больше, чем вилен (Вилен — vilain (фр.) — простолюдин) сумеет делать нечто иное, как подставлять спину под удары, что вы сейчас и проделали».

Он был крайне изумлен, когда услышал, в какой манере я с ним разговаривал, и так как он уже был достаточно сконфужен от тех ударов, какими я его развлек, он постарался прошмыгнуть за угол улицы, дабы спастись в стороне Отеля Сале. Ему не надо было преодолевать длинный путь для этого; Мотель проживал в квартале Марэ, на Улице Жемчуга, самое большее в пятидесяти шагах от этого отеля. Я не знаю, забился ли он туда или прошел. мимо. Поскольку я не дал себе труда следовать за ним, как бы там ни было, тут же отправившись отдать отчет Даме в том, что я сделал, я ей сказал, насколько правильно поступает ее сын, избегая встреч со мной, потому что, если бы я его нашел, когда вышел на поиски, я намеревался посмотреть, такой же ли он храбрец, какой мошенник и клеветник. Она мне ответила, что я прекрасно сделал, приласкав моего Шевалье подобным образом; это его научит в другой раз быть мудрее, но так как это может причинить мне беспокойства, если я обнажу шпагу против ее сына, она умоляла меня ничего такого не делать; есть надежда, что предупреждение, какое я дал его другу, заменит ему трепку; а на худой случай, если он не исправится сам, тогда уж она попросит меня сама не проявлять к нему больше никакого уважения, точно так же, как было с другим.

/Песенка для сорокалетней женщины./ Я нашел, что эти слова чересчур жестоки для матери, да еще и для благородной женщины, кто не должна бы желать, чтобы с ее сыном обращались, как с последней сволочью. Но она пребывала в таком негодовании от тарарама, устроенного ей, поскольку полагала, что так поступают лишь со старухами, и в результате она совсем не владела собой. В самом деле, говорить женщине подобные вещи значит задевать ее за самое чувствительное место; так она простила бы все, вплоть до собственной смерти, но никогда не простит подобную шуточку; из всех оскорблений, какие им только возможно нанести, ничто их не затрагивает больше, чем те, что касаются их возраста; они даже обижаются тем больше, чем ближе эти слова к правде; и так как этой перевалило за сорок лет, каждая фраза, способная напомнить, что ей больше тридцати, была для нее болезненнее удара кинжала. Итак, она готова была изувечить своего сына три недели или месяц тому назад только за то, что он частенько напевал ей песенку, новую в те времена и написанную для особы примерно ее возраста. Слова были такие:

Когда шагнешь за сорок лет, В помине наслаждений нет, Любовников простыл и след, Теперь приходится поститься, Лишь память может возвратиться К годам весны, в былой расцвет.

/Королевский указ./ Она, тем не менее, остерегалась ему говорить, что считает себя обиженной именно словами; она воспользовалась тем предлогом, что он якобы скверно пел, и его голос резал ей ухо, как самые отвратительные звуки на свете.

Когда наш Шевалье так славно нас позабавил, мы с большим терпением, чем прежде, ожидали развязки той шутки, что ему и его другу угодно было с нами сыграть; как вдруг сын подстроил нам другую, о какой мы далеко не думали. Так как у него было более чем достаточно денег, он отыскал служителя некого Государственного Секретаря, кто за пять сотен пистолей пообещал ему раздобыть Королевский указ для заточения без суда его матери; для достижения своей цели они представили подложные письма и ответы, какие она якобы писала брату, находившемуся в иностранных землях. Он удалился туда из-за дуэли, наделавшей большого шума при Дворе. Он потерял таким образом все достояние своего дома, унаследованное им после смерти старшего брата, кто был Мэтром по Ходатайствам и скончался бездетным. Эти письма, в той манере, в какой они были преподнесены, имели некоторое отношение к делам Государства, и так как большего и не требовалось, чтобы погубить любую персону, Королевский указ был выдан и весьма тонко приведен в исполнение. Тогда был день Всеобщего Отпущения грехов; Дама была очень набожна и пошла пешком в сопровождении одной Демуазель для Стояния на молебне, и была арестована сразу же при выходе из Божьего дома. В то же время ее швырнули в карету, как это практикуется в подобных обстоятельствах, и стражники, слишком хорошо обученные тому, что они должны делать, чтобы не упустить хоть малейшую деталь, заставив подняться туда же Демуазель, задернули шторы кареты и доставили их обеих в дом того, кто распорядился их арестовать. Глава этих конвоиров считал ее настоящей преступницей; и все, что она могла ему сказать, дабы тот объявил о ее невиновности Министру или переправил письма ее родственникам, так ничему ей и не послужило; на следующее утро он опять велел ей подняться в карету, запряженную шестерней лошадей, чтобы препроводить ее в предназначенную ей тюрьму.

