колокольне громко ворковали голубки, ее тезки. Тереза плакала не стесняясь. Кайл стоял с сухими глазами. Он уже оплакал свою жену.

Тереза решила остаться в Испании, вернуться в свой родной город. Кайл оставил ей полный кошелек золота, при виде которого глаза у нее округлились. Неплохое приданое на тот случай, если она встретит молодого человека, который ей понравится. Покончив с этим и чувствуя себя более одиноким, чем когда- либо в жизни. Кайл отправился в обратный путь.

Большую часть времени он стоял на корме, глядя на чаек и беспрестанно возвращаясь мыслями в Кадис. Доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть Испанию? То немногое, что он успел увидеть, ему очень понравилось, однако вряд ли он сюда еще вернется. Слишком будут мучить воспоминания.

Даже самому себе он не смог бы описать сейчас свои чувства. Конечно, горе. Она навсегда останется с ним. Но в основном пустота, такая, что, кажется, его сейчас подхватит ветром и унесет вдаль.

Якорем ему служило лишь сознание, что его ждет леди Мэриан. Бедная девушка, она никогда не станет для него тем, кем была Констанция, но ей нужен муж-защитник, который мог бы распорядиться ее имуществом так, как не сможет ни один управляющий. Правда, ее дядюшка надеется, что брак и дети помогут ей прийти в норму, и все же скорее .всего это пустые мечты. Он просто принимает желаемое за действительное. Кайл обещал сделать для девушки все возможное, и он сдержит слово. Если только Доминик его не подвел.

Да нет, все должно было пройти нормально. Ну что плохого может произойти в таком тихом, уединённом месте, как Уорфилд? Доминик может быть очень убедителен, когда постарается, а он не меньше Кайла заинтересован в том, чтобы все прошло успешно.

Рядом кричала чайка. Вспомнив о том, что он принес хлеб, оставшийся от завтрака, Кайл стал крошить его и кидать в воздух. Чайки с жадностью набрасывались на угощение, прежде чем кусочки успевали упасть в воду.

Кайл задумался над тем, стоит ли говорить кому-либо о своей женитьбе. В конце концов решил, что не стоит. Не потому, что стыдился своей любви к Констанции. Ни в коем случае! Но он хорошо знал людей – пойдут сплетни, шуточки о его отношениях с куртизанкой, которая к тому же была намного старше его. Такие разговоры только запятнают ее память.

Нет, для всего света леди Мэриан будет первой и единственной леди Максвелл. Ему же достаточно того, что он любил Констанцию, и она об этом знала.

К тому времени, как они добрались до Мейфэра[5], Доминик уже сожалел о том, что не попытался отговорить Мэриан от поездки в Лондон. Не говоря уже о том, что путешествие само по себе крайне тягостно для нее, не привыкшей проводить столько времени в закрытом, тряском экипаже, – стремясь попасть на место как можно скорее, они останавливались всего несколько раз и очень ненадолго, – Лондон выдержать гораздо тяжелее, чем более длительное путешествие в Шотландию. После нескольких недель жизни в сельской местности город буквально обрушился на Доминика своим смрадом, шумом и грохотом. На этот раз они казались ему еще более неприятными, потому что он воображал себе, как должна воспринимать все это Мэриан.

Когда они подъехали к городу, она побледнела, отодвинулась в самый угол, сжалась на сиденье, всем своим видом выражая одно желание – чтобы ее не трогали. После того как они добрались до фешенебельного и более чистого Мейфэра, ей, по-видимому, стало немного легче. Однако это был все тот же шумный Лондон.

Доминик старался не надоедать ей своей заботой. Он всерьез опасался, что под влиянием пережитого за последние дни она в любую минуту может сорваться. Если же это произойдет, она укроется в своем особом мирке настолько глубоко, что никто – даже он – не сможет до нее добраться.

Господи, ну почему он не влюбился в обычную девушку! Насколько все было бы проще. Но нормальные обычные девушки такие… скучные.

