ограниченной олигархией была актом необходимой самозащиты; но на Проекте как таковом это почти не отразилось. Финансовые структуры были творением специалиста в подтяжках Королевского казначейства; а отделы разработки концепций и мониторинга Гостей претерпели очень легкую реорганизацию. Флегматичный Джефф и огнеглазый Марк остались при своих должностях. Главная разница между бывшим и нынешним гендиректорами состояла в том, что Джек Питмен громогласно веровал в свой продукт, а Марта Кокрейн молчком не верила.
— Но если продажный Папа мог править Ватиканом… — случайно сорвалось с ее языка после утомительного дня. Пол уставился на нее испепеляющим взглядом. Он не терпел никаких шуточек насчет Острова.
— По-моему, дурацкое сравнение. И вообще, не думаю, что при продажном Папе дела в Ватикане шли лучше. Отнюдь.
Марта мысленно вздохнула.
— Наверное, ты прав.
Когда-то они вместе боролись с сэром Джеком, что должно было укрепить их союз. Но, кажется, вышло совсем наоборот. Что же, Пол искренне верит в идею «Англии, Англии», разве не так? Или его вера — лишь симптом угрызений совести?
— А знаешь, давай позовем твоего бездельника, доктора Макса, и спросим, кто лучше руководит крупными политическими и религиозными организациями: идеалисты, циники или нормальные практичные люди. Спорим, он сорок бочек арестантов наговорит.
— Замнем. Ты прав. Мы здесь не Католической церковью рулим.
— Да уж, по всему видно.
Его тон — педантичный, фарисейский — показался Марте невыносимым.
— Послушай, Пол, мы сорвались на спор, а с чего вдруг — я не понимаю. Я вообще последнее время ничего не понимаю. Но если речь о цинизме, спроси себя, далеко бы ушел сэр Джек, не будь в его характере необходимой доли цинизма.
— И это тоже цинизм.
— Тогда сдаюсь.
Теперь же, сидя в своем кабинете, она подумала: в одном Пол прав. Я воспринимаю Остров как всего лишь благовидное и хорошо отлаженное средство для зашибания денег. Однако я им управляю, видимо, так же хорошо, как управлял бы Питмен. Может, это и оскорбляет Пола?
Подойдя к окну, она окинула взглядом пятизвездочную панораму, когда-то выбранную для себя сэром Джеком. Внизу, на мощеной улочке, затененной выступающими верхними этажами домов в стиле «фахверк», Гости отворачивались от подобострастных лоточников и нищих, чтобы полюбоваться, как пастух гонит стадо на рынок. На среднем плане сверкали в вечерних лучах солнечные батареи двухэтажного автобуса, припаркованного у Мемориального Стэкпулов-ского пруда; еще дальше, на общинной лужайке, шумно играли в крикет, и кто-то как раз бежал к калитке. Наверху, в той единственной части панорамы, которая еще не принадлежала «Питко», реактивный самолет компании «Островфлот» делал вираж, чтобы половина его оплаченного груза могла окинуть прощальным взглядом Теннисоновские холмы.
Марта отвернулась, хмуря лоб, ощущая, как сводит челюсти. Почему все в жизни шиворот-навыворот? В Проект она не верит — но успешно воплощает его в жизнь; а вечером возвращается с работы домой вместе с Полом — к тому, во что верит (или хочет, силится верить), — и все из рук валится. Она стоит одна, без брони, без цинизма, не абстрагируется, не иронизирует, она одна, она в одиночку разбирается с простыми человеческими взаимоотношениями, томится и тревожится, стремится к счастью изо всех сил, как умеет. Почему же счастья все нет и нет?
Доктора Макса она уже несколько месяцев как собиралась выгнать. Не из-за какого-либо заметного со стороны нарушения контракта; отнюдь, любой инспектор буквально влюбился бы в Официального Историка за его пунктуальность и преданность делу. Более того, Марта его обожала, так как давным-давно разглядела под колючками и сарказмом доктора Макса нечто совсем иное… Теперь она видела в нем человека, панически боящегося простоты, и этот страх находил отзвук в ее душе.
