Она швырнула оленьи кишки собакам, обтерла лезвие клинка о тунику и вернула оружие в ножны. — Ну и чего же Арганте от тебя хочет? — полюбопытствовала она. — Чтобы ты поехал спасать подонка? — Именно этого Арганте от меня и требовала, равно как и Сэнсам: за тем он мне и написал. Епископ приказывал мне отвести всех своих людей на южное побережье, отыскать корабли и отбыть на выручку к Мордреду. Я пересказал Гвиневере содержание письма, и она насмешливо сощурилась. — Только не говори, что клялся ублюдку в верности и теперь вынужден повиноваться!

— Арганте я не клялся и, уж конечно, не клялся Сэнсаму, — отрезал я.

Мышиный король мог приказывать мне все, что угодно, да только плясать под его дудку я не собирался и вовсе не горел желанием мчаться спасать Мордреда. Кроме того, я очень сомневался, что удастся переправить армию в Арморику зимой, а даже если бы мои копейщики и уцелели в плавании по штормовому морю, франки все равно заметно превосходили нас численностью. Мордред мог рассчитывать разве что на помощь старого короля Будика Броселиандского, женатого на старшей сестре Артура, Анне, но если Будик охотно позволял Мордреду истреблять франков в земле, что когда-то была Беноиком, привлекать внимание Хлодвига, послав копейщиков на выручку Мордреда, он бы не стал. Мордред обречен, подумал я. Если не умрет от раны, его прикончит Хлодвиг.

Весь остаток зимы Арганте забрасывала меня посланиями, требуя, чтобы я повел своих людей за море, но я оставался в Силурии и не обращал на нее внимания. Осаждала королева и Иссу, но он наотрез отказался повиноваться, а Саграмор просто-напросто побросал Аргантины письма в огонь. Арганте, видя, как власть ускользает из ее рук вместе с убывающей жизнью мужа, рвала на себе волосы и предлагала копейщикам золота, лишь бы они отплыли в Арморику. И хотя многие копейщики золото взяли, они предпочли отправиться на запад в Кернов или сбежали на север, в Гвент — чем плыть на юг, туда, где поджидала грозная армия Хлодвига. И по мере того, как отчаивалась Арганте, крепли наши надежды. Мордред в западне, он ранен, и рано или поздно мы узнаем о его смерти — а как только придет долгожданная весть, мы собирались въехать в Думнонию под знаменем Артура, вместе с Гвидром — нашим претендентом на королевский трон. Саграмор явится от саксонской границы поддержать нас, и не найдется в Думнонии такой силы, что смогла бы нам противостоять.

Впрочем, о королевском троне Думнонии помышляли не мы одни. Я узнал об этом в начале весны, когда умер святой Тевдрик. На исходе зимы Артур простудился — он чихал и дрожал в ознобе и на похороны старого короля отправил Галахада. Ехать предстояло недалеко — в Бурриум, столицу Гвента, вверх по течению реки от Иски, и Галахад уговорил меня составить ему компанию. Я скорбел о Тевдрике — он был нам добрым другом, но я отнюдь не рвался присутствовать при его погребении и выслушивать бесконечные заунывные причитания христианских обрядов. Однако Артур присоединил свой голос к просьбам Галахада.

— Мы здесь живем милостью Мэурига, — напомнил он, — так что неплохо бы выказать ему уважение. Я бы поехал, кабы мог, — он громко чихнул, — да только Гвиневера говорит, оно для меня верная смерть.

Так что вместо Артура поехали мы с Галахадом, и заупокойная служба и впрямь оказалась нескончаемой. Отпевали покойного в громадной, похожей на амбар церкви, что Мэуриг возвел в честь предполагаемой пятисотой годовщины прихода Господа Иисуса Христа на грешную землю, и как только все полагающиеся псалмы и молитвы отзвучали под церковным сводом, нам пришлось выдержать новую порцию молитв у Тевдриковой могилы. Погребального костра не было, не было и поющих копейщиков, просто холодная яма в земле, два десятка переминающихся с ноги на ногу священников и до неприличия поспешное возвращение в город с его тавернами, когда прах Тевдрика наконец-то предали земле.

