По возвращении Ген и Макс окончательно затерялись в краю сопок, распадков и плоскогорий, то есть в тех местах, на карту которых можно было с успехом наложить пятнадцать Франций плюс столько же Бельгий. Иными словами, они обрели диковатый, с посвистом, простор; сиречь волю. У Макса тут немало было разбросано базовых стоянок с ночлегом, телевизорами и параболическими антеннами. Они (стоянки) были в пользовании у кочевых кадров корпорации, то есть у геологоразведки. На этих многоденежных и вечно слегка пьяноватых парней, культивирующих мужскую дружбу, можно было положиться почти во всех обстоятельствах. Сеть дружбы и совместных выпивонов охватывала водителей вездеходов, снабженцев и, что было самым важным, вертолетчиков. При помощи последних можно было окончательно запутать агентуру сыска, а в нужных случаях без особого труда уйти за рубеж таинственного Китая, ведущей державы мира в области редкоземельного промысла. По обе стороны границы были у Макса свои ребята среди пограничников, таможенников и контрабандистов, готовых всегда оформить нужные документы. Особенно если к дружбе присовокуплялось вознаграждение. Ну, словом, некоторые миллиончики.

Вот, скажем, понадобилось нашим беглецам непременно и срочно посетить какой-нибудь порт на атлантическом побережье, предположим, Касабланку или Кадис, Лисбон или Бильбао, Биарриц или Гавр, Дублин или Ливерпуль, Рейкьявик или Осло, Берген или Копенгаген, Стокгольм или, наконец, Таллин- батюшку. Вы находитесь в данный момент в радиусе двухсот километров от Бодайбо, куда вездеходы и вертолет забрасывают их (беглецов) за полсуток. Оттуда, из этого Бодучего-Бо, вы летите на внутреннем самолете до Хабары, из нее, опять же на вертолете, до поста Вещающий Благо, оттуда на катерке с пулеметом, в духе «особенностей национальной охоты», вверх по реке Любовной, а там, бхай-бхай, по ошибке причаливаете к берегу братского Китая. Тут уже из этой бурно развивающейся, якобы социалистической страны мистеру Ярдстику (Макс) и его ассистенту мистеру Эталони (Ген) пути открыты на весь мир.

Большую часть времени все-таки они проводили не на Атлантике, а в самой настоящей сибирской геологоразведке. Ген про себя поражался, как мало он знал о той отрасли, что принесла ему миллиарды. Вот за что тебе надо было дать срок, Ген, хохмил под банкой Макс. Дипломатишка несчастный, советский шпион в Африке, ты захватил всю нашу великую отрасль редких земель! Ген каялся, обещал исправиться. Время еще есть, к пятидесяти годам он разовьет в себе такой же нюх на лантаниды, как у тебя, мой Алмаз. Он стал ловить себя на том, что в тайге у него разыгралось стабильно хорошее настроение. Под командой Макса он выходил вместе с ним в поисковых группах. Пришелец уверял, что его ведет не нюх, а космическое чутье. Плюс геологическое образование, мой Ген. Наметив своими молотками будущий штрек и расставив флажки, они пускали в ход бурильную установку и поднимали на-гора образцы пород. Ген не мог поверить, что обыкновенная серая глина содержит в себе колоссальный процент церия. В одном распадке, омываемом весело булькающим ручьем, они обнаружили куски черного блестящего минерала. Работяги бабахнули в воздух и закричали: «Босс, с тебя ящик „Смирновской“!» Макс объяснил боссу, что это довольно редкий гадолиний, содержащий в себе бериллосиликат иттрия и железа.

Обо всех этих находках они официально сообщали по электронке Гураму Ясно на переулок Печатников. Подписывались: Ярдстик и Эталони. Точно такое же сухое послание отправлялось в Габон. Юристы «Таблицы-М» оформляли их данные в списке ассетов корпорации. Эти ассеты затрудняли задуманное Прокуренцией дело о банкротстве «Таблицы». После отсылки свежих данных экспедиция срочно сворачивалась, чтобы начать новую экспедицию за сто верст от предыдущей.

