— Спокойная, вся в себе, одним словом, настоящая нью-йоркская богачка (Лиза в жизни не видела ни одной нью-йоркской богачки), но, с другой стороны, понятливая, не нахалка. И странное дело, — заметила Лиза, — вроде бы нет в ней ничего плохого… ну, разве что малость ленива… а все равно чем-то она мне не нравится. Может, из-за шрама. Откуда он у нее?

— Не знаю.

Лиза наставила на него указательный палец, словно целилась ему между глаз из пистолета:

— И еще тебе скажу. Она того не ведает, но мужа своего она околдовала. Ни на шаг от нег не отходит и ничего вокруг не видит, ровно ума лишился. Думаю, и сыновей — то своих еще толком не разглядел.

Самюэл дождался, когда Лиза вновь оказалась рядом.

— Если она лентяйка, а он ума лишился, кто ж тогда их деток нянчить будет? — спросил он. — Близнецы, к тому же мальчики, — тут глаз да глаз нужен.

Чуть было не пролетев мимо, Лиза резко остановилась, взяла стул, подсела к Самюэлу и сложила руки на коленях.

— Если ты мне сейчас не поверишь, помни одно: лгать не в моих правилах, — заявила она.

— Да ты, родная, при всем желании солгать не сможешь, — сказал он, и Лиза, расценив это как комплимент, улыбнулась.

— Хорошо, что ты понимаешь, а то такое сейчас тебе скажу, что ты мог бы во мне и усомниться.

— Ну, говори же.

— Самюэл, ты знаешь их китайца… ну, этот… глаза, как щелки, коса, и лопочет не пойми чего… знаешь?

— Ли? Знаю, конечно.

— Вот спросили бы тебя, ты бы сразу сказал, что он язычник, верно?

— Не знаю.

— Перестань. Самюэл. Сказал бы обязательно. И любой бы так сказал. Но ведь он-то вовсе даже не язычник. — Она выпрямилась на стуле.

— А кто?

Ее твердый как железо, палец ткнулся ему в плечо.

— Пресвитерианин, — сказала она. — И очень смышленый… если, конечно, разобраться в его тарабарщине. Ну, что ты на это скажешь?

— Не может быть! — Самюэл давился от смеха, и голос у него дрожал. Чепуха!

— А я говорю: не чепуха! Кто, думаешь, ухаживает за близняшками? Язычника я бы к детям на милю не подпустила… но пресвитерианин… я ему все объяснила, и он все понял.

— Тогда неудивительно, что малыши прибавляют в весе, — заметил Самюэл.

— За такую милость должно восславить Господа, помолиться Господу должно.

— Что ж, не преминем, — сказал Самюэл. — И восславим, и помолимся.

Еще неделю Кэти отдыхала и набиралась сил. В субботу 13 октября она не выходила из спальни все утро. Адам подергал дверь и убедился, что она заперта.

— Мне не до тебя, — раздался голос Кэти, и Адам отошел от двери.

Приводит в порядок комод, решил он: ему было слышно, как она выдвигает и задвигает ящики.

Было уже далеко за полдень, когда Ли подошел к Адаму, сидевшему на приступке крыльца.

— Мисси говоли, мой поеззай Кинг-Сити, покупай для детей соска, — неуверенно сказал он. — Раз говорит, значит, поезжай. Она твоя хозяйка, — Мисси говоли, моя не возвлассяйся до понедельник. Ока говоли…

— У него давно не было выходного, — спокойно сказала Кэти, выглянув на крыльцо. — Ему полезно отдохнуть.

— Разумеется, — кивнул Адам. — Я об этом не подумал. Счастливо погулять, Ли. Если мне что понадобится, позову кого-нибудь из плотников.

— Лабоцие домой уходи, завтла восклесенье.

— Тогда позову Индейца. Лопес всегда поможет.

Ли почувствовал на себе взгляд Кэти.

— Лопес — пьяная. Бутылка виски пил.

Адам потерял терпение.

— Уж как-нибудь не пропаду, Ли. Хватит препираться.

Ли посмотрел на стоявшую в дверях Кэти. И опустил глаза.

— Мозет быть, моя велнется сегодня, только поздно. Из-под приспущенных век он глянул на Кати: две темные черточки прорезали ее переносицу и тотчас исчезли, но, возможно, ему показалось. Он отвернулся. — До свиданя.

Кэти ушла назад к себе в комнату; близился вечер. В полвосьмого Адам к ней постучался:

— Я приготовил тебе ужин, дорогая. Совсем легкий.

Дверь тут же открылась, будто Кэти давно его ждала. Она стояла на пороге, одетая в элегантный дорожный костюм: серая юбка и жакет, обшитый черной тесьмой, с черными бархатными отворотами и большими блестящими черными пуговицами. На голове у нее была широкая соломенная шляпа с крохотной тульей, приколотая к прическе длинными булавками с блестящей черной бусинкой на конце. Адам изумленно разинул рот.

— Я ухожу отсюда, — сказала она, не дав ему произнести ни слова.

— Кэти, что это значит?

— Я тебя предупреждала.

— О чем? Ты ничего не говорила.

— Говорила, но ты не слушал. Теперь уже все равно.

— Я не верю.

Голос у нее был деревянный, бесстрастный:

— Мне плевать, веришь ты или не веришь. Я ухожу.

— А дети?

— Брось их в свой колодец.

— Кэти, ты с ума сошла! — в ужасе закричал он. Оставить меня?! Уйти от меня?! Нет, ты так не можешь.

— С тобой я могу сделать все, что захочу. Как, впрочем, и любая другая женшина. Потому что ты дурак.

Это последнее слово, расколов туман, прорвалось в сознание Адама. Не проронив ни звука, он схватил ее за плечи и с силой толкнул. Шатаясь, она отлетела в глубь комнаты, а он тем временем вынул из замка вставленный изнутри ключ, захлопнул дверь и запер ее снаружи.

Тяжело дыша, он стоял, повернувшись ухом к двери, и по телу его разливалась ядом муторная слабость, наступающая после истерики. Ему было слышно, как Кэти тихо ходит по комнате. Потом скрипнул выдвигаемый ящик она остается, мгновенно родилось у него в голове. Затем последовал какой-то непонятный слабый щелчок. Почти касаясь ухом двери, Адам замер.

Голос ее раздался так близко, что он отдернул голову. Теперь этот голос звучал по-другому: он был сочным, живым.

— Дорогой, — мягко сказала она. — Я не думала, что ты примешь так близко к сердцу. Прости меня, Адам.

Из груди у него вырвался хриплый вздох. Дрожащей рукой он стал поворачивать ключ, и, когда ему это удалось, ключ вывалился из замка на пол. Адам распахнул дверь. Кэти стояла в трех футах от него. В руке она держала его «кольт» сорок четвертого калибра, черный зев револьвера был нацелен ему в грудь. Адам шагнул вперед и увидел, что курок взведен.

Кэти выстрелила. Пуля ударила его в плечо, сплющилась и, пройдя насквозь, вырвала кусок лопатки. Вспышка и грохот выстрела ошеломили его; пошатнувшись, он упал на спину. Медленно и осторожно, словно перед ней лежал раненый зверь, Кэти подошла к нему вплотную. Он поднял на нее глаза и увидел в ее взгляде лишь холодное любопытство. Она бросила револьвер рядом с ним и вышла из комнаты.

Он слышал, как она спустилась с крыльца, слышал, как зашуршали жесткие и сухие дубовые листья, когда она шла по тропинке, а потом шаги ее растаяли. И в тишине еще яснее проступило монотонное