дарохранительницы, усыпанные алмазами. Только в особые дни священники будут нарушать их святой покой.
Маленький храм, весь из красной резины. Внутри тепло. Очень тепло. На возвышении стоит небольшая статуя Николая Второго, с ног до головы покрытая лепестками черемухи. Вокруг, наверное, дремлет монастырь. В боковом закутке хитрый русский монашек сидит за компьютером. Сбоку от алтаря - музейная витринка. Вот они - шесть моноклей, разложены на красном теплом бархате. Под каждым - аккуратная бирка с именем владельца: Форестель, Фробервиль, Бреоте, Сен-Канде, Палланси, Сван. Над моноклями в той же витринке лежит индейский томагавк со слегка окровавленным лезвием. 'Наверное, эти шестеро убиты, - подумал старик. - А стекляшки здесь вместо скальпов. Это трофеи'.
Слово 'трофеи' зажглось в нем ярким пламенем. БЕЗ ТРОФЕЕВ НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ! - заорало в душе какое-то жадное существо. Он хотел схватить трофеи, но, как назло, не было рук. Да и вообще тела не было под рукой. Вдруг появились двое: пышнотелая боярыня и морской офицер в белом кителе с золотыми якорями на рукавах. Офицер сделал жест рукой, как будто подбрасывая вверх мяч. ЧУДО! ЧУДО! - по- юродски заверещало сознание. Монокли стали выплывать один за другим из витринки, они выстроились в воздухе, образовав оптический туннель, куда Юркову позволено было заглянуть. Монокли были тонкие, пленочные, отнюдь не из стекла. 'Контактные линзы!' - догадался педагог. Затем он ощутил, что линзы, одна за другой, мягко встраиваются в его изумленные глаза, нежно скользят по слизистой глазури, обнимают (ласково, милосердно), просачиваются сквозь закрытые веки, наслаиваются на глазное яблоко, наслаиваются, как череда лечащих, целительных прикосновений… Юркова охватил трепет. 'Я ПРОЗРЕВАЮ', - экстатически подумал он. Он понял, что всю жизнь был почти слеп, и сейчас ему подарили новое зрение. Ему предстоит увидеть…
Он открыл глаза и увидел, что на него с любопытством смотрит Красавица-Скромница. В руках она держала белый кувшинчик.
- Семен Фадеевич, я принесла вам горячее молоко, - сказала она. - Что это вы тут делаете?
Она с усмешкой покосилась на столик, где валялись пустые ампулы, на открытый холодильник- аптечку. Юрков обнаружил, что стоит посреди комнаты в позе паука, упираясь руками и ногами в пушистый коврик. Он поднялся, осторожно принял из рук девочки кувшинчик.
- Заходи, Шурочка. Я тут галлюцинировал немного.
- Что за снадобье? - весело спросила Красавица.
- Коктейль 'Трансцендентное'. Хочешь?
- Ну, если только с вами, - хихикнула девочка.
- Ой, даже не знаю. Меня тут просто завалили галлюцинозом. Сатори-хуятори, и всякое такое. К тому же я еще хотел сегодня поработать. Надо бы все-таки что-то сделать с программой для младших классов. Он показал на письменный стол, где лежала открытая книга стихов Вильгельма Кюхельбеккера и тетрадь с заметками и выписками.
- Ну, а может быть, все же разочек. 'Трип не триппер', как говорят наши идиотики, - засмеялась девочка.
- Трип не триппер, - рассеянно повторил Семен Фадеевич. - Ну что ж, если ты так считаешь… К тому же я хотел показать тебе, что такое настоящее литературоведение. Что на самом деле такое - интертекст.
Вскоре они уже лежали рядом на узкой кушетке. В нужные моменты галлюциноз (обычно такой самовлюбленный) может быть скромным. Он умеет быть слугой. Он, как могущественный джинн, может быть сводней. Духи галлюциноза могут превращаться во что-то вроде тех китайских детей, толстеньких девочек и мальчиков с удовлетворенными улыбками на жирных щечках, которые прислуживают совокупляющимся парочкам на старинных китайских изображениях.
