дружеское и умное письмо Софьи Николаевны.

Ни одного восклицательного знака. Ни одного упрека. Ни одного звука об ее отчаянии, любви и влюбленности.

В письме Софья Николаевна больше писала о детях и умела схватить и передать их характерные черты. Извещала, что дети здоровы, часто вспоминают и говорят об отце, описывала их обычную жизнь и затем сообщала о новостях общественного характера, о новой интересной книге.

В пост-скриптум Софья Николаевна сообщила, что в последний ее обычный вечер в опере она видела двоюродного брата Вики, только что вернувшегося из Японии с молодой, очень милой женой англичанкой, 'обещали быть у меня', - да встретила в фойе Каурову, по обыкновению, элегантную, блестящую и очаровательную, и с ней Нельмина.

Кстати об этом несимпатичном карьеристе. Вики рассказывал, будто Нельмина назначают товарищем Берендеева. Это - как бы преддверие... Неужели Берендеев не раскусил этого интригана?..

Письмо жены Артемьев прочел с интересом, со спокойною радостью за близких и с каким-то невольным чувством виноватости и в то же время некоторой враждебности, именно потому, что он не мог не сознавать, какая его жена хорошая и чудная женщина.

Но, когда он прочитал пост-скриптум, это чувство враждебности и виноватости усилилось.

Артемьев снова схватил письмо 'великолепной Варвары' и стал его перечитывать.

Каждая строка, казалось, дышавшая страстью, вызывала в нем и чары ее красоты и острое, жгучее, ревнивое чувство мужчины. И он приходил теперь в бешенство при мысли о Нельмине, которого встречал у Кауровой, и напрасно гнал он от себя мысль о том, что Каурова не могла быть чьей-нибудь любовницей кроме него.

К чему тогда это письмо?.. Это признание?

- Одежда готова, вашескобродие, - доложил вестовой, входя в каюту.

- Скажи на вахте, чтобы приготовили вельбот.

- Есть!

Через четверть часа Артемьев входил в адмиральскую каюту на броненосце и, к изумлению своему, увидал только одну адмиральшу.

XI

'Однако!?' - мысленно воскликнул Артемьев при виде 'начальницы' эскадры Тихого океана.

И стал мрачнее.

Он поклонился и, сделав несколько шагов, остановился у круглого стола, посредине роскошной адмиральской приемной, в почтительном отдалении от адмиральши.

Она сидела, строгая и высокомерная, в кресле у балкона, из раскрытых широких иллюминаторов которого, словно из рамок, выглядывали и сверкавший под солнцем, рябивший рейд, и голубое небо, и зеленеющий берег.

В ожидании адмирала, Артемьев нетерпеливо взглядывал на боковую дверь каюты.

Среди мертвой тишины из-за дверей вдруг донесся тихий, меланхолический храп.

'Зачем же приняли? Ведь не к адмиральше пришел являться старший офицер?' - подумал раздраженно молодой моряк.

Да он и не имеет ни малейшего желания знакомиться с этой, едва ему кивнувшей своими взбитыми кудерками, маленькой и коренастой 'волшебницей Наиной' с огромными, 'выкаченными', как у лягушки, глазами, неподвижно-строго устремленными на него, с крупной бородавкой на широком, слегка приплюснутом носу и с редкими черными усиками на укороченной 'заячьей' губе, открывающей такие ослепительно белые, сплошь безукоризненные зубы, что, казалось, они не могли быть не вставными.

Затянутая в корсет до того, что хорошенькая блузка из небеленого полотна напоминала моряку напирающий брамсель, готовый под напором засвежевшего ветра разорваться в клочки, красная, как вареный рак, адмиральша Елизавета Григорьевна Трилистникова, рожденная княжна Печенегова, по мнению Артемьева, носила слишком снисходительную кличку 'сапога'.

Прошла минута-другая.

Храп из соседней комнаты переходил в мажорный тон.

Адмиральша, казалось, строже и любопытнее 'выпучила' глаза на офицера, словно бы изумленная, что он, невежа, не подходит представиться ей и скорей разрешить жадное, злостное любопытство строгой и несомненно верной всю жизнь супруги.

Пикантные слухи об Артемьеве уже опередили его приезд.

Молодой офицер между тем выругал про себя, и довольно энергично, храпевшего адмирала.

Он и 'скотина' за то, что женился на адмиральше, - разумеется, она и лет тридцать тому назад была такая же 'противная жаба', - хотя бы у нее было и большое состояние и все сокровища мира. Он и 'осел', не сумевший избавиться от адмиральши хоть бы на время плавания. Он и 'позорный трус', который только срамит и себя и службу, позволяя 'бабе' командовать русской эскадрой.

'Ишь пялит на меня глаза!' - подумал старший офицер, взглянув на адмиральшу.

И, поклонившись ей, - все же дама! - повернулся и направился к выходу, чтоб ехать на 'Воина'.

- Попрошу вас пожаловать ко мне! - остановил Артемьева низкий и густой, слегка нетерпеливый контральто, часто бывающий у честолюбивых и очень некрасивых дам.

Молодой моряк подавил вздох и, приблизившись к адмиральше, снова наклонил голову.

С видом чуть ли не королевы адмиральша протянула надушенную руку с короткими пальцами, унизанными кольцами, поднявши ее кверху, с обычным жестом для baisemain*.

______________

* Поцелуя (франц.).

Артемьев еще не забыл красивых, тонких рук 'великолепной Варвары', и выхоленная, пухлая и некрасивая рука адмиральши показалась ему еще противнее и словно бы 'наглее' оттого, что на ней сверкали крупные брильянты, рубины и изумруды бесчисленных колец.

Он особенно деликатно пожал ее и отступил несколько шагов.

В глазах адмиральши промелькнуло изумление от такой дерзости.

Она, впрочем, не показала ни гневного чувства 'начальницы эскадры' к дерзкому подчиненному, ни обычного озлобления уродливой женщины к красивому человеку и любезно попросила садиться.

- Познакомимся. Можете курить! - милостиво прибавила она.

Артемьев присел. Но не закурил.

- Кажется, имею удовольствие видеть господина Артемьева, нового старшего офицера крейсера 'Воин'?

'Отлично знаешь, кто я такой, из доклада с вахты. Но, верно, допрос по порядку?' - подумал молодой человек и ответил утвердительно.

- Ваше имя и отчество?

- Александр Петрович.

- А меня зовут Елизаветой Григорьевной. Сегодня пришли на 'Добровольце'?

- Час тому назад.

Прошла пауза. Адмиральша помахала веером, подровняла на обеих руках кольца и не без иронически- шутливого упрека сказала:

- А я думала, что вы, Александр Петрович, удостоите представиться жене начальника эскадры и расскажете что-нибудь интересное с родины... А вы было бежать... Это нелюбезно, молодой человек.

'Начинается разнос?' - усмехнулся про себя Артемьев и сказал:

- Я не смею беспокоить вас, Елизавета Григорьевна.

- Вот как! - не то удовлетворенно, не то недоверчиво протянула адмиральша.

- Я по службе, Елизавета Григорьевна... Явиться к его превосходительству.

- Пармен Степаныч отдыхает. Я ему скажу, что вы являлись. Передать ему что-нибудь надо?..

- Очень вам благодарен. Решительно ничего.

- Ведь вы, Александр Петрович, назначены сюда, конечно, Нельминым?

При имени Нельмина и слове 'конечно' молодой моряк густо покраснел и с какой-то особенной силой уверенности, которою хотят обмануть себя не уверенные в чем-нибудь люди, ответил:

- Я назначен по распоряжению министра!

- И Василий Васильич лично приказал вам уехать из Петербурга через три дня?

'И это уж известно!'