стакселем спутать или верхний марсель с брамселем. Но как можно спутать с чем-нибудь крюйс-топсель?

-- О-о, -- удивился Мартыныч. -- Я вижу, что ты не просто так. Ты знаешь. Нам будет про что говорить. Не надо стоять на палубе, мы пойдем в каюту. И будем беседовать за кружкой крепкого... ну, не рома, конечно, а чая. Я думаю, это будет хорошо.

-- Конечно! -- радостно согласился Мальчик. -- Только я сбегаю за Чипом, а то он обидится.

Некоторые взрослые говорят, что полного счастья не бывает. Это чушь. Спросите Мальчика, и он скажет, что был счастлив полностью в те дни. Утром он сажал в карман Чипа и спешил на баркентину. Без нее он не мог.

Они с Чипом изучили здесь каждый уголок. Чип прыгал по судну и прятался, а Мальчик искал. Это была отличная игра. Чип любил скакать по сухой теплой палубе, Мальчику нравилось забираться во все закоулки. Только подниматься по вантам на высокие марсовые площадки. Мартыныч не разрешал.

Иногда Мальчик вставал на спардеке -- верхней палубе посреди баркентины -- и поднимал голову. Шелестел в канатах южный ветер. Мачты уходили в синеву. И все вокруг было -- как музыка.

Потом звал Мальчика Мартыныч. Они сидели в боцманской каютке, пили коричневый чай с батоном и говорили о морской жизни. О плаваньях в Ла-Манше, когда туман дрожит от сотен корабельных сирен. О том, как отходить от пирса под гротом и стакселем в навальный ветер. 0 знойных штилях у экватора. Старик учил Мальчика вязать морские узлы и заплетать на концах пеньковых тросов тугие шарики -- кнопы.

-- Мартыныч, а вы были капитаном? -- спросил Мальчик.

-- Не был... Не пришлось научиться. Парусные баркасы водил вдоль побережья, но это не совсем капитанская наука. Был я, Мальчик, парусным мастером. Боцманом. Корабельным плотником. А когда начинал плавать, был вторым помощником на шхуне 'Сирена'.

-- Помощником капитана?!

Мартыныч засмеялся:

-- Помощником кока, Мальчик. Мыл кастрюли, чистил картошку. Это ведь тоже надо. Моряк -- не обязательно капитан. Моряк -- это кто не может без моря... Ну, ты, я думаю, будешь капитаном.

-- А кто будет капитан баркентины, когда ее починят?

Мартыныч поставил кружку и вздохнул:

-- Да уж никто. Она свое отходила.

-- Как? Совсем?!

-- Совсем! С виду она хороша, а внутри все расшаталось.

Это было так неожиданно и грустно. Даже Чип, который сидел у сахарницы, растерянно приоткрыл рот.

-- Но тогда зачем?.. -- растерянно сказал Мальчик. -- Почему же ее хотят ремонтировать?

-- А вот почему. Решили ее пристроить для другого дела. Поставят ее у набережной и откроют плавучий ресторан. Говорят, много народу будет ходить, потому что интересно.

Мальчик вскочил, и сахарница опрокинулась, чуть не придавив Чипа.

-- Но это же... Так же нельзя! Ведь она же -- корабль! А не ресторан.

Мартыныч покачал головой.

-- Я знаю. Я говорил, что это не будет хорошо. Корабли должны умирать, как корабли. Они это заслужили.

-- Вас не послушали?

-- Что же делать... -- сказал Мартыныч.

Ночью был ветер, и Мальчику приснилось, что баркектина скрипит и жалуется. Она говорила двум сейнерам, которые пришвартовались по соседству:

-- Лучше бы я разбилась о камни в том году, когда шторм прижимал меня к норвежскому берегу. Честное слово. Или сгорела бы вместе с танкером <Осака-мару> у Борнхольма. Он ведь был рядом, когда начался пожар. Это все-таки лучше, чем служить танцплощадкой и местом для выпивки. Страшно подумать, что на палубу станут капать соусом и все, кто захочет, будут хвататься за штурвал липкими от шашлыков руками... Если уж я ни на что не гожусь, разобрали бы по-честному на дрова.