Ее люди были весьма удивлены, когда она не вернулась к обеденному часу. Они ждали ее, тем не менее, до двух часов, не особенно беспокоясь. Они уверились, будто набожность побудила, ее к посещению нескольких церквей и была поводом ее опоздания. Но, наконец, пробило три часа, и, не имея от нее никаких известий, лакеи пустились на розыски среди ее друзей, попытавшись узнать, не остановилась ли она пообедать у кого-нибудь из них. Между тем, прошло еще два часа, а они так и не выяснили, что с ней сделалось, а когда и лакеи вернулись, узнав ничуть не больше, чем когда они уходили, ее домашние начали по-настоящему волноваться; они сочли себя обязанными предупредить ее сына; этот соизволил явиться в ее жилище лишь под надежной охраной. Он, очевидно, боялся, если придет совсем один и случайно повстречает там меня, то как бы я его не оттрепал с таким же успехом, как и его доброго друга. Эта опасливость даже еще усилилась от сознания, что он добавил новое преступление к первому; и так как после того, что я сказал ла Карлиеру и сделал с ним, он прекрасно понимал, что, уже сводя знакомство с одним, я быстро угадаю и другого, он рассудил, насколько для него некстати так легко подвергаться риску.

/Обвинен в похищении./ Компания, какую он пожелал прихватить с собой, состояла из четырех или пяти его родственников, судейских и заслуженных людей, кого он оповестил об исчезновении его матери. Они были сильно изумлены, как и следовало ожидать в подобной ситуации. Они расспрашивали его, как он сам полагает, что же могло с ней приключиться, и, хорошенько остерегаясь им доверяться, поскольку не обвинять же ему было самого себя, он им внушил, что я распрекрасно мог бы ее похитить. Он им сказал, дабы лучше их в этом уверить, что, хотя поначалу, как только она познакомилась со мной, она страстно пожелала выйти за меня замуж, она испытывала ко мне такое отвращение со времени серенады, о какой я сказал выше, что дала мне отставку; будто бы я не пожелал ее принять; больше того, я заявился сюда, как обычно, но, очевидно, встретив здесь холодный прием, прибег к насилию, в чем он меня и заподозрил. Он объяснил им в то же время тайну серенады, но так как там находился один из этих Магистратов, кто прежде был интендантом в По и знал мое семейство, тот сказал ему поостеречься разглашать подобное мечтание в свете, потому как он сам же сделает из себя посмешище; при Дворе не было никого, кто бы не знал, кем я был, и когда человек настолько известен, всякая клевета со стороны кого бы то ни было упадет на голову того, кто ее выдумал; итак, если его мать и питала ко мне отвращение, то вовсе не из-за моего происхождения, что скорее было бы способно разжечь ее желания, чем погасить их. Однако, так как все эти Сеньоры были далеки от осознания его коварства и чистосердечно доверяли ему, они решили подать простую жалобу в суд по поводу похищения их родственницы и точно осведомиться во всех монастырях, не удалилась ли она случайно в какой-нибудь из них перед тем, как приступить к какой бы то ни было другой процедуре. Однако, поскольку всякое расследование, какое они могли бы предпринять, оказалось для них бесполезным, они так увлеклись своей страстью, что представили ходатайство Королевскому Судье по уголовным делам для получения разрешения меня арестовать.

Этот Магистрат был человеком выдающимся, и весь Париж знал его, как такового; он никогда не отвечал отказом на ходатайства, если ему представляли их вместе с деньгами. Но, когда этой помощи им недоставало, он изучал дело от корки до корки и судил, абсолютно невзирая на лица, каким бы покровительством они ни пользовались с их стороны. Я забыл здесь сказать, что этому ходатайству

Вы читаете Мемуары
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату