величеству. Месье Кольбер особенно не одобрял подачу помощи этим народам, потому как все расходы, какие там делались, почти целиком шли за наш счет. Едва только был заключен Мир, как Король, как ни в чем не бывало, отправил туда армейский корпус под командованием Графа де Шомберга. Эти войска были предварительно расформированы для видимости, дабы все это совершалось как бы без приказа Короля — в качестве иностранца этот генерал придавал еще больше веса всему делу, тем более, что он не был, казалось, привязан ко Двору никакой должностью. У него не было больше Наместничества, а то, какое он имел в течение войны, оказалось в числе Мест, что были возвращены Испанцам. Это Месье де Тюренн назвал его Королю для похода в эту страну, потому как вместе с качеством иностранца, какое казалось там необходимым, он обладал всеми способностями, каких только можно было желать от Генерала. Португальцы были не слишком счастливы, когда узнали, что Король послал к ним гугенота. Двор Португалии, казалось, даже насторожился, принимать ли его и дозволять ли ему отправление его религии, на каком он особенно настаивал, и без которого он и вовсе не желал служить. Он боялся навлечь на себя гнев Инквизиции, этого тем более опасного Трибунала, что он никогда не пренебрегает прикрывать все, что он делает, покровом Религии. Итак, понадобилось отыскать оправдания всему этому, прежде чем позволить ему ступить на их землю. Однако, так как Испанцы были сильны на границе, и они вознамерились заставить вернуться к исполнению долга этих мятежников (именно так они называли Португальцев), те были вынуждены поладить с ним, все равно как если бы он был римским католиком. Инквизиция тоже ослабила рвение по поводу собственных интересов в подобной ситуации, так что она позволила ему иметь Пастора не только в его резиденции, но еще и когда он будет в Армии. Он им оказал великие услуги и защищал их настолько хорошо, что вместо осуществления расчетов Испанцев разбить их повсюду, те сами оказались весьма частенько битыми.
/Англиканцы и Пуритане./ Вот в этом-то и состоял повод их жалоб; и, не получив большого удовлетворения от Его Величества, они возобновили их происки в Европе, дабы убедить большую ее часть подняться против него; но каждый опасался иметь с ним дело, хотя многие и испытывали зависть к его могуществу; все их самые большие усилия были направлены в сторону Англии, потому как они были уверены, что именно с этой стороны Король мог бы получить какую-нибудь неприятность; но кроме того, что трудно было склонить к этому Его Величество Британское, кто желал жить в согласии со своими соседями, это Королевство начало разделяться в самом себе, в том роде, что он был достаточно занят усмирением своих собственных распрей, без всяких поисков разжигания их у другого. Это разделение было вызвано различием религий, царивших в этой стране. Это зло, пожиравшее ее с давних времен, и, кажется, имеющее все основания пожирать ее еще и в будущем. Те, кого эти народы называют Пуританами, и чья партия столь значительна, что она противится Англиканству, доминирующей религии этой страны, изо всех сил хотели добиться предоставления им определенных вещей, на каких они уже настаивали несколько раз. Они льстили себя надеждой, что Король Англии тайно к ним благоволит; не то чтобы он одобрял их религию, но потому как они подозревали, будто бы он не более привержен к религии других, чем к их собственной. Они имели к этому тот резон, что он недавно женился на католической Принцессе, откуда они делали вывод, что он придерживается скорее этой религии, чем какой-либо другой; следовательно, он будет счастлив установить определенное равенство между ними, дабы, натравив их однажды одних на других, он смог бы заставить предпочесть религию, какую он исповедовал в настоящее время превыше всех остальных. Квакеры и некоторые другие фанатики, составлявшие секты религии помимо этих трех, воспользовались тогда этими обстоятельствами, дабы продемонстрировать дурные намерения, какие, они имели против существующего Правительства; но Его Величество Британское, тотчас раскрыв их заговор, пресек всякие дальнейшие последствия наказанием наиболее виновных. Все это опрокинуло намерения других заговорщиков, так что этот Принц, примешавший столько политики к удовольствиям, во времена, когда его считали наиболее погрузившимся в наслаждения, оказывается, наиболее серьезным образом думал о своих делах.
/ Император ведет войну с Турками./ В то время как Король Испании вот так усердствовал, возбуждая врагов Его Величества, Император, увидев себя в опасности со стороны Турок, отправил во Францию Графа Строци, дабы просить Короля подать ему помощь против этого общего врага Христиан. Его Величество, как Ландграф Эльзаса, был бы этим обязан, если бы ему не уступили это Место, как и было сделано при заключении Мюнстерского Мира, и он оставался бы по- прежнему членом Империи. Но из страха, как бы Его Величество в этом качестве не послал своего депутата на Собрание Принцев, Император лучше предпочел претерпеть расчленение, чем позволить ему сунуть нос в свои дела. Итак, Король был избавлен теперь от обязательства, в каком всегда пребывали те, кто владел этой Провинцией до него, а состояло оно в отправке ему на помощь, когда он увидит себя в опасности со стороны Неверных, определенного числа войск, какое называли контингентом. Однако добродетельный, каков он и есть, Король вовсе не рассматривал ради помощи ему, обязан ли он был этим или же нет. Он пообещал шесть тысяч человек Строци, а так как вопрос теперь был только в том, какого им дать Генерала, каждый начал изыскивать для себя это командование, потому как, хотя и должны были сражаться вдали от глаз Его Величества, что обычно не особенно нравится куртизанам, тем не менее, всегда приятно быть Генералом; но те, кто ожидали, будто Король бросит взор на них, серьезно ошиблись; он отдал эту