Его красивый уход в отставку из-за репозиционирования Робин Гуда оказался, к счастью, всего лишь эпизодом — мятежным порывом, после которого его верность Проекту лишь усилилась. Но теперь эта верность превратилась проблему. Доктора Макса наняли для работы над разработкой Концепции; но когда Концепция была разработана и «Питмен-Хауз» переехал на Остров, доктор Макс увязался вслед. Сельская Мышка исподтишка перетащила свою фенологическую колонку в лондонскую «Таймс» (отныне выходящий в Райде). Никто не возражал — даже Джефф. Строго говоря, никто вроде бы и не заметил. Итак, теперь Историк занимал кабинет двумя этажами ниже Марты, имея под своей холеной, с крашеными ногтями рукой все средства и возможности для исследовательской работы. Любой человек, будь то сотрудник «Питко» или Гость, мог обратиться к нему за консультацией по любому историческому вопросу. Его адрес и список предлагаемых услуг фигурировали в рекламно- информационных буклетах, которые лежали в каждом гостиничном номере. И даже если к доктору Максу заявится, к примеру, скучающий владелец «Не просто уик-энда» — самой дешевой путевки, — дабы поспорить насчет стратегии саксов в битве при Гастингсе, беседа — кстати, абсолютно бесплатная — будет длиться столько, сколько будет угодно клиенту.
Беда была лишь в том, что к доктору Максу вообще никто не обращался. Жизнь Острова вошла в размеренную колею: обмен информацией между Гостями и Сюжетами нуждался скорее в прагматической, чем в теоретической отладке; и потому роль Историка тихо… ушла в историю. Во всяком случае, именно это собиралась Марта сказать доктору Максу из своего гендиректорского кресла. Для того и вызвала. Он появился в дверях, как появлялся всегда, исподволь оценивая степень заполненности зала. Только мисс Кокрейн? Ну, значит, совещание тет-а-тет на высшем уровне. Доктор Макс был весь лоск и беззаботность; напоминать о сомнительности и маргинальности его положения казалось дурным тоном.
— Доктор Макс, — начала Марта, — скажите, ваша работа соответствует вашим представлениям о счастье?
Юмористически хмыкнув, Историк принял профессорскую позу, смахнул с узорного лацкана несуществующую пылинку, заложил руки в карманы своего замшевого жилета цвета грозовой тучи и скрестил ноги — все это указывало, что он рассчитывает просидеть в кабинете Марты гораздо дольше, чем ей хотелось бы. Затем он сделал то, на что ни при каких условиях не были способны другие служащие «Питко», будь то распоследний косец из фонового отдела или Вице-Губернатор сэр Перси Наттинг, а именно доктор Макс воспринял вопрос буквально.
— Сча-а-стье, мисс Кокрейн, очень интересная с истоорической точки зрения вещь. За три десятилетия в качестве одного из самых… не решусь сказать, выдающихся, но самых примелькавшихся ваятелей и граверов молодых умов я ознакомился с широким рядом интеллектуальных заблуждений; они словно бурьян, который надлежит выжечь перед тем, как вспахивать умственную почву… а говоря без обиняков, сплошной мусор и вздор. Разновидности ошибок разноцветны, как платье Иосифа, но самая вопиющая и ужасающая — это наивная убежденность, будто прошлое — всего лишь переряженная современность. Сорвите турнюры и кринолины, дублеты, шоссы и эти (гляди-ка, будто сам Диор шил!) тоги, и что останется? Обычные люди, удивительно похожие на нас. Их нежные сердца бьются в заветной глубине совсем как сердце нашей мамочки. Загляните в их несколько темные умы — обнаружатся залежи зачаточных понятий, которые, окончательно созрев, станут фундаментом наших великих современных демократий. Изучите их представления о будущем, рассмотрите
