и остался в добром душевном здравии после того, как Крот и Тоуд пропали (или что там с ними случилось), Рэт заладил свое бормотание про Дальние Края, а с Барсуком стало совсем невозможно разговаривать. Раздражительный и агрессивный, обуреваемый жаждой деятельности, Барсук настойчиво пытался сделать что-то там и тогда, где (и когда), по мнению Выдры, разумнее всего было бы ничего не делать.

— Завтра вечером, в сумерках, мы начнем поминовение. — Барсук решил изменить сроки проведения важного мероприятия. — Соберемся и почтим память Крота на том месте, где он простился с жизнью ради того, чтобы остались в живых другие.

— Хорошо, — решив не спорить, кивнул Выдра.

— Не забудь привести Портли. Присутствовать должны все. Я проинструктирую ласок и горностаев, как подобает вести себя во время таких мероприятий.

— А что, им обязательно нужно быть там? — удивился Выдра. — Крот не то чтобы очень любил их, да и они не были от него в восторге. Помочь в его поисках они если и согласились, так только клюнув на высокую награду, которую вы с Рэтом им пообещали. Как-никак — чай в гостях у самого Барсука…

— Чай? Какой чай в такое время? Ох уж эти алчные и мелочные твари! — патетически взвыл Барсук. — Нет, они недостойны присутствовать на мемориальной церемонии, посвященной памяти нашего благородного друга. Пусть проваливают обратно в Дремучий Лес! А вместо них вызовем кроликов, чтобы создать массовость. Все, теперь мне нужно сосредоточиться и хорошенько обдумать все детали.

Выдра только кивнул и направился к гостевой спальне, где, строго следуя предписанному постельному режиму, жил в эти дни Рэт. Вздохнув, Выдра присел на край кровати и устало сказал:

— Скорее бы ты очухивался, старина Рэт. Барсук-то, гляди, совсем голову потерял. Вон чего надумал. Слушай, а ты действительно веришь, что Крот не… не потерян для нас навсегда?

— Потерян? Не больше, чем мы с тобой. По крайней мере я так считаю. Ведь посуди сам: без Крота все было бы по-другому, если бы вообще что-нибудь было. А все осталось по-прежнему. Я не чувствую, чтобы хоть что-то изменилось. Он просто не здесь сейчас, не с нами. Слушай, Выдра…

— Да, Рэтти.

— А вы действительно хорошо его искали?

— Обшарили все — от Тоуд-Холла до плотины и даже под нею. Ни слуху ни духу. Как сквозь землю провалился. Мы искали и звали его — бесполезно. Я даже, без ведома Барсука, организовал ласок и горностаев на еще одно прочесывание — все напрасно.

— Он был жив, услышав за дверью шаги Барсука, Рэт перешел на шепот. — Сама Река сказала мне об этом. И я не думаю, я не верю… Я просто знаю наверняка, что он в порядке, а все это — только кошмарный сон. Но то, что задумал Барсук — эту мемориальную чушь, — нужно выполнить, хотя бы ради самого Барсука, ради его душевного здоровья. А то он мне в последнее время что-то не нравится.

С этими словами Рэт заговорщически подмигнул, чем несказанно порадовал Выдру, удостоверившегося наконец в том, что его друг скорее идет на поправку, чем погружается в трясину болезни, как полагал Барсук.

— Значит, завтра, — сообщил Барсук, вваливаясь в спальню. — С наступлением сумерек. Соберите Портли, Племянника Крота и кроликов. Попрощаемся со старым другом и почтим его память с подобающей торжественностью и со всей необходимой… этой… атрибутикой.

— Да-да, — кивнул Выдра и поспешил выскользнуть на улицу, чтобы вместе с несколькими помощниками еще раз — просто для очистки совести — осмотреть часть берега реки, дабы на следующий день без опаски признаться: сделано было все, что возможно.

Прошла ночь. Рассвело. Утро выдалось ясным и морозным, но после полудня небо затянули плотные белесые тучи — верные предвестники снегопада. Те же самые тучи увидел в тот день и Крот. Они и подтолкнули его к мысли, что пора срочно выбираться с острова, чтобы не застрять на нем еще неизвестно на сколько.

