— Замри, лаврушник! Два раза не повторяю!

Я осторожно заглянул в окно. Номер был большой, с двуспальной кроватью и белой мебелью. В одном из кресел сидел рыхлый смуглый мужик со связанными ногами и руками, примотанными к подлокотникам кресла тонким шнуром. Рот вместе с усами был заклеен плотной широкой лентой-липучкой, черные волосы вздыблены, выпученные глаза наполнены ужасом. Перед ним стоял Артист и у самого его носа поигрывал ножом.

Да, в каждой работе есть свои недостатки. Одним зарплату задерживают, другим розовые свинячьи рыла финку в ноздрю пихают. И не скажешь, что лучше. Или наоборот — что хуже.

Боцман подтащил к креслу торшер и все три рожка направил на резидента. Грамотно. Теперь мы с Трубачом могли не опасаться, что резидент нас заметит. Боцман отошел в другой угол комнаты, к письменному столу, на котором я заметил монитор компьютера, и принялся вываливать бумаги из ящиков. Тем временем Артист придвинул к креслу стул, уселся на него и отодрал липучку с лица резидента, приставив при этом клинок к горлу и предупредив:

— Пикнешь — хана! Понял, да? А теперь колись: кого ты на Пана навел?

— Какой Пан? Не знаю никакого Пана! Я деньги дам, все отдам! Отпусти меня, дорогой! Все деньги дам, никому ничего не скажу!

Голос у него был хриплый, по лицу градом катил пот, густые черные усы стояли, как и волосы, дыбом.

К Артисту подошел Боцман, протянул несколько газетных вырезок. Артист мельком взглянул на них и ткнул в физиономию резидента:

— Не знаешь Пана? А это кто? Смотри, сука! Прямо смотри! Не читал, скажешь? Вырезки делал, а не читал?

— Читал, дорогой! Убери ножик! Читал! Все читали, я тоже читал! Не знаю Пана! Что написано, то знаю, а больше ничего не знаю! Вырезки делал — интересно было. Друзьям показать, знакомым показать. Такие дела, всем интересно!

— А этого тоже не знаешь? — Артист ткнул острием ножа в какой-то из снимков.

— Тоже не знаю! Что написано, знаю. Что по телевизору передавали, тоже знаю. Вологдин его фамилия, больше ничего не знаю!

Резидент, похоже, нащупал оптимальную лилию поведения, разговор грозился пойти по кругу. Но в этот момент к Артисту снова подошел Боцман и сунул ему небольшой листок, что-то вроде карточки библиотечного каталога. При этом свинячья маска на его лице словно бы сияла от удовольствия. Артист некоторое время внимательно рассматривал листок, а потом прочитал вслух:

— «Панков Григорий Семенович. 1940 года рождения. Кличка Пан. Судимости по статьям… До 1995 года проживал в Москве. Вор в законе. Связи — Михась, Хруст, Граф, возможно — Солоник. С марта девяносто пятого года проживает на Кипре в пригороде Ларнаки на вилле „Креон“…»

Я даже ахнул: вот это удача!

— Ну, что теперь скажешь? — спросил Артист. — Кому, падла, дал наводку на Пана? От кого ее получил?

С лица резидента исчезло плаксивое выражение, а из голоса кавказский акцент.

— Я подполковник Главного разведывательного управления, — негромко и даже слегка презрительно проговорил он. — Ваш контакт со мной зафиксирован. Вас достанут из-под земли. Валите отсюда. И забудьте, что были здесь. Ясно?

Не знаю, как на такие тексты отреагировали бы настоящие бандиты, но Артист словно бы только этого и ждал.

— Ментяра! — пропел он. — Раскололся, паскуда! Подполковник он! ГРУ! ГРУ братвой не занимается. Понял, фуфлыжник? И хватит дуру гнать. Кто завалил Пана?

Резидент открыл рот и послал Артиста так далеко и с такими подробными-подробными объяснениями, как туда добраться, что я сразу поверил, что он и вправду подполковник.

Его выходную арию прервал Боцман. Он оторвал от мотка кусок липучки и заклеил резиденту рот. Бросил Артисту:

— Кончай его!

