— Сегодня пятница, разве не так? Видимо, он отправился в синагогу.

В голосе Кэтрин послышались жесткие нотки:

— Ты весь вечер всем грубишь! Какого черта ты завелся?

Торп изобразил на лице покаяние:

— Просто у меня был нелегкий день. Я перед всеми извинюсь.

Она тяжело вздохнула.

— Этим делу не поможешь. А вы с Энн часто пикируетесь? — обратилась она к Уэсту. Тот был явно смущен сценой, свидетелем которой стал.

Николас выдавил улыбку:

— Случается.

— Тогда дело, видимо, в нас, женщинах семейства Кимберли, — произнесла Кэтрин. Она повернулась к Торпу. — Я принимаю твои извинения.

Торп просиял и поднял свой бокал:

— Один за всех и все за одного!

Они чокнулись и выпили. Уэст внимательно посмотрел сначала на Кэтрин, потом на Питера. По своему положению Николас знал о Питере Торпе больше, чем его невеста. Уэст читал личное дело Торпа и его кадровые характеристики. Он сделал это под предлогом служебной необходимости в связи со своими исследованиями. Но главной причиной его интереса к материалам на Торпа была забота о Кэтрин Кимберли.

В одной из характеристик Торп назывался «активным гетеросексуалом». Кто-то написал на полях: «Имеется в виду, что он бегает за женщинами». Уэст полагал, что Кэтрин это известно.

Уэст пригляделся к выражению глаз Питера, когда тот обращался к Кэтрин. Ему показалось, что на какие-то доли секунды во взгляде Торпа то вспыхивает, то гаснет искра сумасшествия. Это было похоже на то, как в открывающихся и закрывающихся створках паровозной топки вспыхивают проблески пламени. У вас остается впечатление, что вы только что видели огнедышащий вихрь, но материально вы его не ощущаете.

Николас вспомнил строчки акта психофизиологического обследования Торпа. Оно, видимо, проводилось штатным психиатром из ЦРУ, так как документ был написан ясным английским языком, а не запутанными наукообразными фразами, свойственными гражданским психоаналитикам. После длительной беседы с Торпом (не исключено, что к нему в тот момент применялись психотропные средства) врач написал: «В его поведении и высказываниях наблюдаются моменты, свидетельствующие о том, что в мыслях он все еще остается членом закрытого студенческого кружка в Йеле. Он любит секретную работу, но подходит даже к самым секретным заданиям так, будто они не более чем студенческие шалости».

Психиатр сделал еще одно наблюдение, серьезно обеспокоившее Уэста: «Торп страдает внутренней апатией. Он должен жить на грани смертельного риска, чтобы ощущать в себе душевный подъем. Он уверен в своем превосходстве над другими людьми только потому, что имеет доступ к важной секретной информации и принадлежит к закрытой элитарной организации. Это признак незрелой личности. Его отношения с коллегами формальны, он не склонен к мужской дружбе. Что касается его отношения к женщинам, то, хотя внешне он старается им нравиться, на самом деле презирает их».

Уэст продолжал пристально смотреть на Торпа. Для него было совершенно очевидно, что в душе Питера происходит какая-то серьезная борьба. Мысли этого человека, несомненно, были заняты каким-то важным для него событием.

Уэст делал для себя такой вывод не впервые. Он уже как-то намекал Кэтрин о странном состоянии Торпа. Она, однако, не придала особого значения словам Николаса, и он прекратил эти разговоры. Зато Энн восприняла его наблюдения с интересом. У нее была по этому поводу и своя информация — неформальные беседы с оперативниками, обрывки чьих-то фраз, — поэтому размышления Николаса, наложившись на них, вызвали у Энн даже что-то похожее на беспокойство.

Уэст знал, что он должен был сделать: запросить все оперативные отчеты Торпа и анализ всех операций, к которым Питер имел отношение. На время он отложил это мероприятие, но сегодня понял, что осуществить его необходимо.

Неожиданно Торп повернулся к Уэсту:

— Что ты такой задумчивый, Ник? Обдумываешь ситуацию?

Уэст почувствовал, что его лицо покраснело, но не смог уйти от изучающего взгляда Торпа. У него вдруг возникла мысль, что Питер Торп знает, о чем он думает. Уэст откашлялся и сказал:

— Просто думаю: если Карбури найдут мертвым, поверишь ли ты в существование «Талбота»?

Глаза у Торпа сузились. Наклонившись очень близко к Уэсту, он тихо сказал:

— А если бы ты нашел в лесу овцу с разодранным горлом, Ник, то на кого бы подумал — на волка или на оборотня? — Питер улыбнулся, медленно растянув губы. «Волчья ухмылка», — подумал Уэст. — Нью-Йорк такой город, в котором не столь уж сложно словить свинцовую сливу в сердце, — добавил он.

Уэст пытался заставить себя не смотреть на Питера, но его взгляд помимо воли Николаса был прикован к манжете Торпа.

Торп еще шире растянул рот в улыбке, явно намеренно показав свои крупные белые зубы.

Извинившись, Уэст встал и вышел из-за стола.

Торп вновь повернулся к Кэтрин, которая наливала себе кофе.

— Этот парень какой-то взвинченный. Он действует мне на нервы.

— Вот уж не знала, что кто-то может действовать тебе на нервы.

— Николас Уэст достал в конторе очень многих.

— В твоем тоне слышится комплекс вины.

— У меня нет никаких комплексов.

— Значит, ты просто пытаешься что-то скрыть, — улыбнулась Кэтрин.

Торп не принял шутки:

— Если бы я пытался что-то скрыть, думаю, он бы заметил. Разве не так?

— Так.

Торп кивнул сам себе, будто принял какое-то важное решение.

— Знаешь, я беспокоюсь за него. За ним слишком многие охотятся. — Он закурил и выпустил длинную струю дыма. — Если провести жизненную аналогию, то Николас Уэст похож на быка, который слишком далеко забрался в тучные поля секретных архивов. На них он разжирел. И вот уже и фермер считает, что пора пускать его на мясо, да и волки смотрят на него плотоядно из леса, горя желанием слопать. — Торп взглянул на Кэтрин. — Бедный Ник.

За столом Патрика О'Брайена вновь все были в сборе. Уэст говорил что-то Кэтрин, О'Брайен беседовал с Китти и Джорджем ван Дорнами, Клаудия разговаривала с Абрамсом. Торп молчал. Несколько пар танцевали под музыку 30-х годов. Абрамс взглянул на Торпа. Питер много пил в этот вечер, но, похоже, не пьянел.

Тони перевел взгляд на Клаудию и ответил на ее вопрос:

— Нет, мои родители не обучали меня русскому специально.

— Жаль. Я знаю русский. Мы могли бы вести на нем конфиденциальные разговоры.

— О чем?

— О чем-нибудь. Я научу вас нескольким словам и уверена, этот язык вернется к вам.

Абрамс не ответил, и Клаудия сменила тему. Она оживленно рассказывала о своей жизни в Америке, время от времени касаясь руки Тони. Посреди рассказа она вдруг спросила:

— Я вас не слишком часто трогаю?

— Дело не в том, что часто, а в том, что трогаете не там, где надо.

Клаудия рассмеялась. Абрамс еще раз мысленно восстановил в памяти картину того, как О'Брайен повел его по главному залу и представлял некоторым из своих друзей и клиентов. Большинство из них, как,