когда в отдаленном углу «Ангара» образовалась за столом с напитками небольшая компания из трех джентльменов и одной независимой, слегка нервной, но, в общем-то, славной красотки. Этой дамочкой была не кто иная, как Татьяна Лунина, которая вознамерилась воплотить на экране по крайней мере два из основных окселотловских женских образов. Что касается джентльменов, тут удалось отобрать для беседы Вадима Бразилевича, Винсента Лярокка и меня, сочинителя Окселотла. Говорили в основном на английском, чтобы гигантический ветеран всех понял, добавляя к этому что-то из русского (иногда казалось, что Винсент начал улавливать отдельные фразы ВМПС[3] ), а также пригоршню- другую осколков французского.

«Ну что, Базиль, как ты оцениваешь это сборище? – спросил Лярокк. – В контексте романа, конечно. Сгодится тут что-нибудь для тебя из сегодняшней вакханалии?»

«Браво, Вэнс, – похвалил я его. – Проецируя вечер в „Шато Стратосфер“ на данную фазу романа, иначе, как вакханалией, не назовешь ни того, ни другого. Теперь вы видите, господа, как это непросто – сочинять пухлые тома. Прототипы искажают все задуманное, а вслед за ними начинают артачиться персонажи».

«Могу подтверрдить и то, и другое, – скромно вставила Татьяна. – К этому добавляю еще прродьюссерров».

Джентльмены деликатно посмеялись.

«Послушайте, Базз, почему бы вам не приоткрыть свою кухню? – спросил Бразилевич. – Вы, разумеется, работаете в рамках заранее продуманного плана, не так ли?»

Пришлось вздохнуть и развести руками. «Если бы так. На самом деле, я не знаю, что произойдет через пять страниц. Вот вам пример: мне и в голову не приходило, что Никодимчик поссорится с Дельфиной».

«То есть ты хочешь сказать, что придумал эту ссору? – спросил Лярокк. – Однако мне мои ребята говорили, что она и в самом деле имела место. Что тут первично и что вторично?»

Пришлось опять вздохнуть и развести руками. «Если бы я знал! Когда роман набирает силу, автор начинает терять грань между выдумкой и реальностью. Он не очень-то понимает, что происходит. То ли реальность движет сюжет, то ли сюжет подхлестывает реальность».

«Погонщик ослов, ты меня пугаешь», – сказала Лунина.

Лярокк и Бразилевич обменялись недоуменными взглядами.

«Что это значит?» – спросил один.

«Вы не можете уточнить?» – поинтересовался другой.

«Речь идет об одном неожиданном персонаже, – уточнил я. – Мне все время казалось, что я тут пребываю в полном одиночестве, и вдруг выясняется, что в моем саду прописался осел по имени Дуран Мароззо».

«В таком случае я могу предположить, что это именно вы подбросили в „Таблицу-М“ некого Высоколобого Бутылконоса. Ну сознайтесь!» – с мнимой серьезностью потребовал Вадим.

«Всегда гордился бы таким перлом, если бы иногда не думал, что это Ашка подбросила», – ответил я и посмотрел ВБ прямо в глаза. У того неожиданными огоньками тут вспыхнули уши.

«Однако, Базз, ведь и Ашка сама в значительной степени придумана вами, не так ли? Кстати, куда она пропала, вы не можете сказать?»

«Нет, не могу. – У меня самого, кажется, слегка покраснели уши. – Вот Таня вам может сказать, как своенравны персонажи».

У прелестницы только одно ухо, правое, было открыто для созерцания, левое – скрыто под волной волос. Ради вящего реализма я могу сказать, что о последнем ничего не знаю, а вот первое на несколько секунд пропылало, как огромный рубин. Таким образом, можно сказать, что из четырех участников беседы трое в течение нескольких секунд сидели с пристыженными ушами, и только один сохранял невозмутимость дозорной башни.

«Базилию Петрропавловичу всегда нрравилось смущать дрругих, но сам он всегда смущается перрвым», – с ядовитой любезностью заметила Татьяна.