Где же им остановиться? Он задумался. Его слуга Клемент, вероятно, уже вернулся в город… Но нет, его квартира – неподходящее место для незамужней молодой леди. Наверное, тихий респектабельный отель больше подойдет. Когда же они подъехали к Гайд-парку, у Доминика возникла идея. Он остановил экипаж и дал вознице адрес. Потом обернулся к Мэриан и объяснил:

– Мне пришло в голову, что мы можем остановиться у моих друзей, лорда и леди Кимбалл. Я думаю, они еще не уехали из города.

Мэриан еще больше напряглась.

– Они светские люди?

Он покачал головой:

– Они художники и способны понять и принять любую необычную ситуацию. Оба отличаются терпимостью, свойственной истинно творческим натурам. Я не знаю другого дома в Лондоне, где бы ты смогла чувствовать себя свободнее. У них даже есть очень неплохой по лондонским стандартам сад.

Она немного расслабилась.

– А как получилось, что ты так хорошо знаком с художниками?

Как объяснить то поразительное чувство близости, которое внезапно возникает между людьми… Его принято называть дружбой. В какой-то степени оно так же непостижимо, как и романтическая любовь, хотя встречается чаще. Доминик решил придерживаться только фактов.

– Леди Кимбалл – Ребекка – известный портретист. Однажды моя знакомая позировала ей и попросила меня составить ей компанию.

Когда-то, будучи молодым человеком без каких-либо определенных занятий и с массой свободного времени, Доминик имел возможность удовлетворять подобные просьбы. Тем более что в тот раз к нему обратилась молодая вдова, с которой он состоял в любовной связи.

– Пока моя знакомая и Ребекка разговаривали, я пошел бродить по дому и в конце концов оказался в студии Кеннета – лорда Кимбалла. Когда-то он тоже был солдатом, настоящим, а не притворщиком вроде меня. Он знаменит своими картинами о войне и ее последствиях. – Доминику вспомнился тот момент, когда он вошел в студию и остановился перед мольбертом с почти законченным полотном. В тот день он открыл для себя великую силу искусства. – Кеннет писал сцену из битвы при Ватерлоо. С этого и начался наш с ним разговор. Я служил в чине младшего кавалерийского офицера, он – капитаном в стрелковой бригаде. Однако мы оба там воевали, поэтому между нами сразу возникла связь. У него под командой побывало достаточно молодых офицеров вроде меня, и он понял, как все это на меня подействовало. Понял, может быть, даже лучше, чем я сам. К тому времени как портрет моей приятельницы был готов, Кеннет и Ребекка приняли меня как члена семьи… как младшего брата. Я часто и подолгу гостил в их доме. Они, можно сказать, меня приручили. Поэтому наше внезапное появление их не шокирует.

Мэриан ответила медленным кивком:

– Да, это звучит утешительно.

По всей вероятности, она действительно нуждалась в утешении, хотя не надеялась его найти.

Экипаж остановился на углу перед красивым, внушительным домом.

– Да, они, кажется, еще в городе. Этот дом принадлежал отцу Ребекки, сэру Энтони Ситону, президенту Королевской академии. Ты о нем когда-нибудь слышала?

Мэриан снова кивнула. Сэру Энтони, отличавшемуся тщеславием, вероятно, польстило бы, что даже такая затворница знает его имя.

– Когда Кеннет и Ребекка поженились, сэр Энтони подарил им этот большой дом, а для себя и жены купил меньший, по соседству. На нижнем этаже прорубили двери, и теперь обе семьи могут ходить друг к другу и в то же время жить отдельно. Я не знаю подобного дома во всем Лондоне.

Доминик намеревался вначале зайти к Кимбаллам без Мэриан, чтобы объяснить ситуацию, однако она вышла из экипажа вслед за ним. Без чулок, но туфли все же надела. Бледная, одетая как прислуга, она выглядела так, словно готова была рассыпаться от малейшего прикосновения… Необычное явление даже для видавшего виды Лондона.

Не успела горничная впустить их в дом, как в холл выбежал маленький мальчик:

– Дядя Доминик!

Улыбаясь, Доминик поднял пятилетнего мальчугана на руки и крутанул в воздухе. Поставил на ноги. Рассмеялся.