мовистскую артель.Мне нравятся твои герои:Подгурский, юный байронит,С лукавым смыслом, с дерзкой бровьюОпровергает районо.Твой Робеспьер спешит к засаде,И грезит мрачный Шлиссельбург,И тенью твой мятежный всадникЛетит среди любовных бурь.Лети и ты, будь дерзко молод,Четырежды счастливый дед,И приглашай звериный голодНа свой полуночный обед.Ночное празднество, дружище,Пускай пройдет под пенье арф,Шампанского пролей на брыжжиИ будь, как прежде, star at heart!

Или вот еще одна эпистола, на этот раз другу-музыканту, полсотни с чем-то лет назад вошедшему с инструментом, чтобы начать свой непрекращающийся свинг.

Средь верноподданных сердецКПСС назлоВозник таинственный юнец,Саксофонист Козлов.В прикиде ультраштатском он блуждал,Столицы грешный сын,Не-джазовое все не уважалИ так нашел свой свинг.По сути дела, этот свинг свисталПод пятым слева ребром,Козловский не очень скромный новосел,Замученный рублем.Космической любви росток,Последний среднерусский могикан,Он мог играть часов по сто,Как Джерри Маллиган.Шестидесятых лет разбродВозрос, как баобаб.Козлов играл средь тех бороздСвой фирменный бибоп.Не убоявшись русских стуж,В тропический экстазВрубается он, ух ты, стилем «фьюжн»Под струнных перепляс.Мыслитель, чей творец Роден,Он охраняет свой творческий фланг,Лишь пальцы мечутся ордой,Впадая в бурный фанк.Вот так, идя от стиля «cool»В горячий христианский рок-н-ролл,Козлов тащил упреков кульИ мощный «Арсенал».Какой итог мы видим щасСквозь слепоту всевозможных призм?Ликует наш козловский джаз,Он опроверг марксизм.Твой юбилей, мой друг, не кругл,В трех острых его углах живет пчела.Ты в юности играл свой «cool»,Так страстью старости теперь пылай!

И вот завершается еще один роман самовыражения, в котором автор может осветиться как Окселотлом, так и Стратовыми, так и Пришельцем Максом, так и Высоколобым Бутылконосом, а антиавтор прикроется Блажным и Комплектом, не к ночи были помянуты. Давайте, несмотря на специфику жанра, в добрых старых традициях не будем мучить читателя и добросовестно ему поведаем, кто с кем, зачем и почему. Читатель, должно быть, уже заметил, что понятие летоисчисления не очень-то детально, чтобы не сказать «весьма туманно», прослеживается автором в перипетиях романа. В эпилоге оно будет еще больше провисать, поскольку большинство персонажей предполагаются живы, а живая персона создает больше сложностей, чем те, кто отошел при героических или странных обстоятельствах. Словом, хронологической точности не ждите.

Начнем, пожалуй, с Вадима Казимировича Бразилевича, чье великолепное прозвище было только что упомянуто. Копнув в далекое будущее, то есть в воображаемое, мы можем сказать, что он дожил до 104 лет и все еще здравствует. Тому способствуют легкий нрав и приверженность к британскому выражению readyness is everything, то есть, как в пионерские годы совок учил, быть готовыми к труду и обороне. Он всегда был готов и к процветанию, и к деградации, то есть к успеху или к развалу. В «Таблице-М» ему платили огромные деньги, он стал мультимиллионером. Других бы это удивило – он принял как должное. Когда бизнес редкоземельных элементов в России попал под удар скрытно-большевизма, он и этому не удивился и стал сопротивляться вместе со всеми и даже впереди всех; достаточно вспомнить дело с «Фортецией». Он был великолепным холостяком Москвы, пока не влюбился «как гимназист» в Леди Эшки. Он стал ее пажом на то время, когда она отвечала ему взаимностью, а потом остался другом, хотя всю жизнь не мог позабыть ее ласк, по правде говоря, весьма мимолетных.