Вадим Бразилевич продолжил свой анализ возникшей ситуации:

«Меня всегда удивляло, какими прочными нитями связаны с вами первые лица нашей корпорации, Ашка и Ген Стратовы. Сколь часто я слышал во время обсуждения наших редкоземельных проблем, как они, то она, то он, а чаще вместе, вдруг заявляли – к этому надо привлечь Базза. Даже перед нашей дерзейшей акцией, то есть перед вскрытием Краснознаменного долгосрочного изолятора, Ашка не переставала говорить: надо обязательно привлечь Базза. Иногда казалось, что вы можете путем вымысла так или иначе повернуть события. Должен сказать, что в ту ночь я и сам попал в какое-то неожиданное энергетическое поле. Исход заключенных казался мне какой-то феерией вымысла. У меня и у самого появилась какая-то шаткость походки. Когда мы с Алмазом вошли в кабинет коменданта...»

Тут мне пришлось оборвать своего симпатичного приятеля:

«Дальше можете не продолжать! – И добавил: – Вадим!» Танька хлопнула ладошкой по столу и гневно сверкнула – дескать, зачем же прерывать? У Лярокка полезли все выше и выше его брови, похожие на хорошо подсушенных стрекоз. Бразилевич резко сманеврировал и перешел на другой аспект темы:

«Вообще-то, как поговаривали в корпорации, Стратовы вроде бы основательно на вас злились, мистер Окселотл, эсквайр. Это верно, что они еще в детстве попали к вам на крючок и оказались прототипами детского приключенческого романа? Ах, этот „Дедушка-памятник“! Мне было лет двенадцать, когда я его читал. Это штука, поверьте мне, Винсент! По праву родины слонов могу сказать, что он предвосхитил „Гарри Поттера“. И вот, оказывается, прототипы озлились на автора. Во-первых, вольности с именами. Перед нами потомственные Стратовы, а в книге их называют Стратофонтовы. С другой стороны, фигурирует Наташка Вертопрахова, а на самом-то деле это Ашка Вертолетова...»

Тут Таня Лунина прервала велеречивого финансиста: «Горраздо удобнее, когда у перрсонажа и его экрранного воплощения одно имя и одна фамилия. И никаких обиняков в сторрону Базилия Петрропавловича».

«Вы совершенно правы, мисс, однако позвольте продолжить. Наша Хозяйка однажды в застолье проговорилась, что они в ранние годы были обижены на автора за намеки на обоюдную детскую влюбленность. Мы, дескать, терпеть друг друга не могли, и родители наши старались пореже встречаться. И вдруг потеряли невинность друг от дружки, а потом уж и влюбились, как сумасшедшие, и поженились на всю жизнь. Вот вам и намеки сочинителя. Мне кажется, что именно с тех пор они стали вольно или невольно оглядываться на автора. Как вы считаете, Базз, я прав?»

«Мне не хочется развивать эту тему, – вместо ответа сказал я. – Будет некоторым эксгибиционизмом все-таки, если признаешься, что все время только и делаешь, что боишься самопровокации. Это скользкая и в то же время весьма острая тема, особенно в таком литературо-центрическом сборище, как Россия. Всю жопу обдерешь, пока разгонишь бобслей. То ли дело Америка, у них по этому поводу проблем нет: о книге говорят it’s just a book, о фильме it’s just a movie. Я однажды описал в романе крошечную улицу в Таллине, эдакую щель между средневековыми амбарами и крепостной стеной. С тех пор на эту улицу Лабораториум началось паломничество юнцов, да и по сей день, кажется, продолжается. Как-то в семидесятых там устроили что-то вроде мини-фестиваля советских хиппи Северо-Западного региона. Там менты их окружили, давили сапогами, некоторых на всю жизнь покалечили. Вот вам и just a book, вот вам и менталитет, который у нас так подрос по части тащить и не пущать».

Все слегка надулись в ответ на мою реплику. Беседа как-то изжила себя. Таня посмотрела на часы. Лярокк взял ее руку за локоток и слегка попридержал, якобы для того, чтобы взглянуть на ее часы, а на самом деле чтобы от него, старого коня, к ней, московской нимфе, перепрыгнул какой-нибудь электрончик.

«Я сейчас откалываюсь, друзья, иными словами splitting out, однако перед этим я хотел бы, Базз, чтобы ты мне ответил на один вопрос. Что ты чувствуешь, когда видишь перед собой сборища вроде сегодняшнего в „Шато Стратосфер“? У меня они всегда вызывают тревогу. Мне кажется, что какие-то эринии постоянно кружат над нами, техногенные, криминальные, идеологические, религиозные, космогонные, наконец в виде каких-то нежданных пришельцев. Бывают у тебя такие страхи и отражаются ли они в твоих сочинениях?»