распространилась весть, что Гунда вместе с прусскими войсками принимала участие в сражении, и хотя тешенцы не особенно-то долюбливали пруссаков как недавних своих врагов, но тем не менее романтическая личность девушки, имевшей мужество облечь свое нежное тело в гусарский мундир и подвергать себя неприятельским выстрелам, не могла не произвести известного впечатления. Целый ряд легенд сложился вокруг Гунды, и когда ее увидели в первый раз, все поразились ее необыкновенной красоте и интерес к ней увеличился.

Зонненкамп своим подкупающим обхождением также приобрел всеобщую симпатию. Он посетил высшие власти городка и пригласил их на предстоящую свадьбу дочери. Любезность его произвела самое лучшее впечатление. Он не жалел денег. Пожертвовал для бедных Тешеня значительную сумму, для того, чтобы день, в который его любимая дочь будет обвенчана с избранником своего сердца, остался у всех навсегда в памяти, — он передал бургомистру маленького городка крупную сумму для сооружения больницы. Эта больница должна была носить название «Больница Гунды».

Когда наступил знаменательный день, городок оживился. Густая, веселая толпа двинулась по его улицам; казалось, будто справляется какой-то большой народный праздник. Всюду были празднично разодетые люди, коляски и кареты. Окрестные помещики не пожалели запрячь в экипажи лучших своих лошадей, чтобы с женами и дочерьми появиться в Тешене. Экипажи были украшены цветами и еловыми гирляндами. На головах лошадей красовались пучки цветов, и так как свадьба Гунды праздновалась в июле, то недостатка в розах не ощущалось. Тешень в этот день превратился в настоящий цветник, утопая в чудном аромате красных, белых, желтых роз и других цветов. Улица, на которой помещалась «Пламенная звезда», от вокзала до рыночной площади приняла нарядный, праздничный вид. Гирлянды висели от дома к дому, вдоль и поперек улицы, так что казалось, будто идешь под зеленой крышей.

Церковь также была по-праздничному убрана. Девушки и молодые люди знатнейших фамилий города составили хор, чтобы петь во время венчания.

За всеми приготовлениями у Зонненкампа руки были полны дел. Кроме того, в этот день нуждающиеся и бедные Тешеня буквально осаждали его. Каждый хотел поговорить с миллионером, высказать ему свою маленькую просьбу. Зонненкамп отдал приказ, чтоб никому из просителей не отказывали, чтоб каждого пропускали к нему и он мог бы поговорить с ним, чтоб ни один не ушел неудовлетворенным. Много тысяч гульденов раздал Зонненкамп в этот день, и делал он это охотно и с радостью. Ему хотелось осчастливить весь свет.

Курт и Гунда стояли обнявшись в роскошно убранном будуаре невесты, нежно шептались друг с другом, обмениваясь поцелуями. Наконец Гунда освободилась из объятий жениха.

— Ты должен теперь оставить меня, Курт… ты должен уйти… Мне едва хватит времени одеться к венцу. Там, в соседней комнате, лежит мой наряд. Папа выписал мне из Дрездена самое нарядное платье, какое только можно было достать в такой короткий срок и которое для меня даже слишком роскошно.

— Ты права, — сказал Курт, оглядывая пылким взором стройную фигуру своей невесты. — В простом, скромном белом платье твоя красота выделялась бы еще ярче. Что касается меня, то я предпочел бы именно эту простоту скорей, чем дорогой, кружевами отделанный, наряд. Но обычай требует, чтобы девушка надевала под венец особенно красивое и дорогое платье, и, конечно, этот прекрасный наряд не уменьшит твоей красоты. Ну, а как обстоит дело с венком? Принесли ли его? Я вчера сам заходил с отцом к садовнику, который должен нам доставить его.

— Он еще не доставлен, Курт, — ответила девушка, и легкая, нежная краска разлилась по ее щекам.

— Ну, так его принесут с минуты на минуту, — сказал Редвиц. — О, никогда еще брачный венок не украшал головки, более достойной его, чем головка моей Гунды. Никогда мирт не покоился на челе более невинном, чистом и девственном. Я не могу дождаться минуты, когда увижу тебя в этом наряде. Этот простой венок послужит тебе украшением лучшим, чем королевская корона.

