властей и как быстро забылись при Фримонте наши конституционные права и свободы. О взломе и наглом грабеже я рассказывал всем, кому только мог, однако очень скоро понял, что большинство людей не желают ничего знать, даже либералы-антимилитаристы. Я видел лишь безразличие или страх, а некоторые, подобно полиции, намекали, что я сделал это сам, чтобы «отвести подозрения» — в чем, они не говорили.

Ближе всех к сердцу принял случившееся Николас. Однако он был уверен, что я пострадал из-за него. Ему казалось, что именно он послужил причиной налета.

— Они хотели установить, не собираешься ли ты писать обо мне. Ты ведь можешь выставить их на всеобщее обозрение, изобразив в каком-нибудь научно-фантастическом произведении. Миллионы людей прочитают твою книгу, и секрет выйдет наружу.

— Какой секрет?

— Ну то, что я являюсь представителем внеземного разума.

— Честно говоря, я думаю, что они интересовались мной — именно в мой дом они вломились, мои бумаги прочитали или украли.

— Хотели узнать, не сформировали ли мы организацию.

— Хотели узнать, с кем я общаюсь, — указал я. — А также к каким организациям я принадлежу и кому плачу взносы или оказываю иную финансовую поддержку. Вот почему они забрали все непринятые чеки, накопившиеся за многие годы. Вряд ли они догадываются о твоих снах и вообще о тебе.

— А ты обо мне пишешь? — спросил Николас.

— Нет.

— Главное, не называй мое имя. Мне надо думать о своей безопасности.

— Боже, — сердито воскликнул я, — да сейчас никто не может считать себя в безопасности, когда полным ходом идет операция «Обследование» и повсюду шныряют прыщавые «дановцы»! Мы все окажемся в небрасковских лагерях, и ты прекрасно это знаешь, черт возьми! Как ты надеешься остаться в стороне, Ник? Посмотри, годами я делал заметки для будущих книг, а их забрали. Да меня просто уничтожили! И теперь, стоит мне написать пару страниц, я боюсь, что, вернувшись из магазина домой, я их не найду. Нет никакой безопасности! Никакой и ни для кого!

— Думаешь, так и к другим вламываются? — спросил Николас.

— Наверняка.

— А в газетах ничего не пишут.

Я ответил ему долгим взглядом.

— Ну, наверное, о подобных фактах умалчивают, — наконец пробормотал Николас.

— Вот уж действительно. Я, к примеру, фигурирую в недельном списке краж по округу. «18 ноября поступило заявление от Филиппа К. Дика из Пласентии о краже у него радиоаппаратуры общей стоимостью шестьсот долларов». Никакого упоминания о перерытых архивах, уничтоженных записях, украденных чеках. Как будто самая обыкновенная наркота шарила по дому в поисках чего-нибудь на продажу. Никакого упоминания о том, что стена возле шкафчика с архивами почернела от взрыва. Никакого упоминания о груде мокрых тряпок и одеял, которыми обернули шкафчик, когда подрывали взрывпакет; там получается такая температура, что…

— Слушай, а ты немало обо всем этом знаешь, — заметил Николас.

— Интересовался, — коротко ответил я.

— Главное, чтобы были в безопасности мои четыреста страниц наблюдений, — сказал Николас. — Наверное, стоит отнести их в банк и положить там в сейф.

— Сны подрывного характера, — прокомментировал я.

— Это не сны.

— Полиция по разоблачению снов. Борется с распространением вредоносных снов.

— А ты уверен, что в твой дом вломилась полиция? — спросил Николас. — Может, это какая-нибудь группа частных лиц, злых на тебя из-за твоих пронаркоманских взглядов?

— У меня никогда не было никаких «пронаркоманских» взглядов, — раздраженно ответил я. — Я порой пишу о наркотиках и их употреблении, но это не значит, что я за наркоманов; все равно что назвать авторов детективов преступниками.

— В твоих книгах очень трудно разобраться. Их можно запросто неверно истолковать, особенно после того, что написал о тебе Харлан Эллисон. Твои книги такие… Ну, со сдвигом.

— Пожалуй, — кивнул я.

— Знаешь, Фил, ты пишешь самые странные книги во всех Соединенных Штатах, — продолжал Николас. — Книги о разных там сумасшедших и наркоманах, о выродках и чудилах всех мастей… впрочем, и мастей-то таких нет. Не мудрено, что власти в толк не возьмут, откуда ты берешь подобные персонажи. Я хочу сказать, твои главные герои, не найдя себе места в жизни, всегда за бортом общества…

— Et tu, Николас! — в ярости вскричал я.

— Извини, Фил… Послушай, а нельзя писать про нормальных людей, как делают другие авторы? Про нормальных людей с нормальными интересами, которые живут нормальной жизнью. А у тебя откроешь книгу — а там какой-нибудь неудачник на всеми презираемой низкооплачиваемой работе балуется наркотиками, подружка у него лежит в психлечебнице, но он все равно ее любит…

— Ладно! — не выдержал я. — Мне известно, что в мой дом вломились власти, потому что они вывезли моих соседей. С тыльной стороны двора живет негритянская семья, у них только детей человек десять, так что кто-нибудь постоянно на месте. А в ночь взлома их дом стоял совершенно пустой, я обратил внимание, и оставался пустым всю неделю. Ко мне забрались через задние окна и двери. Обычные взломщики не эвакуируют целый дом соседей. Это были власти.

— В покое тебя не оставят, Фил, — сказал Николас. — Может, они хотели посмотреть, о чем ты сейчас пишешь. А между прочим, о чем ты сейчас пишешь?

— Не о тебе, это уж точно.

— Они нашли рукопись?

— Рукопись последнего романа лежит в сейфе у моего адвоката. Я положил ее туда за месяц до происшествия.

— А о чем роман?

— О том, как по образцу советского ГУЛАГа у нас создали полицейское государство, — немного помолчав, ответил я. — Полицейско-рабовладельческое. Роман называется «Пролейтесь слезы».

— А чего это ты отнес рукопись адвокату?

— Ну… черт побери, знаешь, Ник, по правде говоря, мне приснился сон.

Николас не зря опасался, что им заинтересуются «дановцы». Вскоре после того нашего разговора, когда он сидел за столом в своем кабинете «Новой музыки», ему нанесли визит два агента «Друзей американского народа». Средних лет, плотного сложения, оба могли похвастаться толстыми красными шеями и новомодными костюмами из полиэстера; свои портфели они положили на стол между собой и Николасом. Николас тут же вспомнил двух агентов ФБР, которые пришли к нему много лет назад. Тогда его охватили одновременно ярость и страх; сейчас ярости не было.

— Что, мы выпускаем слишком много песен протеста? — спросил Николас. Мелькнула мысль: можно доказать, что отвечает за это не он, а руководитель отдела исполнителей и репертуара Хьюго Венц.

Ответил более крупный из агентов:

— Напротив, ваша компания у нас на хорошем счету — по крайней мере по сравнению с общим положением дел в области звукозаписи.

— Да, — вставил второй агент, — понимаете, мистер Брейди, несмотря на сотрудничество крупных сетей и основных независимых станций, сейчас записывается так много коммунистических исполнителей и крутят так много песен протеста…

Николас знал, что радиостанции отнюдь не увлекаются песнями протеста; именно поэтому «Новая