Вот и все. Согласитесь, что это чудо. Не меньше, чем говорящий лягушонок.

Баркентина

-- Слушай, какая новость! -- возбужденно встретил Мальчика Чип. -Корабль с таким именем, как у нашей Звезды, уже есть! Скоро его приведут сюда. Я узнал от чаек. Они кр-ричали об этом.

Было яркое утро, и солнце сверкало на мокрой спинке Чипа. Он весь светился, как зеленая лампочка. Только лампочки не прыгают, как сумасшедшие, и уж, конечно, не разговаривают. А Чип никак не мог успокоиться.

-- Ну что ты скачешь, -- сказал Мальчик. -- Уймись.

-- Это потому, что я пер-реживаю,- сообщил Чип.- А что, если чайки ошиблись? Вдруг он не пр-ридет, этот корабль?

-- Ну не придет, и не надо, -- сказал Мальчик, чтобы успокоить Чипа. А на самом деле тоже слегка заволновался. Хотелось посмотреть на судно с таким хорошим названием.

А Чип возмутился:

-- Как это 'не надо'?! Ведь он же не пр-ростой! Он пар-русный!

И у Мальчика застучало сердце.

Ведь никогда-никогда он не видел настоящих белокрылых парусников. Многое успел он здесь увидеть и многое полюбил, но, как и раньше, при слове <<корабль> представлялся ему стремительный клипер с белыми грудами четырехугольных парусов или шхуна, косо летящая над волнами. Строго говоря, кораблем принято называть лишь фрегат. У него не меньше трех мачт, и на всех -- прямые паруса. А остальные парусники: бриги, шхуны, бригантины, барки и баркентины -- называют просто судами. Но не будем слишком придирчивы к Мальчику.

И в тетрадке своей рисовал он не лайнеры, а бриги и фрегаты. А перед сном шептал в постели названия парусов.

Лишь бы не ошиблись чайки!

Но чайки кричали правду.

Еще до полудня вдали над береговыми крышами показались верхушки мачт, а потом из-за поворота вышел парусник.

Правда, он был без парусов. Его тянул незаметный буксирчик. Но в корпусе и мачтах, в гибкой линии форштевня и бушприта была такая стройность, такая легкость, что сразу все видели: судно это рождено для ветра.

Первая мачта была перечеркнута тонкими реями -- перекладинами для прямых парусов. От второй и третьей протянулись над палубой длинные гики. Здесь ставились косые, как у шхуны, паруса.

-- Шхуна-барк, -- шепотом сказал Мальчик. -- Трехмачтовая баркентина. Я такие только в кино видел.

-- Какая кр-расавица, -- сказал Чип.

Буксирчик суетился и старательно натягивал длинный трос. Слишком неуклюжим и маленьким было это суденышко по сравнению с парусником. И поэтому казалось, что баркентина движется сама по себе. А под ней, чуть вздрагивая, плыло отражение: белый корпус с черными буквами названия, зыбкие желтые мачты и стеньги, опрокинутые в глубину. После неспокойного моря, где лишь пена да отблески на волнах, баркентина не спеша любовалась своим отражением в гладкой воде. Так, по крайней мере, думал мальчик.

У штурвала стоял моряк в полосатой фуфайке. Широкоплечий и сутулый. Больше никого на палубе не было.

Буксир завел баркентину в гавань, к береговому причалу, напротив дамбы. И сразу все изменилось вокруг. Парусник стал главным. Мачты в тонкой паутине такелажа вознеслись над острыми крышами, над тополями, над старой церковью, поднимавшейся в глубине квартала. Берег притих от удивления. Чайки перестали шуметь и совершали над баркентиной неторопливый торжественный облет.

Вы, конечно, догадались, что больше всего сейчас хотелось Мальчику: оказаться там, на палубе. Так хотелось, что он даже забыл про Чипа.

Но что он мог сделать? Пойти к трапу и попроситься в гости? Никогда он не решился бы на это: не тот характер. Ждать случая? Или чуда?

Стоял яркий день, и не было, конечно, в высоте ни тучки, ни Звезды. Но сам того не заметив, Мальчик начал шептать:

Тучка -- светлый парашют,

Очень я тебя прошу...