— А разве венок не венец? — воскликнула Гунда со сверкающими глазами. — Венец, прекраснее и дороже которого нельзя себе ничего представить. Что такое жемчуг, алмаз и золото перед миртом, когда он увенчивает голову молодой девушки? Я буду гордиться этим венком, и когда он сослужит мне свою службу, то я сохраню его, как драгоценнейшую святыню. Он должен занять место рядом с королевской шпагой.

— Твой мирт никогда не увянет, — воскликнул Курт и еще раз прижал к груди воодушевившуюся девушку.

— Да, он будет всегда свеж и зелен, потому что наша любовь никогда не увянет. И то, что мы чувствуем сегодня, будет оживлять нас и спустя десятки лет, когда наша юность минет и мы состаримся.

— Юность может пройти, но любовь — никогда. Мы будем крепко держаться за нее, Гунда. Мы глубоко и неизменно затаим ее в нашем сердце. И если жизнь лишит нас всего, то все-таки любовь останется при нас.

— Она должна остаться при нас, — повторила Гунда с глубоким чувством. — Да, мой дорогой, наша любовь останется при нас.

И снова прильнули друг к другу молодые, свежие губы в последнем, долгом поцелуе. Последнем перед слиянием на всю жизнь. Затем Гунда сама ласково вывела своего жениха за дверь, потому что, взглянув на часы, увидела, что ей едва хватит времени на свой туалет.

— До свиданья, дорогая, — воскликнул молодой офицер, — до свиданья, до минуты, когда я приду за тобой, чтобы вести к алтарю!

Он ушел, и Гунда осталась одна. Едва прошло несколько минут, как кто-то постучал в дверь, и обер- кельнер доложил Гунде, что какой-то молодой человек желает говорить с ней.

— Но это невозможно, — ответила дочь Зонненкампа, — скажите, что я одеваюсь к венцу.

— Молодой человек утверждает, что хочет сказать вашей милости именно что-то, касающееся туалета.

— Ах, это, вероятно, мой свадебный венок! — воскликнула Гунда. — Хорошо, проведите сюда этого человека.

Несколько минут спустя кто-то снова медленно и почтительно постучал в дверь, и когда Гунда сказала «войдите», в комнате появился молодой человек с густыми белокурыми волосами и маленькими усиками.

— Вы принесли мне венок? — спросила Гунда.

— Сударыня… — ответил юноша, — но я пришел… о, простите мою смелость, отчаяние понудило меня к этому шагу… я пришел, чтобы обратиться к вашей милости с просьбой, от которой, может быть, зависит счастье всей моей жизни. — При этих словах слезы показались на его глазах.

— Успокойтесь, пожалуйста, — ласково сказала Гунда. — Надеюсь, для меня ваша просьба исполнима; но, все-таки я советовала бы вам лучше обратиться к моему отцу. Он так добр и, конечно, поможет вам.

— Милостивая государыня, ваш отец не может помочь мне. Сделать это можете только вы одна.

— Ну так рассказывайте же, пожалуйста, по возможности покороче, я совсем не имею времени.

— О, сударыня, только пару слов. Осмелюсь спросить… пригласили ли вы парикмахера причесать вас к венцу?

Гунда покачала отрицательно головой.

— Мне не нужен парикмахер, — ответила она, — хотя отец и предложил прислать мне одного, но я ему объяснила, что мне его помощь не нужна: я каждое утро сама причесываюсь, и сегодня, в день моей свадьбы, хочу, чтобы волосы мои были убраны так же просто, как и всегда.

— В таком случае, это мое несчастье! — воскликнул молодой человек с отчаянием. — Если барышня не позволит мне причесать ее сегодня, я упущу лучший случай в жизни и уже никогда больше не буду в состоянии завоевать свое счастье.

— Ну так объяснитесь понятнее: в чем дело? Какое может иметь отношение моя прическа к вашему счастью?..

— Я это объясню, сударыня, в нескольких словах, — сказал молодой человек, нервным движением запустив руки в свои белокурые волосы. — Я парикмахер и только несколько месяцев назад переехал из Дрездена в Берлин. Тут я нанял маленькую лавочку и надеялся приобрести известность. И я хочу достичь этого непременно и обзавестись собственным хозяйством. Уезжая из Дрездена, я оставил девушку, которую