Интересно отметить его отношение к своей внешности; она ему нравилась высоколобостью и неординардой формой носа, и потому он даже гордился великолепным прозвищем, придуманным Ашкой. Выходя на вечернюю прогулку по эспланаде, он был уверен, что гуляющая публика видит в нем идеал современного джентльмена. И впрямь, среди публики находилось немало господ, которые с удовольствием сменили бы свою заурядную миловидность на редчайший, если не сюрреальный портрет ВБ. Этого русского выдающегося финансиста знали во всем мире во всех кругах влиятельной бизнес-элиты. Популярность его была сродни популярности другого международного русского, артиста ХХ века Питера Устинова, а разговоры о его московских авантюрах только добавляли этому Highbrow Bottle-Nose особой остроты, вроде той, что приносит блюдо свежайших аркашонских устриц по соседству с бутылкой шампанского. Несмотря на развал проекта «Шато Стратосфер» и на общую шаткость корпорации редких сплавов, Вадим сохранил за собой должность генерального финансиста «Таблицы-М», прибавив к этому весьма значимую в современном мире позицию «портфельного инвестора».

Как и подобает настоящему денди, он любил все редкое и дорогое: автомобили «Бугатти» и «Испано- сюиза», океанские яхты и пентхаусы с коллекциями оригиналов русского авангарда, ну и так далее; придумайте сами. Мы же добавим еще одно немаловажное обстоятельство. Со младых ногтей Вадим нередко напевал один куплет из песенки о Генрихе IV:

Еще любил он женщинИ знал у них успех.Победами увенчан,Он был счастливей всех.

Должно быть, в этой роли он видел и самого себя. Красавицы Москвы и стран атлантического побережья не обделяли его своим вниманием, а на одной из них, а именно на Ленке Стомескиной, он в конце концов и женился. Через полгода после свадьбы теннисистка принесла ему красоточку-девочку с правильными чертами лица, а еще через девять месяцев мальчика с маленькой бутылочкой вместо носа.

В те дни, когда распространилась горькая новость о гибели Макса Алмазова, неразлучные Ленка и Пашенька Стратова были завидной добычей для наглого мужичья в разных дискотеках. Забавно было раздразнить пацанов, нажравшихся экстази, а потом продинамить, то есть сквозануть, раствориться в ночи, а еще лучше спровоцировать какое-нибудь шаривари и в разгар оного отъехать в кабриолете. Известие об убийстве Пришельца застало их в ялтинском заведении «Матрица», откуда девушки собирались перебазироваться в Мисхор для встречи с таежными братьями, один из которых приходился одной из них родным отцом. И вдруг пришел молодой француз Жан-Клод Крутояр и на ломаном языке своего предка распространил сообщение агентств о гибели в Крыму известного геолога, открывшего в Сибири удивительную цепь месторождений редких земель; она видна из космоса с высокой орбиты, что порождает сомнения в том, была ли наша планета местом его рождения.

«Максу крышка, хана, примитэ силь ву плэ мэ сополезн», – сказал Жан-Клод, печально покачивая хорошо оформленной головой.

Остаток ночи девушки прорыдали, обнявшись в одной постели. Они вспоминали так и не разгаданные намеки тайги и руки Макса, нежные несмотря на то, что были похожи на бойцов, занявших огневую позицию.

Лена поняла, что на этом завершается ее роман с Геном. Теперь он исчезнет либо уйдет в толпу или в пустыню; скорее второе. Этот человек выдержал унижения «Фортеции», однако его горделивая и вроде бы готовая ко всему поза осталась именно там, в той вонючей крытке.

Так и получилось, как она предполагала. После гибели Макса Ген оказался полностью инкоммуникадо и не проявил ни малейших попыток утешиться с чемпионкой Большого шлема. В конце концов появилась идея как-то решить свою судьбу, и она дала понять Высоколобому Бутылконосу, что хочет быть с ним. Навсегда. В законном браке. С регистрацией в мэрии. Со свадьбой на всю тусовку. С медовым месяцем. Ну, в общем, как у людей.

Интересно, что, став как все, то есть счастливой, Стомескина потеряла страсть сражаться в теннисе. Всякий раз, как она выходила на корт, появлялась предательская мысль: «А чё это я? А я-то чё тут?» – и она начинала терять свои подачи, и не принимать чужих, и совершать дикую кучу не инициированных противником ошибок. В результате из первой десятки быстро свалилась в третью сотню и тогда

Вы читаете Редкие земли
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату