Мерлине, но от спокойных слов Талиесина кровь стыла в жилах.

— Снилось мне, будто Мерлин — в густом лесу, — рассказывал Талиесин четким, размеренным голосом, — и не может найти дороги из чащи; воистину, где бы ни открылась перед ним тропа, дерево, застонав, трогалось с места, словно громадный зверь, и преграждало ему путь. Мерлин в беде, вот что явствует из моего сна. Во сне я говорил с Мерлином, но он меня не слышал. Как мне кажется, это значит, что добраться до него невозможно. Если мы пошлем людей искать его, они потерпят неудачу, а может, даже погибнут. Но ему нужна помощь, я знаю доподлинно — ведь это Мерлин послал мне мой сон.

— Так где же этот лес? — спросил я.

Бард обратил ко мне темные, глубоко посаженные глаза.

— Может, никакого леса и нет, господин. Сны — они что песни. И цель их — не отразить мир в точности, но создать некий смутный образ, намек, подсказку. Лес, скорее всего, означает, что Мерлин томится в заточении.

— В плену у Нимуэ, — отозвался я, потому что никто другой не дерзнул бы бросить друиду вызов.

Талиесин кивнул.

— Думается, она и есть его тюремщица. Ей нужна Мерлинова сила, а как только она обретет ее, то пустит в ход, чтобы навязать Британии свою мечту.

А мне даже помыслить о Мерлине с Нимуэ было непросто. На протяжении долгих лет мы жили без них, и в результате границы нашего мира обрели четкость и прочность. Нашей реальностью стало существование Мордреда, честолюбие Мэурига, надежды Артура, но не туманная, неопределенная круговерть Мерлиновых снов.

— Но ведь Нимуэ мечтает о том же, о чем и Мерлин, — запротестовал я.

— Нет, господин, — мягко возразил Талиесин. — Это не так.

— Она хочет того же, чего и он, — настаивал я, — возродить богов!

— Но Мерлин вручил Экскалибур Артуру, — напомнил Талиесин. — Или ты не понимаешь, что вместе с этим даром он передал Артуру часть своей силы? Я долго размышлял над этим подарком, ибо Мерлин мне так ничего и не объяснил, но теперь, как мне кажется, я все понял. Мерлин знал, что, если боги себя не оправдают, возможно, преуспеет Артур. И Артур и впрямь преуспел, да только его победа при Минидд Баддоне не полна. Остров Британия остался в руках бриттов, но власть христиан упрочилась, а для древних богов это поражение. Нимуэ, господин, с такой спорной победой никогда не смирится. Нимуэ нужны боги либо ничего. Ей дела нет, что за ужас придет в Британию, лишь бы боги вернулись и сокрушили ее врагов, а для этого, господин, ей необходим Экскалибур. Ей потребны все клочки и обрывки волшебной силы до единого, чтобы, когда она вновь зажжет костры, боги всенепременно ответили на призыв. И тут я все понял.

— А вместе с Экскалибуром ей понадобится Гвидр, — промолвил я.

— Именно, господин, — отвечал Талиесин. — Сын правителя — это источник силы, а Артур, хочет он того или нет, и по сей день остается самым прославленным вождем Британии. Если бы он когда-либо принял королевскую власть, господин, его бы нарекли верховным королем. Так что да, ей нужен Гвидр.

Я неотрывно глядел сбоку на профиль Талиесина. Бард, похоже, и впрямь наслаждался кошмарной бортовой качкой.

— Зачем ты мне это рассказал? — спросил я. Вопрос мой его озадачил.

— А почему бы и нет?

— Потому что тем самым ты предостерег меня, и я стану защищать Гвидра, а значит, воспрепятствую возвращению богов. А ты, если не ошибаюсь, хочешь, чтобы боги вернулись!

— Хочу, — признался он, — но Мерлин попросил меня рассказать тебе все.

— Но с какой стати Мерлин подсказывает мне защищать Гвидра? — вопросил я. — Он же мечтает о возвращении богов!

— Ты забываешь, господин, что Мерлин провидел два пути: путь богов и путь людей, и Артур воплощает в себе второй путь. Если Артур погибнет, тогда у нас останутся только боги, и, думается, Мерлин знает, что боги не слышат нас больше. Вспомни, что сталось с Гавейном.

— Он умер, — убито проговорил я, — а после выехал на битву под развевающимся знаменем.

— Он умер, — поправил меня Талиесин, — и тело поместили в Котел Клиддно Эйдина. Гавейну полагалось воскреснуть к жизни, господин, ибо такова волшебная сила Котла, но он не воскрес. Дыхание не вернулось к нему, а это, конечно же, значит, что древняя магия иссякает. Она не мертва и, подозреваю, еще натворит бед, прежде чем сгинет безвозвратно, но Мерлин, как мне кажется, велит нам в поисках счастья обратиться к человеку, а не к богам.

Я зажмурился: громадная волна расплескалась белой пеной по высокому носу ладьи.

— Ты говоришь, что Мерлин потерпел неудачу? — продолжил я, когда водяная пыль улеглась.

— Думается, Мерлин и сам это понял, когда Котел не сумел оживить Гавейна. Иначе зачем бы он привез тело на Минидд Баддон? Если бы Мерлин хотя бы на долю мгновения поверил, что с помощью Гавейнова трупа сможет призвать богов, он бы ни за что не стал растрачивать драгоценную магию в битве.

— И все же Мерлин отвез прах обратно к Нимуэ, — напомнил я.

— Верно, — признал Талиесин, — но лишь потому, что Мерлин обещал помочь ей, а останки Гавейна наверняка сохранили малую толику былой силы. Мерлин знал, что потерпел неудачу, однако, как это свойственно людям, ему было невмочь отказаться от своей мечты, и, возможно, он верил, что одержимость Нимуэ свершит невозможное? Чего он не предвидел, господин, так это как она с ним обойдется.

— Нимуэ мстит ему, — горько промолвил я. Талиесин кивнул.

— Нимуэ презирает его как неудачника и считает, что он скрывает от нее знание, так что даже теперь, господин, под этим самым ветром, она силой вырывает у Мерлина его секреты. Ей ведомо многое, очень многое, но не все, и однако ж, если сон мой не лжет, она вытягивает из Мерлина мудрость. Возможно, ей потребуются месяцы или даже годы, но она узнает все, что ей надо, господин, и тогда пустит в ход его могущество. И ты, сдается мне, ощутишь это первым. — Лодка угрожающе накренилась, бард схватился за сети. — Мерлин велел мне предостеречь тебя, господин, я и предостерегаю, но против чего — не разумею. — Талиесин сконфуженно улыбнулся.

— Против этого плавания в Думнонию? — спросил я. Талиесин покачал головой.

— Думается, ты подвергаешься опасности куда более серьезной, нежели все козни твоих думнонийских врагов, вместе взятые. Воистину, нависшая над тобою опасность столь велика, господин, что Мерлин рыдал о тебе. А еще он признался мне, что хочет умереть. — Талиесин поглядел вверх, на парус. — Кабы я знал, где его искать, господин, и будь у меня такая сила, я бы послал тебя убить его. Но вместо того нам придется ждать, пока Нимуэ о себе не заявит.

Я крепко стиснул холодную рукоять Хьюэлбейна.

— Так что же ты мне посоветуешь? — спросил я его.

— Не пристало мне советовать лордам, — отозвался Талиесин. Он обернулся, улыбнулся мне, и я внезапно осознал, как холодны его глубоко посаженные глаза. — Мне дела нет, господин, выживешь ты или умрешь, ибо я певец, и ты моя песня, но признаюсь, до поры я следую за тобой, чтобы отыскать мелодию и изменить ее, коли понадобится. Мерлин попросил меня об этом, и я выполню его наказ, но думается, он спасает тебя от одной угрозы только того ради, чтобы подвергнуть опасности более великой.

— В твоих словах нет смысла, — хрипло выговорил я.

— Есть, господин, просто ни ты, ни я его еще не постигли. Верь мне: однажды смысл прояснится. — Голос его звучал спокойно и безмятежно, но мои страхи были мрачны, что тучи в небе, и буйны, как море под нами. Я тронул надежную рукоять Хьюэлбейна, помолился Манавидану и сказал себе, что предостережение Талиесина — это просто сон, сон и ничего больше, а сны убить не могут.

Могут. Еще как могут. Где-то в Британии, в своем темном укрывище, Нимуэ пустила в ход Котел Клиддно Эйдина и взболтала наши сны до кошмарного варева.

Балиг высадил нас на побережье Думнонии. Талиесин весело распрощался со мной и зашагал в дюны. Длинные ноги быстро несли его прочь.

— Ты хоть знаешь, куда идешь? — крикнул я ему вслед.

— Узнаю, когда доберусь, господин, — откликнулся он и исчез.

Мы облачились в доспехи. Парадное снаряжение я с собою не брал: взял лишь старый, удобный