тлеющих надеждах, о приходе Глобала и о том, как жить юным девам среди звереющего мусульманского мужичья. Попутно проживлялись дарами осенней тайги, ведь здесь с незапамятных времен Золотой Нашей Железки, то есть со времен усиленной в разы радиации, в изобилии возникали крутобокие белковые грибы, сочащиеся витаминами винные ягоды и усиливающие воображение пахучие травы и цветы-горюны, что плавали на метр от земли и горе снимали. Данная база-алмаза представляла из себя собравшиеся в гурт три вагончика, из которых один назывался салоном. Именно в нем был устроен в промывочном корыте прощальный огромный салат под общим названием «Закон-тайга». И вот именно под влиянием этого салата сердца четырех воспарили выше крыши, и трудно было разобрать, где отец и где дочь, где друг, а где подруга, короче – все были счастливы без всяких похотливостей.
Утром, когда собирались на аэродром, замечено было, что девушки странновато жались друг к дружке и поглаживали дружкины не совсем прикрытые животики. Итак, прощайте, теннисистки! И вы прощайте, беглые каторжники! Давайте папкину, комосомольца угорелого, песенку споем:
К вечеру Макс и Ген, почти уже добравшись до базы, услышали в тайге какую-то трескотню, прерываемую сильным грохотом и звоном, как будто кто-то сажал в окна тем самым промывочным корытом. Похоже было на то, что на базе какая-то пистолетчина разыгралась вкупе с некоторым употреблением ручных гранат. Позднее при вполне ужасных обстоятельствах выяснилось, что в их отсутствие на базу без предупреждения пришли два наших старателя Петровых и Болотных, а их там ждала засада. Едва наши вошли в один из вагончиков, как были окружены то ли бандой, то ли ОМОНом. Те их приняли за Гена и Алмаза и предложили сдаваться. Наши сдаваться были никем не обучены, и разгорелся бой.
Ген и Макс наблюдали за этой историей со склона сопки и успели разобраться, где свои и где чужие. Тогда они вытащили из схрона ручной пулемет и стали шарашить поверх голов трассирующими пулями. Каждая очередь сопровождалась страшными воплями: «Немедленно прекратить стрельбу!» Шуму в этом урочище возникло немало. Потрясенные человеческими безобразиями, ревели мелькающие меж стволов два почти ручных медведя. Окружавшие вагончик типы вскоре стали панически разбегаться, оставив на камнях двух своих, неподвижных.
Петровых и Болотных лежали на полу, истекая кровью. От всех попыток остановить кровотечение они отбрехивались и просили только водки, только водки, эй, Алмаз, лей мне прямо в рот всю бутыль «Кристалла»! Так, в водочных парах, они почти одновременно и отошли в зону более высоких воспарений.
Трудясь геологическими кирками почти полночи, Ген и Макс соорудили некоторое подобие могил для двух своих и для двух чужих. Затем прочли, не сговариваясь, а только вторя друг другу, заупокойный экспромт:
«Дорогие ребята Петровых и Болотных, мы о вас слышали только хорошее и очень сожалеем, что не удалось поработать вместе. Как гласит одна надпись на Переделкинском кладбище: „И затопили нас волны времени, и участь наша была мгновенна“. Каждый живой понимает правоту этих слов и все-таки надеется предстать перед Престолом Господа. Идите смело, держитесь твердо. Вы выдержали бой за вашу свободу, и не ваша вина в том, что вы причинили врагам боль и смерть. Пусть Дева Мария раскроет над вами свой Покров. Аминь».
И, развернувшись на 180 градусов, несколько слов проговорили незнакомым жертвам:
«Зря, мужики, вы наобум бросаетесь выполнять приказы всяких чертей. Пусть Господь вас простит, если вы сотрудники правоохранительных органов. А вот если вы гады и аспиды, предстаньте перед пустотой и ждите, ждите, хоть это и невозможно там, где не тикают часы».
После этой своеобразной погребальной мессы они заколотили гвоздями изрешеченный пулями и залитый кровью старателей вагончик и сели на крыльцо другого вагончика поджидать затребованную через секретариат Ясно вертушку. Там и заснули, чтобы не входить внутрь и не смешивать эту мрачную историю с воспоминаниями о светлых девушках. Вертушка прилетела под утро. В кабине сидел один из секретариата, некий Дрозденко, с последним выпуском титанового со скандием лэптопа на коленях. Зевая и почесывая сильно стриженный затылок, он открыл почтовый ящик и повернул экран в сторону новых пассажиров. Там среди большого технического текста они почти сразу обнаружили фразу: «...а также передайте господам Ярдстику и Эталони, что их настоятельно ждут в Жантиль-Порте (Габон)...» Ген и Макс переглянулись и улыбнулись. Кто еще мог так написать, «настоятельно ждут», если не та, какую они оба ждали всегда?
