кто-то сжимал в горсти расплавленный металл, и эти застывшие жмени железа сами собой становились похожи на волка, оленя, песца.
– Ты тоже едешь в этом поезде, дорогая? – заискивающе пролепетала Леночка, пытаясь вытащить из- под каменного веса затекшую ногу.
– Нет, я сейчас лечу на самолете. Я лечу над тобой, будто сова над куропаткой, – прогудела шаманка. – Я тебе снюсь.
– Да чего же ты хочешь от меня?! – в отчаянии воскликнула Леночка, так, что пространство купе призрачно вздрогнуло и спящая соседка, видная будто сквозь натянутую марлю, заворочалась во сне.
– А достала ты меня, дорогая тетя Лена, – вдруг произнесла племянница своим обычным голосом, и сразу сделалось заметно, что на губах у нее толсто, как варенье, намазана помада. – Существуешь вся такая несчастная! Я как к тебе приехала, как увидала эту затхлую комнатку с фотографиями дорогих покойников – мне аж дурно сделалось. А ведь тебе, тетя Лена, все было дано для счастья. Жила в Москве, при живых родителях, закончила университет. Не то, что мамка моя – в леспромхозе. И как ты собой распорядилась? Посмотреть на тебя – живой труп, а ведь шестидесяти нет.
– Что ты такое говоришь, дорогая, все у меня хорошо… – слабо запротестовала Леночка, натягивая до подбородка ознобно-легкое одеяло.
– Ты стоишь на темной стороне мира, – голос племянницы снова напрягся, загудел, по железным амулетам прошел глуховатый звон. – Не видела ты, тетя Лена, настоящей беды. Не хлебала горя из черного болота. Выходи, тетя Лена, замуж, как я тебе говорю! А не послушаешься меня – буду тебе сниться каждую ночь. Покажу тебе во сне железную дорогу, положенную на человеческих костях. Оплывает заброшенная дорога, зарастает тайгой. Но как пройдет по рельсам дрезина – зашевелятся человеческие кости, и под колесами треск…
– Не надо! – Леночка облилась холодным потом, в волосах шевельнулся мороз.
– Молчи. – Раскосые глаза шаманки сделались тусклыми, будто замерзшее масло, она забормотала, раскачиваясь: – Покажу тебе беду, покажу красную железную колючку на поваленных столбах. Покажу красную ягоду в таежных ямах. Пришла беда, прилетел черный ворон с белой головой, умер великий шаман. Гудит, гудит бубен, камлает мертвый шаман, натянута тетива между вершинами гор… Теперь не смотри!!! – вдруг выкрикнула она пронзительно, выбросив вперед жилистую руку с маникюром, взметнув перед глазами тетки сухие ленты.
Леночка в ужасе зажмурилась, но успела увидать, как неизвестная сила сняла с племянницы человеческий облик, будто кожуру с картофеля острейшим ножом, и шаманка превратилась в маленький вихрь. Изгибаясь злой пружинкой, вихрь покружил по купе и просверлился наружу, оставив на оконном стекле белесое пятно. Тут же на Леночку навалилась темнота.
Очнулась Леночка на удивление свежая и бодрая. Проводница, склонившись над ней, осторожно трясла за плечо.
– Ну, вы и заспались, – проговорила она, ласково улыбаясь золотыми мелкими зубами. – Никак добудиться не могу, думаю, уж не случилось ли чего. Прибываем через двадцать минут!
Дверь купе была открыта, и в обоих окнах плыл заиндевелый, сизый, воздушный Петербург. На купейном окне, полускрытый занавеской, белел неполный круг, какой бывает от горячего стакана на полированном столе. Леночка сразу вспомнила сон. Но почему-то страшное сновидение рождало в ней предчувствие хорошего. Соседка по купе, уже совершенно одетая, пристально смотрела на себя в раскрытую пудреницу и обводила тонкий рот сточенным в пенек губным карандашом. Леночка отчего-то догадалась, что девушка сильно волнуется – будто актриса перед выходом на сцену.
Не успела Леночка переодеться и ополоснуть лицо, как подступил Московский вокзал. В купе заглянул улыбающийся Валериан Антонович, с отпечатком подушки на мятой щеке.
– Носильщика вызывали? – произнес он шутливо, но голос его заметно подрагивал. Все волновались в это морозное и металлическое петербургское утро. Леночка тоже чувствовала острый холодок на сердце. «Нет? Да? Или все-таки нет?» – беспокойно думала она, залезая неловко, как куренок, пробующий крылышки, в поданное кавалером каракулевое пальто.
Она позволила Валериану Антоновичу с грохотом выворотить из-под диванчика увечную сумку. Пусть это даже спектакль с начала до конца, а все равно приятно, и стоит, пожалуй, прогуляться с кавалером по Петербургу, поглядим еще, как он понравится Таточке… Прихватив едва не забытые перчатки, Леночка сообщила, что готова на выход.
Но сразу выйти из вагона им не удалось. По коридору, занимая всю его ширину, загоняя пассажиров вместе с багажом обратно по местам, пер, шурша и благоухая, громадный букетище розовых роз, каждая – величиной с кочан капусты. Через минуту этот букет и несший их мужчина – хрящеватый блондин в золоченых очках, с налитыми клюквенной кровью оттопыренными ушами, – ввалились в купе, оттеснив Валериана Антоновича неизвестно куда, а Леночку заставив буквально прыгнуть с ногами на разворошенный диванчик. Леночка не верила своим глазам: соседка, только вчера так нежно прощавшаяся с женихом, раскрыла объятья сперва букету, а потом, выпустив из рук рухнувшие розы, самозабвенно бросилась на шею ушастому блондину. «Вот стерва! – подумала Леночка закружившейся головой. – Этот, стало быть, ее любовник!» Однако блондин так истово целовал земляничные пальцы разрумянившейся стервы, так преданно мигал запотевшими очочками, что Леночка засомневалась в своем негодующем выводе. «И этот тоже ее жених?» – растерянно думала она, наблюдая, как молодая пара, не в силах перестать целоваться, собирала разбросанные вещи, как девушка подняла и понесла букет, точно это был их с блондином общий новорожденный ребенок. Напоследок она полуобернулась, и Леночке показалось, будто острый блистающий девичий глаз приятельски ей подмигнул.
Внезапно Леночка перестала думать, ей сделалось легко, так легко, будто вся темнота, что исподволь напитала ее по внешней видимости счастливую жизнь, растворилась и ушла в таежное черное болото. Потоком пассажиров ее, невесомую, вынесло на перрон. Откуда-то сбоку возник Валериан Антонович с сумкой. «Да! Конечно, да!» – мысленно воскликнула Леночка, а вслух произнесла:
– Давайте-ка проверим, правильно ли вы записали номер моего телефона. Вдруг я чего-нибудь напутала, сами понимаете, ночью было дело…
Ей было радостно смотреть, как Валериан Антонович, дудя коричневыми губами, набивает правильный номер на своем дешевом, словно игрушечном мобильнике. Потом она непринужденно и как-то привычно взяла Валериана Антоновича под руку, и он зашагал, важный, как гусь, с Леночкой на одной руке и с сумкой на другой, навстречу Таточке, возникшей из серебристой мглы перрона, подобно скале. По мере того, как Таточкины угольные брови лезли все выше на лоб, Леночка улыбалась все шире, а Валериан Антонович все больше важничал и смущался.
Неподалеку, за углом, возле аккуратно припаркованного серебристого «ауди», прохаживалась в ожидании хорошо одетая женщина с широким бесстрастным чукотским лицом, а рядом с ноги на ногу переминался небритый брюнет в дешевой дутой куртке, с забитыми в карманы большими кулаками. Оба встрепенулись при виде пары, спешившей к ним, запинаясь о грандиозный букет, который несли головками вниз.
– Ну что, актеры, как успехи? – поинтересовалась чукчанка.
– По-моему, ее впечатлило, – сдержанно проговорил подошедший блондин, подтыкая золоченые очки на тонком клюквенном носу.
– Ой, у нее сделалось такое лицо, такое лицо! – возбужденно заговорила девица, потирая друг о дружку румяные от холода острые коленки. – Будто живой водой умыли, честное слово! Вот… – Она возложила на капот автомобиля полуразвалившийся букет.
– Цветы оставьте себе, – распорядилась чукчанка. – Ладно, получите ваш гонорар, все как договорились.
Она достала из плоской крокодиловой сумки три одинаковых белых конверта и протянула актерам. Брюнет жадно схватил, раскрыл, принялся копаться в деньгах, что-то шепча колючим запекшимся ртом.
– Между прочим, было еще одно обстоятельство, – заметил блондин, джентльменским движением отправляя конверт во внутренний карман потрепанного светлого пальто. – Некий дядечка, по виду профессор, приударил за вашей подопечной. Это не из нашей труппы?
– Дядечка? Нет. Поглядим, что за дядечка такой… Если понадобитесь, позвоню, – с этими словами
