цели, поскольку весь свет уже единодушно его приговорил; но, наконец, прибыл приказ от Двора не собираться больше по этому поводу; Виконт де Тюренн приложил все свои заботы к столь надежному укреплению лагеря, что он не был более открыт к получению какого бы то ни было нового поражения.

/Серебряная посуда./ Враги, возгордившись столь добрым началом, атаковали конвой, шедший к нам из Бетюна. Сопровождавший его эскорт отчаянно его защищал, и много людей было убито как с той, так и с другой стороны. Враги, не ожидавшие столь яростного сопротивления, отступили, когда увидели, что мы защищались так же хорошо, как они смогли нас атаковать. Однако, приблизившись к нашим линиям, что мы укрепляли на протяжении целых шести дней, прежде чем приняться за траншею, они нашли их в таком безупречном состоянии, что не посмели идти на них приступом. Виконт де Тюренн, дабы уладить беспорядок, вызванный в наших рядах захватом предназначавшихся нам денег, велел собрать всех мэтров лагеря и всех первых Капитанов Полков для выяснения, какую помощь они могли оказать их ротам. Бедность, в какой они пребывали, не могла бы быть более тягостной; каждый оказался в нищете, а вражеское соседство делало ее еще более нестерпимой, потому что все, попадавшее в лагерь, продавалось там, так сказать, на вес золота. Те, кто был в состоянии поддержать других, помогали им по мере сил, и Виконт де Тюренн, кто в качестве командующего был обязан сделать самое большое усилие, чем все остальные, распорядился переплавить свою серебряную посуду для вызволения тех, кому Капитаны не в состоянии были оказать никакого добра. Он приказал распределить между ними это плавленное серебро вместо монеты и обязал маркитантов довольствоваться им, как если бы оно было отмечено чеканом Короля.

Такая помощь оказалась им весьма кстати, и Виконт де Тюренн распорядился копать траншею. Враги после разведки нашего лагеря прониклись к нему слишком большим почтением, чтобы осмелиться нас в нем атаковать; они отступили от соседства с нами и направились осаждать Ардр. Этот городок на берегу моря находился в самом жалком состоянии на свете, без какого-либо внешнего вида, без земляного вала, и почти настолько же лишенный всякого сорта фортификаций, насколько их может быть лишена захудалая деревня. Добро бы еще, если бы там имелся крупный гарнизон, поскольку от этого обстоятельства ничуть не менее зависит сила города, как и от всего остального. Но там едва ли насчитывалось две сотни человек, что весьма незначительно, или, лучше сказать, вообще ничто для защиты подобного места. Две сотни человек были даже столь скверно экипированы, что их скорее можно было принять за оборванцев, чем за солдат; большая часть не имела ни одежды, ни башмаков, ни шляп, так что Виконт де Тюренн, в полной неуверенности по поводу будущих происшествий с этим местом, почти не знал, что он должен делать, продолжать свою осаду, или же снимать ее и спешить им на выручку. Однако после двух или трех дней неуверенности он решился упорно продолжать свое предприятие, рискнув всем, что бы там ни случилось; он, впрочем, снарядил три или четыре различных отряда, один из двух сотен добровольцев, другие из большего либо меньшего числа, для переброски их к тому месту. Ромкур, Капитан из Полка Вилькие (привычнее — Вилькье — А.З.), и кого мы позже видели Лейтенантом Телохранителей, командовал одним из них, ла Фейе — вторым; несколько других испытанных Офицеров были поставлены во главе остальных, и все вместе они направились в ту сторону, но, конечно, разными путями. Они, одни за другими, безрезультатно старались выполнить отданные им приказы, но Месье Принц устроил столь надежную охрану, что, далеко ни в чем не преуспев, они чуть было сами не попались ему в руки.