Одобрительно хихикая и кивая друг другу своими головками, увенчанными пучками на затылках, они подносят любовникам то чашку любовного зелья, то корень сладострастия, измельченный на яшмовом подносике, то еще что-нибудь в этом духе. Незаметно и как-то сам собой, посреди, кажется, огромной реки, которая несла их куда-то вдоль темного и древнего туннеля, или же посреди золотого подземного озера, случился первый поцелуй - вроде бы длился он несколько кальп, так что возникло даже подозрение, не эту ли странную вещь называют 'нирваной'. Желание, аккумулированное телом старика, и желание живущее в теле тринадцатилетней д:вочки, эти желания воспользовались случаем, чтобы заставить отнестись с себе с должным почтением - желание стало домиком, затерянным в cierax, затем водопадом, смерчем, медленно бредущим вдоль горизонта, хр;мом, до краев заполненным резвящимися белыми сурками. Все актеры, все священнослужители - все превосходно знали свои роли. Руки кользили по телам. Ноги сплетались как дороги внезапно ожившей стран!. Учитель и ученица совокупились.
Музыка (на этот раз это оказалао почему-то группа 'Абба') наполняла комнатку ангельскими голосами:
Полузабытая группа. И все же неябытая. Были ли вообще людьми эти шведки и шведы? Их голоса и лицалишком человечны для того, чтобы быть человеческими. Не то что чудсшщный лик Петра под Полтавой - ужасный и прекрасный и, надо полагть, убивающий… Такими бывают лики настоящих людей. Музыка диско! Веселая беззаботня танцевальная музыка семидесятых годов XX века! Не ты ли создала этотшр, чтобы потом медленно и словно бы нехотя высвобождаться из его объятий? Уходишь ли ты из мира или только грозишься нагрянуть в него? Кто спит за твоим теплым иконостасом, прогретым ласковыми лучами летнего солнца? Когда-то, пройдя сквозь бесчисленные забвения, ты стнешь религией будущего. Тогда песни, под которые юные парочки танцеали, целовались и занимались любовью, будут исполняться в храмах, во время затянувшихся богослужений…
Путаясь в своей длинной белой юбке Хемуль поднимался к вершинам острова. Его преследовало ощущение, го он уже был здесь, что он совсем недавно взбирался по этой тропе подучами тропического солнца. Но он знал, что это ложь. Белая моторная мка, видневшаяся с кручи на фоне сверкающего синего моря, свидетелйъовала о том, что они только что и первый раз в жизни прибыли сюда. НЗольшая, теплая компания друзей и подруг. Почти семья. Наконец он достиг пика. Отсюдастров виден был целиком. Он был похож на круглый пирог, от которого одной стороны вырезали большой клиновидный кусок.
Сегодня Хемуль пополнил свой геарий. Кое-что для коллекции… Но хотелось бы принести что-нибудь ре amp;amp;ам. Какой-нибудь трофей. Он поднял глаза от зеленого ковра трав и цвов. Перед ним, посреди небольшой полянки, возвышался деревянный сто. На вершине столба был укреплен барометр. Прекрасный барометр! Вот i - превосходный трофей для ребят. Подобрав свою юбку, Хемуль ловко пез на столб. Столб был гладкий, горячий, он слегка извивался, как сама шодость. Когда он был на вершине, у барометра, он вспомнил, что случится с ним через несколько секунд. Барометр показывал 'пасмурно'. И здесь ложь? Он щелкнул по барометру. Тут же поляна заполнилась хаттифнатами - белыми, извивающимися, как сама юность. Они приближались. Приближались. Толчками он стал раскачивать столб. Сначала робко, потом сильнее, сильнее. Его движения стали равномерными, уверенными. Он больше не боялся хаттифнатов. Они покачивались в такт его толчкам, они стонали и пели, они блаженствовали. Он стал их богом. Он и барометр. Солнце висело, невидимое, над самой белой каплеобразной головой Хемуля. Оно было все ближе. И они были все ближе.
Оргазм пробудил его от грез. Он кончал на голый живот Красавицы-Скромницы. Белая сперма стекла ручейком по ее ноге, островком свернулась в уютном углублении пупка. Глаза ее были закрыты.
- Полюс, - пробормотала она.
Часто приходится слышать, что рай располагается на острове. Это звучит правдоподобно. Остров это