Однажды они вышли из тайги прямо к прииску «Случайный», где когда-то разыгралась бешеная битва между «Таблицей» и «Сиб-Минералом». Им нужно было там встретить неожиданных гостей из Европы. В ожидании самолета прогуливались по главной улице, похожей теперь на Канаду. Удивляли местных подклеенными бородами и прическами в стиле «ирокез». Возле кафе какой-то мужик бросил на них дикий узнавающий взгляд. Тут же спиной отступил в обаятельное заведение и вскоре появился с целой гурьбой братанов, то ли охранников, то ли тех, от кого охраняют. Гурьба стала смотреть на них то ли восхищенными, то ли угрожающими глазами. Тут как раз над главной улицей пролетел «Як-40» и стал заходить на посадку на аэродром в километре от «Случайного». Ген и Макс без паники поехали туда на своем внедорожнике.

Ну как вам это нравится: выплывают расписные! Вместе с регулярной, пропившейся в отпусках публикой из самолета вышли две восхитительные чувихи, а именно всем известная теннисистка Стомескина, только что одолевшая в Токио плечистую девушку Амели Мерисмо, и никому пока что не известная, то есть не охваченная изданием «АиФ», Пашенька Гугаскина (на самом деле Стратова). Они немедленно были усажены в заляпанный грязью «Хаммер» и увезены во мрак тайги. Через полчаса, как свидетельствует охотник Оуглон, над тайгой поднялся вертолет и удалился в северо-восточном (на самом деле в юго-западном) направлении. Внедорожник же ушел туда, куда ему надо было, то есть испарился.

На базе Алмазова в первозданной тайге воцарились три восхитительных дня и три волшебных ночи. Вопреки прогнозам зависший над той тунгусской местностью циклон был в одночасье разогнан прозрачной массой антициклона, который девушки, очевидно, принесли на хвосте «Як-40». Солнце теперь гуляло по небу, как хотело, давая себя заметить то на восходе, то в зените слева, то в зените справа, а то завораживало своим апофеозом на закате. В соответствии с этими прогулками светила то так, то сяк озарялась королевствующая в этом ущелье гора Миш-металл, похожая до мелочей на священную гору Виктуар, что в Провансе, только в три раза больше. Ночи то сразу опускались, то тянули резину в зависимости от перемещения четырех сердец – юного, молодого, еще что надо и совсем не старого. Так же в зависимости от сердец в темно-синей прозрачности возжигалась звезда Арктур с сопровождающими ковшиками. Лена Стомескина трепетала в объятиях оголодавшего без любви Гена Стратова. В перерывах между утехами она обхватывала его коленку и повествовала о трехчасовой битве с Мерисмо. У нее такая подача, что ненароком может отшибить печень. Однако ваша рабыня, мсье, навострилась принимать мячик на излете отскока, и у Мерисмочки вытягивалось мужественное лицо; понял?

Пашенька между тем вместе с Алмазовым сидели на поленнице дров и говорили о НЛО, вызывая своими разговорами их светящиеся появления, стремительные приближения к стратосфере и исчезновения, когда, погасив все огни, внегалактические тарелки шли на посадку. Пашенька, вся такая хрустальненькая, вопросительно смотрела на алмазного Алмаза, который боялся любое движение произвести в ее присутствии. «А почему вы на меня не посягаете, Максим? – лукавилась юница. – Слышите, каким восторгам предается наша боевая Стомескина, а я как-то чувствую себя всеми оставленной». У Пришельца вся черепная растительность покрывалась обильным потом. «Да как же я могу на вас посягнуть, Пашенька, когда я издавна в вашу маменьку влюблен?» – отвечал он в духе какого-то романа. «Ах, что за предрассудки! – отвечала та, кажется, в духе все того же романа („Карамазовы“, что ли?) и слегка даже прикасалась своей лапкой к его большой ладони, похожей на занявшего огневую позицию бойца спецназа. – Ах, какие предрассудки, мой хранитель! Да я ведь в соответствии с традициями нашего коллежа охотно приняла бы ваши посягновения; во всяком случае, не была бы шокирована».

Так проходили ночи, а днем все четверо сердец гуляли вместе вокруг базы, вытягивали со дна ручьев набросанные там за ночь с НЛО осколки минералов, содержащие редкоземельные элементы, говорили о