В сумерках у ивы, на корнях которой Крот начертал свою благородную и великодушную последнюю волю, собралась внушительная компания. Во главе мероприятия, разумеется, был Барсук, нацепивший по такому случаю траурную черную повязку на рукав. Вслед за ним мимо двух шеренг кроликов, выстроившихся в почетный караул, прошествовали Рэт Водяная Крыса, Выдра, Портли и Племянник Крота. Кроликов здесь собралось действительно изрядно. Разумеется, пришли они скорее из любопытства, но массовость мероприятия была обеспечена сполна.

Некоторая мрачная торжественность витала над участниками церемонии. И это несмотря на то, что двое из них, а именно Рэт и Племянник Крота, вовсе не были убеждены, что Крот сгинул навеки. Ничто, ну ничто не наводило их на эту мысль. Скорее даже наоборот. Тем не менее все они — поверившие или нет — собрались в указанный час у мрачно и величаво текущей реки, чтобы почтить память пропавшего. К началу церемонии подоспели и первые снежные хлопья, посыпавшиеся из низких туч.

— Друзья мои, — величественно начал свою речь Барсук, — мы с вами собрались здесь, чтобы почтить память того, кто…

По мере того как Барсук развивал свою мысль, у всех сомневавшихся, даже у самого Рэта, крепла уверенность в том, что Крот действительно сгинул и не вернется в их компанию вовеки. И чем больше Барсук говорил о печальном событии, о постигшем их всех горе, о памяти, которую они должны хранить в своих сердцах, — тем мрачнее и суровее текла река, тем холоднее становился воздух, тем гуще шел снег, на глазах покрывая белыми шапками деревья и головы участников церемонии, и тем печальнее и грустнее становилось у всех на душе.

Кролики, вообще существа впечатлительные и сентиментальные, уже вовсю шмыгали носами, утирали слезинки и готовы были вот-вот расплакаться навзрыд. Племянник Крота стоял неподвижно, словно памятник безвременно ушедшему дяде, а Рэт, казалось, старел с каждой новой фразой Барсука, голос которого дрожал и прерывался от избытка чувств.

Но хуже всего было Портли. Племяннику Крота пришлось поддерживать выдренка еще на пути от Кротовой Излучины к месту церемонии. Портли чувствовал себя (и небезосновательно) в какой-то степени виноватым в том, что произошло с Кротом. С первыми словами Барсука он стал всхлипывать, а вскоре и вовсе разрыдался, приговаривая время от времени сквозь слезы: «Это я во всем виноват! Это все я!» и «Я себе этого никогда не прощу!», а также «Как мне жить после этого?!»

Эти причитания пришлись не по нраву Барсуку, который, не в силах продолжать речь под такой аккомпанемент, был вынужден прерваться и сделать выдренку замечание, призвав его соблюдать тишину. Портли притих и, подчиняясь распоряжению ведущего церемонии, присел на ивовый корень чуть в стороне от остальных. Через некоторое время с его стороны донесся шепот:

— А еще я проголодался. Может быть, я пойду потихоньку домой, а вы доделаете все без меня?

— Тсс! — зашипел на него Барсук. — Ах ты, жалкое создание! Нет, ты останешься здесь и будешь скорбеть о нашем любимом и уважаемом Кроте, который…

Барсук снова почувствовал прилив красноречия, и с каждым его словом Крот — обыкновенный, знакомый всем Крот — неуклонно превращался в Величайшего и Благороднейшего Крота, по крайней мере — величайшего и благороднейшего Крота, которого им довелось знать и который теперь, к несчастью…

Так Барсук распинался перед присутствующими, а тем временем Портли, сидевший на ивовом корне, стал замерзать и позевывать от скуки. Нет, Крота ему, конечно, было жалко, но ведь теперь вместо него оставался его Племянник, да в конце концов Крот ведь сам виноват в том, что пошел по тонкому льду и провалился…

— Ну да, — заметно успокоившись, подбодрил себя Портли, глаза которого уже начинали слипаться, — не будь Крот таким беспечным, он… он бы…

Рассеянный взгляд выдренка оторвался от участников траурной церемонии, сполз куда-то в сторону и заскользил по реке — вниз, вниз по течению.

— …и вообще, это он сам во всем виноват!

Произнеся эти немилосердные слова, простодушный выдренок сел поудобнее, так чтобы другие не видели, что он дремлет, и уже собрался было закрыть глаза, как вдруг увидел… или ему показалось, что увидел, на реке что-то странное.

Это что-то — бледное, едва различимое в густых сумерках, незнакомое и таинственное — медленно и