/Миссия в Ардре./ Ромкур, хорошо знавший страну, сбежал оттуда с большей легкостью, чем другие. Как только он был раскрыт, он удалился в леса, откуда возвратился в лагерь объявить о своей неудаче. Другие также туда вернулись вслед за ним; так что, если бы Виконт де Тюренн предусмотрительно не отрядил нас, Куланжа, Ла Эйя и меня, для заброски нас туда всех троих, город был бы безвозвратно потерян. Куланж был переодет в виноторговца, Ла Эй в крестьянина, а я в торговца табаком. Рувиль, кто был там Комендантом, уже начинал терять надежду, если и не терял мужества. Так как он знал, что Виконт де Тюренн занят осадой Сен-Венана, он не верил, чтобы тот достаточно быстро завершил свое предприятие и явился ему на подмогу. В самом деле, Месье Принц, не забавляясь устройством осады по всей форме, сразу же распорядился вырыть траншею всего лишь в двадцати шагах от города. Он немедленно по прибытии отправил туда сапера и рассчитывал, как только мины произведут свое действие, или принудить Коменданта капитулировать, или же взять его штурмом, если он вознамерится оказать сопротивление. Я первым пробрался в городское предместье, потому что рискнул всем, лишь бы раньше других справиться с данным мне Поручением. Я направился прямо к штаб-квартире Месье Принца, где, сделав вид, будто торгую моим табаком, спросил у одного из его конюхов, не найдется ли у него какого-нибудь поношенного камзола его цветов мне на продажу. К счастью, он подобрал мне один, и когда он мне его продал, я тут же натянул эту одежонку на себя. Я воспользовался предлогом, будто бы мой никуда не годился, а кроме того сказал ему, что камзол послужит мне пропуском к солдатам, кого я сейчас же обвинил в желании заполучить мой табак со слишком большой выгодой для них самих. Я также обвинил их и в том, что они порой вступали со мной в жестокую борьбу из-за цены, казавшейся им вполне разумной, дабы он сам не нашел никаких возражений на столь внезапную смену декораций. В таком обмундировании я отправился прямо в траншею, где взял на заметку буквально все, и особенно, как сапер, уже пристраивался к стене. Оттуда, среди ясного дня, я перелез через насыпь переднего края траншеи, прикинувшись, будто подстрекаю одного солдата, кто похвалялся дойти отсюда до стен города, дав нам всем доказательство собственной храбрости; я даже пообещал сопроводить его туда, дабы он мог выказать себя более дерзким. Солдат был смертельно пьян или совсем недалек от этого состояния, так что, скорее, винные пары вытянули из него подобное предложение. Между тем, я прикинулся ничуть не менее пьяным, чем он, дабы никто не удивился моему рвению ему подражать и не затаил на меня никакого подозрения; и в самом деле, Граф де Бутвиль, дежуривший в этот день в траншее, спросил, что бы это могло означать, тотчас, как только увидел нас, вылезающих наружу, и ему ответили, что у него перед глазами двое пьяниц, кому никогда нельзя помешать сотворить помешательство. Он заметил, что тогда нечего за нас бояться, потому как Бог помогает безумцам и пьяницам.

/Пьяница — отличный бегун./ Когда же все позволили нам вот так уйти, насмехаясь над нами один за другим, я сказал тому, кто был рядом со мной, если мы не хотим, чтобы нас поскорее убили, по моему мнению, нам надо бы идти не вместе, а друг за другом, потому как тем самым мы будем представлять собой меньшую мишень для врагов. Я даже предложил ему в то же время маршировать первым, а так как он еще не был настолько пьян, чтобы в нем не осталось хоть малейшей заботы о собственной жизни, он не упустил случая поймать меня на слове. Итак, я сказал ему остановиться и даже улечься на живот, пока я не отойду на двадцать пять или тридцать шагов. Он распрекрасно соизволил на это согласиться, а едва я немного удалился от него, я вытащил из кармана платок и в то же время помахал им осажденным. Это помешало им стрелять в меня, как они делали прежде, тем более, что я сей же час перешел на бег, стремясь как можно быстрее попасть в город. У меня был неплохой резон поступить таким образом, потому как в то же время, когда я вытащил мой платок, и те, кто сидели в траншее, увидели, как я размахивал им перед осажденными, они сами дали по мне залп. К счастью для меня, я был Баском, а так как среди нас нет ни одного, кто не обладал бы добрыми ногами, я вскоре избавился от опасности, где продолжал бы оставаться, если бы оказался дураком и не бежал оттуда изо всех сил.

Офицер, командовавший у ворот и встретивший меня у входа, провел меня внутрь через потайную дверь, и, приняв меня за лакея Месье Принца, взглянув на цвета камзола, спросил, кто же это надоумил меня покинуть мэтра с такой великой репутацией. Я ему ответил, что не был тем, за кого он меня принял, и не знаю иного мэтра, кроме того, кто был им для него самого; но так как не ему я должен отдать отчет в том, кто я такой, ему надлежит препроводить меня к Коменданту, дабы только тому я мог сказать о цели моего появления. Он в точности все это исполнил, и, представившись Рувилю, я вернул ему надежду, какую он начал терять с тех пор, как был осажден. Я ему сказал, что Месье де Тюренн незамедлительно придет ему на помощь; вот почему ему потребуется защищаться всего лишь три или четыре дня, самое большее. Он тотчас же дал знать об этой новости своему гарнизону, дабы он порадовался ей вместе с ним. Они сейчас же отсалютовали из всех пушек и мушкетов в знак восторга, что порядком изумило Месье Принца и заставило его опасаться, как бы Сен-Венан уже не был сдан. Я прекрасно догадался, что именно такова будет его мысль, да у него и не могло возникнуть никакой другой при звуках этого салюта. Итак, сменив свои лохмотья на одежду солдата, я на следующий же день пробрался обратно в его лагерь, как если бы был