Это была единственная фраза, которую Боцман произнес, и адресована она была не Артисту, а нам. Мы с Трубачом одновременно перемахнули через подоконник и нажали на кнопки японского собрата отечественного «Удара», направив приборы на Артиста и Боцмана, как пульты, которыми включают и выключают телевизоры. Из патрубков выскочили на пружинах металлические пластинки-электроды, и оба «телевизора» рухнули на ковер, довольно правдоподобно при этом дернувшись. Настолько правдоподобно, что я даже обеспокоился. Аккумуляторы мы из «Ударов», конечно, вынули, но вдруг в конденсаторах осталось что-нибудь от положенных по норме тысяч вольт и ребят шарахнуло по-настоящему? Но когда мы уволокли их в прихожую, Боцман притянул меня к себе, приподнял маску и шепнул на ухо:

— У него в мини-баре «беретта».

Я успокоился: если и шарахнуло, то не сильно.

Мы вернулись в номер и, не обращая внимания на ошалевшего резидента, осмотрели стол, тумбочки и стенные шкафы. В одном из ящиков я обнаружил «Кодак» с набором объективов, а в платяном шкафу — фотоштатив с укрепленной на нем цейсовской стереотрубой, дающей, судя по размерам, не меньше чем стократное увеличение. Я установил штатив у окна и сразу понял, почему резиденту так понравился этот номер в отеле средней руки и даже без бассейна: в окулярах стереотрубы в просвете между кронами дубов и сосен были отчетливо видны угол виллы Назарова, фонари вокруг бассейна, белые столы и шезлонги у кромки воды. В одном из шезлонгов полулежал сам Назаров, перед ним стоял Розовский в «бермудах» и что-то доказывал, размахивая руками. От отеля до виллы было около километра, выражение лиц не просматривалось, но то, что разговор был горячий, не вызывало сомнений. Не без сожаления оторвался я от стереотрубы, поднял с ковра выпавший из руки Артиста нож и освободил резидента от пут, а заодно и от липучки. Бросил шнур Трубачу и кивнул в сторону прихожей:

— Свяжи их.

— Они в отключке, — возразил Трубач. — На час, не меньше. Фирма гарантирует.

— А если раньше очухаются? В суд на фирму подашь?

— Тогда уж и утащить сразу надо.

— Давай, — согласился я и повернулся к резиденту: — Подстрахуйте нас, Леон. Если что, скажете: ваши гости слегка перебрали…

Не дожидаясь ответа, я всунулся вслед за Трубачом в прихожую и помог ему спеленать Артиста и Боцмана. Связывать пришлось без дураков, на совесть, нельзя было допустить, чтобы резидент почуял неладное. Потом Трубач взвалил на спину Боцмана, а я Артиста, он был полегче. Двор мы пересекли без приключений, погрузили ребят в фургончик и заперли дверцу. Резидент наблюдал за нами с балкона. Он вернулся в номер на пару минут раньше нас, и когда мы вошли, уже стоял посреди номера и целился в нас из «беретты». «Беретта» была дамская, 22-го калибра, но держал он ее обеими руками, как какой-нибудь крупнокалиберный кольт или «магнум».

— Стоять на месте! Руки за голову! — приказал он.

— Ну вот, ни тебе здравствуйте, ни спасибо, — ответил я, подходя к мини-бару и доставая из него банку кока-колы. — А ведь мы вас только что от смерти спасли. И возможно — довольно мучительной. — Я с удовольствием отхлебнул из банки.

— Стоять! — повторил резидент, сбитый с толку.

— Хватит дурака валять. Пистолет-то у вас не заряжен.

Он передернул затвор, патрон вылетел из казенника, и прежде чем его место в стволе занял другой, «беретта» уже была в руках Трубача и он даже успел подхватить у самого пола первый патрон. Это меня в нем всегда поражало. Понятно, Муха с его пятьюдесятью пятью килограммами — он выстреливал ими с быстротой эфы. А в Трубаче с его ростом в метр восемьдесят было не меньше девяноста килограммов. Медведь и медведь. Видно, правильно рассказывают бывалые охотники, что у медведя реакция, как у рыси.

— Смотри-ка, заряжен, — сообщил Трубач и перебросил мне «беретту». Я разрядил ее, бросил патроны под кровать и вернул «беретту» резиденту.