В этот раз был выбран совсем уж загребистый маршрут. Сначала заказали купе в международном вагоне и трое суток отсыпались, пока тряслись на восток по Транссибирскому пути. Вышли в Яру Красном и немедленно полетели в обратном направлении, в Тачи. Оттуда махнули со своими американскими документами в китайский Хуньпу, а там их уже ждал забронированный маршрут в бывшее Лениново, нынче Санкт, с пересадками, а также заказанные билеты на балет «Болт». Маршрут был прерван перед самым «Болтом» срочным выездом по делам корпорации «Нокия» в Суоми, из этой страны на пароме отправились в некогда подкожную Эстляндию, откуда и вернулись в РФ, в Шереметьево-1; не путать с главным, Вторым.
В этом несколько второстепенном Первом с двумя экстравагантными господами произошел не предвиденный сюжетом небольшой эпизод. Вдруг к ним раскатился с распростертыми несколько расхристанный субъект, когда-то, очевидно, напоминавший сибирского купца из кинофильма «Парикмахер». Ухватив за жилетную пуговицу не кого иного, как Максима Алмазова, он обратился к нему, как к пресловутому олигарху Стратову: «Ген Двардыч, да ты ли это?!» Макс тогда сильным сжатием запястья обмишуленного купчины освободил свою пуговицу. И произнес: «Ньет, ньет, пэджалстэ». И тот тогда, сильно расшурудив свою шевелюру, помчался к большому и прохладному туалету.
Друзья отошли к стойке, где предлагались пассажирам и провожающим свежевыжатые соки. Шум, возникавший при сжатии фрукта, способствовал разговору, проходившему скорее в области мимики, чем артикуляции. Ну что, меняем маршрут? Не стоит, этот малый после большого бодуна тут мечется, душа горит. Кажется, я даже вспоминаю его по переулку Печатников. Он там когда-то кредита добивался.
В общем, решили маршрута не менять. План был такой. Летим в Украину, в город Симферополь, где «всякий знает среди архитектурных излишеств стройный, как очиненный карандаш, небоскреб газеты „Русский курьер“. Далее – в Ялту, в знаменитую чеховскую (а по-французски шеховскую) „Ореадну“ (не путать с Ариадной Рюрих). Там оплачиваем пребывание на неделю вперед и одновременно заказываем номера в Феодосии, столь нетерпимой к проискам Североатлантического оборонительного союза (НАТО). Вместо востока мы едем из Ялты все-таки на запад, в Севастополь, а вот оттуда под охраной стальных громад России направляемся через Понт Эвксинский в Стамбул, который когда-нибудь неизбежно вернется к имперскому имени Постоянный.
В Стамбуле мы зафрахтуем яхту, но одновременно и самолет, на котором и вылетим на остров Лампедуза, что на полпути от Мальты до Италии. Вот там-то, в Лампедузе, нас будет ждать самолет «Таблицы», который немедленно устремится в Жантиль, где нас настоятельно ждут.
Итак, два прикольных джентльмена входят в бизнес-класс аэрофлотовского «Ил-96», рейс Москва – Симферополь. Все кресла почти уже заняты в основном молодыми мужиками среднего возраста, в том смысле, что не юношами. Никто не обращает друг на друга внимания, стараются вволю наговориться по своим мобилам: ведь все-таки придется их, столь необходимых, отключить на два часа полета. Тут появляются бортпроводницы с напитками соков, вина и шампанского. Последний из перечисленных напитков вызывает легкий, как ветерок, обмен информацией. Оказывается, через проход два друга, Москва и Калуга, едут в Ялту на одну ночь оттянуться в дискотеке «Матрица», а завтра уже возвращаются в Первопрестольную, чтобы бизнес не дремал. Засвистели турбины.
За завтраком стали отдавать предпочтение национальному напитку. Тембр голосов повысился. Стали знакомиться, делиться соображениями. Оказалось, что, кроме Москвы и Калуги, еще несколько фруктов созрели для «Матрицы», а именно еще одна Москва, две Московских области, Самара и Тольятти, а в общем, если можете, запоминайте: Сашка – такой блондинчик, хрюкает, как поросенок, но девушкам нравится есенинской шевелюрой, Сережка такой, по прозвищу Серый, жиплистый, глотный, с надписью на свитере «Свой!», Аркадий такой, иначе Аркан, пиджаэк фраерский, но брюнчата висят, Стронг такой, это от бефСтроганова, иначе Едюля, от аппетита-апперкота, туда-сюда тычет вилкой, промахивается, жманает рукой, Стас такой, по фамилии то ли Русский, то ли Прусский, то хипхопает, то мымыкает, плечи
