музыка» их не записывала. Бесполезно — ни один диск-жокей не будет их ставить. Дело здесь было не в принципе — их не имело смысла записывать по экономическим соображениям.
— В силу своей работы, мистер Брейди, — сказал первый агент, — вы общаетесь с многими исполнителями и группами, которые не привлекают интереса вашей фирмы, верно? Наверное, на каждого, с кем вы подписываете контракт, приходится иметь дело с сотней, кому вы отказываете.
Николас кивнул.
— Известно нам, и какую зарплату вы здесь получаете, — продолжал агент, — а также то, что у вас растет сын и вам надо очень серьезно заняться его зубами. Известно, что вы в долгах, что хотели бы перебраться из квартиры в собственный дом, что Рэйчел требует устроить Джонни в специальную дорогую школу из-за его заикания, в противном случае грозит от вас уйти… Я прав? Желая помочь вам найти решение, мы обсудили все это с нашим непосредственным руководством и вот к какому мнению пришли: если вы будете предоставлять нам тексты песен всех исполнителей, которые в разговоре с вами проявят прокоммунистические настроения, мы обещаем платить ровнехонько по сто долларов за каждого. По нашим оценкам, таким образом вы увеличите свою зарплату до двух тысяч в месяц, причем прибавок свободен от налогообложения — налоговая инспекция ничего знать не будет. Конечно, решение, какие исполнители из тех, о ком вы сообщили, настроены прокоммунистически, выносим мы, но даже если мы будем принимать только половину присылаемых вами текстов, вы сумеете заработать приблизительно…
— И мы гарантируем, — вмешался второй агент, — что это соглашение останется строго между нами. Никто — ни в «Новой музыке», ни где-нибудь еще — о нем не узнает. Вы получите кодовое имя, и во всех документах, даже в платежных ведомостях, будет фигурировать только оно.
— Но если мы отказываем этим исполнителям, не записываем их музыку, — спросил Николас, — какой вред они могут принести?
— Возьмут да и изменят слова, — ответил более крупный из агентов. — Тогда в песнях не будет ничего прокоммунистического, и их могут взять в каком-нибудь другом месте.
— Но если текст не является подрывным и не наносит урона моральному здоровью общества, зачем тогда вам заниматься такими исполнителями?
— Добившись успеха, они снова могут внести в свои песни вредоносную струю. А справиться с ними к тому времени будет гораздо труднее — понимаете, они станут известны. Именно поэтому мы не ограничиваемся проверкой лишь тех, кого записывают; нам нужно знать имена и остальных.
— Некоторым образом они даже более опасны, — добавил второй агент.
Вечером Николас рассказал мне о беседе с двумя правительственными агентами. Он злился, злился и дрожал.
— Ты согласишься? — спросил я.
— Нет, конечно, — ответил Николас. — Знаешь, мне не верится, что власти всерьез интересуются музыкантами-неудачниками. На самом деле они проверяют мою лояльность. Визит «дановцев» — хитрый трюк. Очевидно, на меня в Вашингтоне завели досье.
— Досье есть на каждого, — заметил я.
— Если они знают о неправильном прикусе Джонни и о том, что говорит мне Рэйчел, то, безусловно, знают и о моих контактах с ВАЛИСом. Лучше, пожалуй, сжечь мои записки.
— Любопытно, каким может быть досье на ВАЛИС? — вслух подумал я. — Досье на превосходящий нас разум из иной звездной системы…
— Через меня они выйдут на него, — сказал Николас.
— ВАЛИС тебя защитит, — успокоил я.
— Значит, думаешь, мне не стоит соглашаться?
— Конечно, нет! — изумленно воскликнул я.
— Но если я откажусь с ними сотрудничать, меня обвинят в нелояльности. Это они и вынюхивают — подтверждение нелояльности.
— К черту их, — заявил я. — Все равно нет.
— Тогда они все поймут. И я окажусь в Небраске.
— Выходит, так или иначе они тебя поимели.
— Ну, — кивнул Николас. — Причем с тех пор как ко мне в пятидесятых заявились два агента ФБР. Я знал, что рано или поздно они займутся моим сомнительным — с их точки зрения — прошлым. Теми днями в Беркли — причиной моего ухода из университета.
— Ты сломал винтовку.
— Я вывел ее из строя. Я уже тогда выступал против войны, раньше всех. Неудивительно, что за меня взялись ищейки Фримонта — им стоило только заглянуть в досье. Меня вычислили компьютеры — первого антивоенного активиста в Америке. А теперь остается одно из двух: сотрудничать с ними или загреметь в тюрьму.
— Меня вот не арестовывали, — заметил я, — а я вел антивоенную деятельность гораздо активнее, чем ты. Да, собственно, ты после Беркли ничем таким и не занимался. С тех пор как к тебе пришли фэбээровцы.
— Это ни о чем не говорит. Я — «крот». Они, вероятно, думают, что по ночам со мной вступает в связь Арампров. ВАЛИС — кодовое название для свободного радио Арампрова.
— Арампров — всего лишь слово на асфальте.
— Арампров — это все, что противостоит Фримонту. Послушай, Фил, — Николас глубоко и прерывисто вздохнул, — наверное, мне придется с ними сотрудничать. Или по крайней мере делать вид.
— Почему?
— А ты посмотри, что произошло с тобой: в дом ворвались, половину бумаг унесли… С тех пор ты не в состоянии писать — по психологическим и практическим причинам. Нервы у тебя ни к черту. Ты плохо спишь — все ждешь, что за тобой придут. Я вижу, что с тобой сделали — в конце концов я твой лучший друг.
— Ничего, переживу, — сказал я.
— Но у тебя нет жены и маленького сына, — тихо произнес Николас. — Ты живешь один, Фил, без семьи. А что, если бы в ту ночь, когда выбили твою дверь и разбили окна, дома находился бы твой маленький сын, один? Они могли бы…
— Они дожидались, пока я не уйду, — возразил я. — Торчали там с неделю, я видел их. Все ждали, когда дом опустеет.
— Для подобных рейдов правительство нанимает бывших вьетнамских ветеранов, — сказал Николас. — Это называется «найти и схватить». Боевая операция, проведенная профессиональными военными с использованием пластиковой взрывчатки. Фил, на твой дом напали солдаты. А у меня Рэйчел и Джонни.
— Если ты сломаешься, пойдешь им навстречу, то тело твое, может, и будет жить, но не душа.
— Я дам им безобидную лирику без всякого криминала.
— А что ты скажешь себе, когда они арестуют одного из тех бедолаг, на которых ты настучишь?
Николас долго смотрел на меня скорбным взглядом. За все годы нашего общения я никогда не видел такого несчастного выражения на его лице.
— А они арестуют обязательно, — добавил я. — И ты это знаешь. Меня еще тоже могут арестовать. Угроза не миновала.
— В том-то и дело, — произнес Николас. — Я хочу отвести от себя угрозу — ради Рэйчел и Джонни. Я хочу быть рядом с сыном, видеть, как он растет; это самое ценное, что есть у меня в жизни. Я не хочу сидеть в концентрационном лагере и вкалывать на плантациях репы.
— Феррис Фримонт властвует не только над страной, — заметил я, — он властвует и над умами. И он их обесчестил.
— «Не судите», говорится в Библии.
— В Библии говорится: «Царствие Мое не от мира сего»,[1] — сердито отозвался я. — То есть потом за свои поступки придется нести ответ.
— А мне приходится нести ответ прямо сейчас.
— Это ни в какое сравнение не идет с тем, что грядет. Ты советовался с ВАЛИСом?