-- Зачем же на дрова? -- прошептал Мальчик. -- Разве нельзя, чтобы ты стояла, как стоишь? Те, кто хочет, кто любит парусники, приходили бы к тебе и смотрели бы на мачты, на штурвал, на компас. Ребята играли бы в моряков, а Мартыныч рассказывал бы про дальние плавания...

Но баркентина не слышала. Она скрипела и тихо жаловалась, а сейнера вежливо кивали короткими мачтами. Им не грозила такая судьба, их ждала Атлантика.

В просветах летучих и темных облаков разгоралась Звезда. Она тоже слышала баркентину, но, видимо, не знала, как помочь.

Мальчик продолжал ходить на баркентину. Теперь он не только любил ее, но и жалел как больного друга. Она казалась живой, и однажды Мальчик признался в этом Мартынычу.

-- Ну да, -- согласился Мартыныч. -- Так бывает. Для хорошего моряка корабль всегда живой.

-- Но ведь я еще не моряк.

Мартыныч улыбнулся и промолчал.

Мальчик спросил:

-- Говорят, парусников на свете все меньше и меньше остается. Говорят, их скоро совсем не будет. Правда?

Мартыныч умел объяснять коротко.

-- Неправда. Когда появились машины, глупые люди говорили, что на свете не останется лошадей. Разве это так? Паруса будут всегда, пока есть на свете три вещи.

-- Какие?

-- Ты и сам знаешь. Очень просто. Во-первых, море...

-- Во-вторых, ветер. А в-третьих?

Мартыныч затянулся сигаретой и серьезно сказал:

-- Люди, Мальчик. Такие, как ты.

Однажды они беседовали, сидя на палубе у брашпиля, и тут появился Рудик. Хмуро глянул на Мальчика.

-- Слушай, дед, что он все время здесь отирается? Сам знаешь, посторонним на судне делать нечего.

-- Какой же он посторонний, -- сказал Мартыныч.

-- А кто он? Родственник твой, что ли?

-- Может быть, родственник. Скажем, внук.

-- Ты же говорил, что у тебя никого нет.

Мартыныч усмехнулся:

-- С внуками, Рудольф Петрович, всегда так: сначала нет, а потом есть.

Рудик махнул рукой и ушел. На причале его опять ждала девушка.

Мальчик осторожно спросил:

-- Мартыныч... А у вас, правда, никого?

-- Да. Так вот вышло. На берегу жизнь не получилась. Только и знал я корабли. Это не очень хорошо. Надо, чтобы кто-то ждал на берегу.

'Теперь я буду ждать вас', -- хотел сказать Мальчик, но постеснялся. И спросил:

-- А когда баркентина... когда ее не будет, вы на какой парусник пойдете, Мартыныч?

-- Ни на какой, -- просто сказал старик. -- Мы с ней кончаем вместе. Пора на пенсию.

-- Совсем?

-- Совсем. Когда-то надо кончать совсем. Поеду в деревню, где родился. Буду рыбу ловить и сети чинить рыбакам.

-- Но ведь там, в деревне... У вас же там нет никого.

-- Все равно. Берег там мой.

Зеркальце

-- Какой ты кр-ра-сивый, -- сказал Чип, когда Мальчик появился на дамбе. И даже приквакнул от удивленья.

Мальчик был в бело-голубом костюмчике, который делал его похожим не то на юнгу со сказочного брига 'Семь ветров', не то на маленького воздушного гимнаста из цирка.

-- Ты просто пр-ре-красно выглядишь, -- продолжал Чип, и в голосе его проскальзывала легкая зависть.

Но мальчик с досадой сказал: