моментом их славного отправления». — Император взглянул на него глазами, полными слез. Затем он резко встал и вышел из комнаты, не притронувшись ни к одному из блюд. Около часа он бродил в одиночестве по саду, который в то время пришел в запустение и покрылся сорной травой. Без сомнений, он размышлял о будущем своей страны, а также — об искренности и патриотизме пилотов-камикадзе. «В этом году, — сказал нам наш командир, — свое почтение Его Величеству выразили только бойцы камикадзе…».
До того, как пилоты садились в самолет перед своим последним вылетом, командующий офицер говорил короткую прощальную речь, заканчивавшуюся обычно наказом сделать все, что в их силах.[782] Их товарищи, пришедшие на проводы, запевали какой-либо старинный военный гимн, начинавшийся, к примеру так:
Когда летчики камикадзе забирались в самолет, наземная команда махала им руками и отдавала честь. Эти люди обычно работали днем и ночью напролет в самых стесненных условиях, чтобы подготовить самолеты к вылету. Из-за частых американских бомбовых налетов, орудия самоубийства приходилось прятать в лесных чащобах до того времени, когда с них снимали камуфляж и срочно готовили к действию.
Капитан Накадзима описал одного преданного механика на аэродроме в Мабалакате, в поведении которого, похоже, проявились те душевные черты, что отмечались среди японского народа на протяжении этих месяцев со столь повышенной эмоциональностью:
Был один ремонтник, который непременно тщательнейшим образом чистил и полировал кресло пилота в каждом самолете камикадзе, какой ни обслуживал. По его суждению, кресло было для пилота гробом, и в этом смысле на нем не должно было быть ни пятнышка. Один из тех, кому была оказана эта услуга, так приятно удивился, что позвал и поблагодарил своего благодетеля, сказав, что чистота в самолете очень много для него значит. Глаза ремонтника помутнели от слез и, не будучи в состоянии что-либо сказать, он бежал рядом с самолетом, выруливавшим на дорожку, держасъ рукой за плоскость крыла.
После того, как пилоты прощально взмахивали рукой со своих мест, самолеты быстро, один за другим взлетали. Обычный состав атакующей группы камикадзе был следующим: три самолета-самоубийцы, один истребитель сопровождения и один «оценочный» самолет. Обязанностью сопровождения было охранять пилотов-самоубийц от вражеских перехватчиков всеми возможными способами, включая всяческие увертки и пируэты, и довести их в целости до цели. Пока атакующие не приближались к американским кораблям, заряды не ставились на боевой взвод с тем, чтобы пилоты, не нашедшие своей цели, смогли вернуться на базу и подождать благоприятной возможности, однако позже в ходе войны, была снята даже эта теоретическая возможность остаться в живых, поскольку, как правило, взрыватели ставились на боевой взвод сразу же после взлета, и самолеты не могли приземлиться, не взорвавшись.[784]
Приближаясь к своим целям, атакующие разбрасывали в воздухе фольгу, чтобы создать помехи работе вражеских радаров, а затем вытаскивали чеку, после чего начинали вращаться бомбовые пропеллеры.[785] Когда корабли были уже хорошо видны, ведущий пилот делал небольшой) вираж, поднимал руку и давал сигнал: «Все самолеты — в атаку!» Каждый определял свою цель и атаковал — либо с очень большой, либо с очень малой высоты.[786] Стараясь вести / самолет как можно аккуратнее, он целился в самую уязвимую часть корабля. Для тех удачливых пилотов, чьей целью были авианосцы, желательно было попасть в подъемник на летной палубе, однако такая точность была чрезвычайно редкой.
Смерть наступала мгновенно, в момент удара, когда и самолет, и пилот исчезали в могучем взрыве. Это было яркое пламя славы, «великолепная смерть»
После того, как моряки сбросили за борт груду металла, оставшегося от атаковавших корабль самолетов, они принялись поливать палубы из брандспойтов и вскоре вода стала красной от крови. То там, то здесь они находили ошметки плоти и другие останки тел японских пилотов, — языки, обрывки черных волос, куски мозга, руки, ногу. Один из моряков торжествуя отрубил палец и снял кольцо. Вскоре палубы очистились.
В то же время самолеты эскорта, сделав все, что они могли, для успешного выполнения задания, пытались вернуться на базу сквозь шквал заградительного огня, уходя от преследования перехватчиков. Детальный отчет о проделанном немедленно отсылался с базы главнокомандующему морским соединением, который, вне зависимости от результатов, представлял погибших пилотов к следующему воинского званию.[787] С западной точки зрения такие посмертные почести могут показаться несколько неудовлетворительной формой компенсации за отданную жизнь, особенно если учитывать, что никто из камикадзе до этого не получал никаких наград или повышений. Однако для молодых людей сознание того, что после смерти они будут официально признаны, утверждало их в героическом статусе и, без сомнений, служило в качестве дополнительного побудительного мотива в их последние часы.
Вылеты камикадзе с Мабалакага и других аэродромов на Филиппинах продолжались до января 1945 года, покуда не осталось ни одного действующего самолета. С 26 октября па б января рейды проходили ежедневно; всего в воздух поднялось около пятисот самолетов-самоубийц. Оставшиеся в живых пилоты пребывали в глубочайшем отчаянии, поняв, что больше вылетов не будет, и теперь им придется в качестве обычных пехотинцев всего лишь сражаться в арьергардных боях в горах. Однако, утром шестого числа оказалось, что ремонтные команды, работая всю ночь напролет, подбирая кусочки и остатки из того, что валялось вокруг летного поля, смогли каким-то чудом собрать пять самолетов «Зеро». Капитан Накадзима, на чью долю выпала незавидная обязанность отбирать пилотов для этого последнего вылета, вспоминал:
Ввиду особых обстоятельств, теперь, когда 201-е воздушное соединение практически перестало существовать… вместо того, чтобы просто назначить пилотов на этот день… я решил вызвать добровольцев. Я приказал всем пилотам собраться перед укрытием. Когда они собрались, я обратился к ним, описал наше положение и рассказал, у какую великолепную работу проделала ремонтная команда, подготовив пять дополнительных самолетов,
«Их состояние далеко не блестяще, — заметил я. — Собственно, два из них не могут
Тут я замолчал, давая им время подумать. Когда стало ясное, что они осознали сказанное, я продолжил: «Тот, кто желает добровольно принять участие в сегодняшней вылете — поднять руки.»
Я еще не успел договорить до конца, как все до единого подняли руки высоко в воздух и каждый выкрикнул: «Здесь!», сделав шаг вперед… Я сделал глубокий вздох и постарался придать своему лицу нахмуренный вид, чтобы скрыть переполнявшие меня эмоции.
«Поскольку все вы так хотите полететь, мы прибегнем к обычной процедуре назначения. Разойдись!»
Когда я повернулся, чтобы войти в укрытие, несколько пилотов подбежали и, хватая меня за руки и рукава, говорили: «Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня! Пошлите меня!» Я обернулся и крикнул: «Каждый хочет полететь. Не будьте такими эгоистами!»