На палубе показался человек. Тот., который стоял недавно у штурвала. Он перебросил через фальшборт ведро на веревке и нагнулся, стараясь зачерпнуть воду.

-- ...Позови мою Звезду... -- шепотом сказал мальчик.

Веревка выскользнула из рук моряка. Мальчик пружинисто встал. Моряк, перегнувшись через планшир, видимо, поминал морских чертей и ведьм. Потом он исчез и тут же вернулся с багром. Но ведро успело отплыть от борта, а багор был короткий, и моряк не мог дотянуться.

-- Подождите! Я сейчас достану! -- крикнул Мальчик. И раскинул руки, чтобы ласточкой прыгнуть в воду.

-- А я?! -- завопил забытый Чип. -- Это пр-ре-д-дательство!

-- Что ты, я же только примеряюсь, как прыгнуть, -- торопливо сказал Мальчик. Ему было очень неловко. -- Лезь ко мне в карман, поплывем вместе.

Он оттянул нагрудный кармашек на рубашке и посадил Чипа.

-- Не задохнешься?

-- Как-нибудь пр-родержусь, -- ответил Чип все еще слегка сердито.

Мальчик скользнул в воду. До баркентины было метров восемьдесят. Он плыл среди кувшинок и все боялся, что моряк не станет ждать, а найдет багор подлиннее. Но тот ждал.

Белый борт парусника вырос, навис над мальчиком. Белый почти весь, только внизу, ниже ватерлинии, -- зеленый. 'Может быть, здесь, у днища, торчат ракушки, приросшие в Южных морях', -- мельком подумал Мальчик. Но ракушек не было. Были только рыжие проплешины да колечки ржавчины вокруг заклепок.

Мальчик подплыл к ведру, ухватился за него, как за поплавок, и глянул вверх. На фоне яркого неба он увидел голову и широкие плечи моряка. Серебристо просвечивали волосы, а лица было не разглядеть. Голосом глуховатым, но сильным, моряк спросил:

-- Что сначала вытаскивать? Ведро или тебя?

-- Ведро! -- крикнул Мальчик. -- Я плаваю! Давайте багор!

Он подгреб поближе и зацепил дужку за крюк. Ведро взмыло вверх. А через две секунды рядом с Мальчиком упал конец веревочного трапа: два каната и просмоленные рейки-перекладинки.

-- Ну, подымайся, пловец.

И Мальчик стал подниматься.

Много раз он читал, как лихие матросы взлетают на борт по таким трапам. А оказалось, что это очень даже не просто. Трап гулял по воздуху, изгибался, и два раза Мальчик так стукнулся коленками о борт, что глаза застлала влажная пелена. Но все-таки он не остановился ни на секунду. Вскарабкался до верха, перевалился через планшир и встал мокрыми босыми ногами на палубу. Доски были очень сухими и теплыми от солнца.

Так впервые в жизни Мальчик поднялся на баркентину -- прямо из воды, по штормовому трапу.

От смущения, вместо того, чтобы поздороваться, он неловко сказал:

-- Ну, вот... все в порядке.

С одежды струйками бежала вода и темными ручейками растекалась по чистой, почти белой палубе. Мальчик переступил и с опаской посмотрел на свои мокрые следы. Потом виновато поднял глаза на моряка. Капли на ресницах играли солнечными брызгами и мешали смотреть, Мальчик поморгал, чтобы стряхнуть их, и взглянул снова.

Он стоял перед стариком. Старик был большой, с седыми кудрями и густой серебристой щетиной на лице. Лицо было широкое и морщинистое, а глаза светлые, как голубая вода.

Старик улыбнулся, и Мальчик понял, что бояться не надо.

-- По-моему, ты немного мокрый, -- сказал старик. -- Что же ты не разделся -- и в воду?

-- Боялся, что без меня ведро поймаете, -- признался Мальчик.

-- Да, ведро... За ведро спасибо. Ну, разденься и обсушись.

Мальчик хотел сказать, что пустяки, что он обсохнет и так. Но тут же сообразил: пока одежда будет сушиться на солнышке, он может с полным правом быть здесь, на судне.