- Нет-с. Начальник главного штаба сообщил мне приказание министра.

- Но отчего такая спешность, Александр Петрович? - казалось, с самым искренним участием спросила адмиральша.

Об этом напрасно раздумывал и Артемьев и до сих пор ни до чего не додумался.

- Воля начальства! - сказал он.

- Я решительно не понимаю Василия Васильевича. Он ведь добрый старик. Входит в семейное положение офицера... Сам женатый. Я еще поняла бы такие распоряжения Нельмина... Холостяк... Любит щеголять энергией. В три дня! По правде сказать, я - не большая поклонница нового товарища министра. Несколько предосудителен этот дон-Жуан под шестьдесят...

Артемьева уже грызло подозрение.

- А ведь вы, Александр Петрович, очень не хотели к нам?

- Очень! - горячо воскликнул Артемьев.

- Ну еще бы, это так понятно. Я слышала, какая у вас прелестная и преданная жена и - без комплиментов! - какой вы, Александр Петрович, образцовый муж и отец...

'Куда это ты гнешь, ведьма? - подумал Артемьев и взглянул на нее совсем любезно улыбается теперь лягушечьими глазами. А все-таки скорей бы треснул брамсель, - и она бы ушла!' - неделикатно пожелал молодой человек, взволнованно ожидавший от адмиральши какой-нибудь любезной 'пакости'.

- Такие дружные, согласные пары ныне, к сожалению, редкость, продолжала адмиральша, по-видимому, оживившаяся матримониальной темой. - Не правда ли, Александр Петрович?

'Правда, что ты одна из отвратительнейших особ для пары! Вот это правда!' - хотелось бы сказать гостю, но вместо этого он, подавая реплику, уклончиво промолвил:

- Говорят...

- К несчастию, в этом 'говорят' много правды... Или муж увлечется чужой женой... или жена - чужим мужем. Да еще, пожалуй, и каким-нибудь холостяком второй молодости в придачу, особенно если законный муж - большой философ... Никакого чувства долга... Никаких нравственных принципов... И куда мы придем!?

Но в эту минуту, щегольски одетый во все белое и в белых парусинных башмаках, молодой матрос, благообразный, чисто выбритый, с опрятными руками, видимо, с повадкой хорошо выдрессированного адмиральского вестового, остановился в нескольких шагах от адмиральши и, глядя на нее напряженными, слегка испуганными глазами, тихим и почтительным голосом доложил:

- Капитан просит позволения видеть ваше превосходительство!

- Проси!

И, обращаясь к Артемьеву, прибавила, любезно и конфиденциально понижая голос:

- A la bonne heure*! Сейчас увидите большого философа-мужа.

______________

* Отлично! (франц.).

- Да Князьков и не женат.

- Какой Князьков?.. Я говорю про милейшего Ивана Николаича... Вы знаете Каурова? Муж недавно перевел его командиром с 'Верного' на 'Олега', а Князькова на 'Верный'.

В вошедшем видном брюнете с красивыми крупными чертами моложавого, румяного и жизнерадостного лица, с пушистыми усами и окладистой черной бородой, решительно нельзя было увидать ни малейшей неловкости или затруднительности мужа 'великолепной Варвары'.

Он молодцевато и как-то приятно и легко нес свою крупную, полноватую фигуру в белом кителе, белых штанах и желтых башмаках, слегка почтительно наклонив коротко остриженную, крепко посаженную, круглую, черноволосую голову с жирным загорелым затылком.

Кауров крепко поцеловал руку адмиральши и с аффектацией почтительного подчиненного спросил:

- Как прикажете, ваше превосходительство... Будить адмирала?

- А что?

- Ученье... Адмирал хоть посмотрит.

- Какое в два часа?

- Минное, ваше превосходительство.

- Не беспокойте Пармена Степаныча. Делайте без него.

- Слушаю-с, ваше превосходительство!

Кауров с каким-то удовольствием и как-то 'вкусно' сыпал 'превосходительством'.

Адмиральша указала на стоявшего Артемьева.

- Вот и новенький к нам. Знакомы?

Кауров так крепко пожал руку Артемьева и так ласково, добродушно и, казалось, чуть-чуть посмеиваясь глазами, улыбался всем лицом, что влюбленный любовник его жены невольно смутился и, казалось, готов был сейчас же извиниться перед мужем и просить, чтобы он на него не сердился. Он сам понимает, как обворожительна его жена.

- Молодой человек не хотел к нам... И на меня - ни малейшего внимания. Не удостоил подойти сам. Верно, расстроен. Хандрит... По семье, конечно, ядовито прибавила адмиральша.

Артемьев презрительно усмехнулся.

- Привыкнет, ваше превосходительство!.. Только немножко подтянуть себя... Нервы и стихнут, Александр Петрович... И я привык на положение соломенного вдовца... Вавочка обрадовала было осенью. Телеграфировала, что приедет... А на днях: 'не приеду'... Ну что Вавочка? Она писала, что вы спасибо, голубчик! - навешали ее... Здорова? Не скучает?

- Здорова... Не скучает, кажется...

- И молодец Вавочка. Честь имею кланяться, ваше превосходительство!

И Кауров снова чмокнул руку адмиральши.

Поклонился и Артемьев, собираясь уходить.

- Так и не удостоите, молодой человек, чем-нибудь интересным из Петербурга? - с насмешливой усмешкой высокомерно спросила адмиральша.

- Ничего интересного нет, Елизавета Григорьевна... А петербургские и кронштадтские сплетни, вероятно, вам хорошо известны, гораздо лучше, чем мне.

Адмиральша едва кивнула и не протянула руки.

XII

Только что Артемьев вернулся на крейсер и стал переодеваться, как капитанский вестовой Максим, такой же добродушный, веселый и суетливый, как и капитан, уже просил старшего офицера пожаловать в капитанскую каюту.

- В большом они нетерпении, ваше вашескобродие!

Через несколько минут Артемьев был у капитана.

- Ну, садитесь и рассказывайте, Александр Петрович! Как принял адмирал и тому подобное? О чем так долго беседовали, если не секрет? Идем мы на Север и тому подобное? - полный любопытства, нетерпеливо и озабоченно спрашивал Алексей Иванович, то и дело вытирая капли пота с лысины.

- Адмирал никак не принял. Храпел.

- Любит всхрапнуть... Ха-ха-ха! От переутомления... Ха-ха-ха! Бык-быком! А Марфа Посадница?

- Форменная донна Стервоза!

Алексей Иванович захохотал, как ребенок, простодушно и заразительно. И глаза стали детскими.

- Это вы ловко окрестили, Александр Петрович... Именно донна Стервоза! Испанисто 'задается'... И сама она, мол, донна и ее дядюшка... Удостоился видеть... Тоже вроде гранда Свинтусино-де-ла-Пройдоха.

Видимо довольный своим дешевым остроумием, Алексей Иванович сам же весело смеялся.

- Так что же адмиральша, Александр Петрович?

- Ну и рожа, Алексей Иваныч! Куда хуже сапога... Адмирал храпит, а она у балкона... таращит глаза... Хотел было удрать от нее... Не к ней же являться и прикладываться к ее свиным лапкам в кольцах!.. - раздраженно говорил Артемьев.

Капитан уже не хохотал. Он стал вдруг серьезен.

- Так-таки и не явились к адмиральше?.. И тому подобное?..

- Сама позвала.

- И не подошли к руке, Александр Петрович?.. - спрашивал Алексей Иванович, взглядывая на старшего офицера сконфуженными и в то же время испуганно-укоризненными глазами.

- Не подошел... Пожал руку... Да чего вы волнуетесь, Алексей Иваныч?