кованые цепи из бронзы и железа, заменявшие бусы, служили для крепления многочисленных предметов тут был нож в деревянных ножнах, подвески с висюльками, несколько арабских серебряных монет, на длинной тонкой цепочке болтался искусно выкованный предмет, напоминавший длинный палец.

— Это что? — указывая на заинтересовавшую его поделку, спросил Ильин.

Лицо девушки разом вспыхнуло до корней волос. Она словно бы еще больше съежилась на корточках.

— Копоушка, — сказал за нее отец. — Ее не спрашивай. Наши девка сильно скромный.

— Смотри, какое внимание к гигиене, — хмыкнул Виктор. — Не удивлюсь, если у кого-нибудь зубную щетку увижу.

— Это что за орудие? — удивился Овцын.

— Ах да, в ваше время их не было. Как же вы из положения выходили?

— Кто углем древесным советовал чистить. А я по примеру нашего секунд-майора водкой рот полоскал. Изумительная вещь!

— Хм, вполне стерильно.

— Не понял.

— Очень хорошо очищает, значит. Но тут тебе от своей привычки отказаться придется — водку веке в четырнадцатом на Русь занесут.

Переговариваясь с Овцыным, Ильин не опасался, что вепс поймет, что к чему — судя по его манере говорить, хозяин не очень-то силен был в русском языке. Но он ошибся — Варма, оказалось, внимательно прислушивался к их разговору и сделал из него свои выводы.

— Если шева в рот заберется — щетка толк нет. Надо колдун идти.

— Какая шева? — не понял Овцын.

— Нечистый дух. Люди видел: маленький, длинный — как волос. Так делает… — Вепс показал ладонью, как извивается шева.

— Но мы не о злом духе толковали, а о том, как поддерживать чистоту зубов, — сказал Ильин.

— Э, тогда совсем щетка не надо. Сера от дерева жевать хорошо.

Тем временем дочь и сын Вармы продолжали подносить все новые блюда. На доске, заменявшей стол, уже стояли посудины с квашеной рыбой, с вареной дичью и отборной черникой. Наконец, появился и приземистый каравай, источавший соблазнительный дух горячего хлеба.

Варма убрал руку из-под щеки и со вздохом принял вертикальное положение.

— Зови девка свой да мужик.

Ильин выглянул наружу. Старообрядец, деловито хыкнув, ударил колуном по березовой чурке и развалил ее. Анна зааплодировала, воскликнув:

— Опять с первого раза!

Вепские старухи понуро стояли рядом, видимо, ожидая, когда гости натешатся вдоволь.

Ильину стало нестерпимо стыдно за Анну. «Все со своими пейзанами носится, не понимает, что ли: смешно это?!» И он раздраженно крикнул:

— Ну долго вы там, обедать зовут!

Никто из вепсок в землянке не появился — Ильин понял, что при гостях у них не принято садиться за трапезу.

Уплетая дичь и рыбу, Варма ловко орудовал ножом, отхватывая куски перед самыми губами. Ел причмокивая, жмурясь от удовольствия. Особенным вниманием его пользовалась квашеная рыба — сероватая масса с выглядывающими кое-где голыми хребтами. Из гостей только Ильин да Ивашка попробовали это блюдо.

Старообрядец даже похвалил:

— Я у корел на Беломорье не раз едал. Знатная снедь!

Виктор подержал во рту отдающую затхлостью сладковатую пасту и кое-как заставил себя проглотить ее.

Насытившись, Варма вытер руки о штаны и занял исходную позицию на нарах. Снова издал протяжный свист, после чего в землянку сунулся его белобрысый отпрыск. Последовало какое-то указание вполголоса.

— Кантеле играть стану. Парень лудду дудеть будет.

То ли сытный обед привел вепса в хорошее настроение, то ли желание развлечь гостей было тому причиной — Ильин не успел ответить себе на этот вопрос. Варма, как бы угадав его мысли, сказал:

— Я веселый. Песня люблю. Поговорить люблю.

«Представляю себе, каковы другие вепсы, если этот себя разговорчивым считает», — подумал Виктор и сказал:

— Да, по сравнению с твоими женщинами…

Хозяин вновь презрительно махнул дланью.

— Чего баба сказать? Мужик — ох какой умный…

Анна попыталась было опротестовать его слова, но Ильин с укоризной посмотрел на нее, и она замолчала.

Мальчишка принес кантеле — гусли с натянутыми наискось сухожилиями, вооружился берестяной дудкой и сел на пороге.

Варма поджал под себя ноги, положил на колени инструмент и стал перебирать струны. Сын вторил ему на лудду.

— Миленькая мелодия, — сказал Овцын.

И тут же, словно для того, чтобы опровергнуть его, Варма пронзительным голосом запричитал по- вепски, завершая каждый речевой период странным повизгиванием.

— Заёйгал, — вполголоса прокомментировал Ивашка. — Вот так-то у всех у них, — что корела, что чудь, что весь… Не-е, наши песни повеселее будут…

— Темнота ты, — укоризненно заговорил Ильин. — Эти финские племена наши с тобой предки. Ведь в ходе движения славян к северу и востоку почти все они будут ассимилированы, то есть поглощены. Так что и в тебе и во мне хоть и небольшая примесь финской крови, но имеется.

— Эк ты загнул! — возмутился Иван. — Да у нас по всей округе наперечет случаи, когда кореляк русскую девку за себя брал али наоборот.

— В период колонизации смешение всегда сильнее… Да что спорить, в нашем веке крупный поэт был — Блок; он так писал, обращаясь к Руси: «Что там услышишь из песен твоих? Чудь начудила, и меря намерила гатей, дорог да столбов верстовых».

Сказав это, Виктор с досадой подумал: «Черт побери, Иван определенно воздействует на меня отрицательно. Изъясняюсь как классная дама…»

Вепс продолжал самозабвенно петь, склонив голову набок. На его широкоскулом лице можно было прочесть если не точное содержание песнопений, то уж, во всяком случае, понять, когда речь шла об опасностях, подстерегавших его героев, об одержанных ими победах, о счастливом завершении их деяний.

«Вяярюйнен небось десять лет жизни отдал бы за такой концерт», подумал Ильин, вспомнив симпатичного бородача, приезжавшего к ним в институт из Хельсинки. Был он немногословен, хотя, пожалуй, на взгляд Вармы, мог сойти за балагура, целыми днями просиживал в архиве, разбирая полевые записи экспедиций, работавших в Карелии и на архангельском Севере. За все время, что они встречались в курилке — а в общей сложности набралось бы несколько часов — Виктор обменялся с ним дюжиной фраз. Но когда Вяярюйнен уезжал, он почему-то разыскал Ильина и, с чувством пожав ему руку, вручил свою визитную карточку: «Очень приятно было беседовать с вами. Если будете в Хельсинки, обязательно зайдите». «Хельсинки! — мысленно хмыкнул Ильин. — Сейчас бы я рад в самой дикой дыре оказаться — лишь бы это было в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году…»

В баню позвали, когда начало смеркаться. Выбравшись из землянки следом за Вармой, гости увидели, что поляна, на которой только что кипела многообразная хозяйственная жизнь, пуста.

— Где семья? — спросил Ильин.

— Все баня, — ответил вепс.

— Так мы что… с женщинами? — приостановился Виктор.