В древней Японии для женщины было совершенно естественным вновь выйти замуж после смерти супруга и стать наложницей нового императора. Так, императрица Когёку была замужем за внуком императора Ёмэй, принцем Такамуку, до того, как стала наложницей императора Дзёмэй.

На пример, в VI веке император Бидацу смог жениться на императрице Суйко несмотря на то, что оба они были детьми императора Киммэй.

Знаменитый прецедент, возможно, приходивший на ум принцу Нака, случился в V веке, когда блистательный сын императора Ингё, наследный принц Кару безумно влюбился в свою прекрасную полу- сестру. По преданию, страсть его была столь сильна, что он находился на грани смерти. Наконец он решил, что так просто умирать бессмысленно, и что лучше он осуществит брачную связь с объектом своей любви, как бы греховны ни были подобные отношения с дочерью своей матери. Пара тайно соединилась, и к наследному принцу возвратилось самообладание. Вскоре после этого суп императора Ингё замерз и превратился в лед. Этот кулинарный феномен был интерпретирован, как знак того, что при дворе существуют некоторые противоправные отношения, и императору сообщили о кровосмесительных связях его сына. В результате принц Кару был выведен из линии наследников и сослан в Иё, где, по одной версии, совершил самоубийство, написав две предсмертные любовные поэмы своей возлюбленной- сестре.

Оппозиция реформистскому движению достигла своего апогея в восстании Дзинсин (672) — самом отчаянном и упорном сопротивлении подобного рода, в котором все консервативные силы, противившиеся реформам поднялись в поддержу младшего брата Нака, принца Оама. Куроита (Кокуси-но кэнкю, с. 142–43) сравнивает этот антагонизм с оппозицией реформам эпохи Мэйдзи двенадцать веков спустя, когда движение «за сохранение национальных особенностей» (кокусуй ходзон) возникло, как реакция на правительственную политику вестернизации. Подобное же сопротивление интенсивному иностранному влиянию наблюдалось в Японии после американской оккупации.

Нихон сёки, IV:129. В районе Асука области Ямата, неподалеку от новой столицы. Канал, должно быть, был не менее десяти миль в длину.

Или «Они говорили о нем, как о „безумном канале“, и молвили…»

Нихон сёки, IV:132. В соответствие с междустрочными пояснениями в хронике, эта критика была высказана в то время, как работы были в самом разгаре. Она, похоже, ни на йоту не отклонила правительство от курса, так как уже следующее предложение информирует нас, что работы начались над новым дворцом в Ёсино.

Куроита. Кокуси-но кэнкю, с. 142.

Нихон сёки, IV:133.

Члены императорской фамилии довольно рано начали посещать горячие источники для отдыха и развлечений. Отец принца Арима особо любил минеральные источники в Арима (около современного Кобэ); есть предположение, что имя принца, записывающееся теми же иероглифами, восходит к названию этого места. Отчего принц Арима избрал Муро, а не более близлежащие источники, как, например, Арима, так часто почитаемые присутствием императорской семьи? Есть много возможных объяснений, помимо того зловещего, что отмечено в хронике. Если, как мне кажется, его ментальное недомогание было подлинным, он вполне мог стремиться избежать посещения роскошного курорта; прибрежные источники типа Муро были лучшим местом для лечения, чем источники в Арима, располагавшиеся в горах. Вдобавок, как указывает профессор Наоки (Кодай кокка-но сэйрицу, с. 235), Сиоя-но Мурадзи Коносиро, единственный близкий сотоварищ принца, отвечал за солевые разработки в районе Муро (его имя означает нечто вроде Господин Соляных домов и Селедки) и вполне мог порекомендовать эти отдаленные горячие источники своему несчастному юному другу.

Нихон сёки, IV: 134.