Мэуриг пригласил нас с Галахадом отужинать с ним. Присоединился к нам и Передур, племянник Галахада, а еще — епископ Бурриума, угрюмый брюзга именем Лладарн: самые занудные молитвы того дня были на его совести. Трапезу он начал с очередного велеречивого моления, после чего придирчиво расспросил меня о состоянии моей души и весьма огорчился, когда я заверил, что душа моя — в ведении Митры. В обычное время такой ответ Мэурига непременно разозлил бы, но сейчас он был слишком рассеян, чтобы заметить подначку. Я знал, что Мэуриг не то чтобы безмерно огорчен смертью отца: он не позабыл о том, как Тевдрик отобрал у него власть в пору битвы при Минидд Баддоне. Но он хотя бы изображал глубокое горе и утомлял нас неискренними восхвалениями святости и мудрости покойного. Я выразил надежду, что смерть Тевдрика была милосердно легкой, и Мэуриг поведал, что святой заморил себя голодом, пытаясь уподобиться ангелам.

— Под конец от него вообще ничего не осталось, — подхватил епископ Лладарн, — лишь кожа да кости, вот оно как, кожа да кости! Но монахи рассказывают, кожу его пронизывал небесный свет, хвала Господу!

— Ныне же святой восседает одесную Господа, — промолвил Мэуриг, осеняя себя крестом. — Однажды и я воссоединюсь с ним. Отведай устрицу, господин.

И он подтолкнул ко мне серебряное блюдо, а себе плеснул вина. Бледный юнец с выпученными глазами и реденькой бороденкой, он отличался раздражающей педантичностью. Подобно отцу, он упорно подражал римским обычаям: на жидких волосах носил бронзовый венок, рядился в тогу и ел лежа. Ложа были ужас до чего неудобными. Женился он на унылой, изрядно смахивающей на корову принцессе из Регеда: она приехала в Гвент язычницей, произвела на свет мальчиков-близнецов, после чего в ее неподатливую душу вколотили христианство. Она заглянула в тускло освещенную трапезу от силы на минуту, вытаращилась на нас и, не сказав ни слова и не съев ни куска, исчезла так же загадочно, как и появилась.

— Есть ли вести о Мордреде? — полюбопытствовал у нас Мэуриг после мимолетного появления супруги.

— Ничего нового мы не слыхали, о король, — отозвался Галахад. — Хлодвиг взял его в осаду, но жив Мордред или нет — нам неведомо.

— У меня есть новости, — промолвил Мэуриг, очень довольный, что знает больше нашего. — Вчера заезжал купец с вестями из Броселианда: Мордред будто бы при смерти. Рана загноилась. — Король поковырял в зубах палочкой из слоновой кости. — Не иначе, это кара Господня, принц Галахад, Господня кара!

— Да славится Его имя, — вмешался епископ Лладарн. Седая борода епископа была так длинна, что конец ее терялся под ложем. Лладарн пользовался бородой вместо полотенца: вытирал жирные пальцы грязными спутанными прядями.

— Такие слухи ходили и раньше, о король, — промолвил я.

Мэуриг пожал плечами.

— Купец, похоже, знал, о чем говорит. — Король заглотил устрицу. — Так что если Мордред еще не мертв, то, верно, скоро умрет — умрет, не оставив наследника!

— Именно, — кивнул Галахад.

— А Пирддил Повисский тоже бездетен, — продолжал Мэуриг.

— Пирддил не женат, о король, — напомнил я.

— А собирается ли жениться? — полюбопытствовал Мэуриг.

— Прочили за него принцессу из Кернова, — отозвался я, — и несколько ирландских королей сватали ему своих дочерей, да только мать его желает, чтобы Пирддил повременил год-другой.

— Ах, значит, за Пирддила все решает мать, вот оно как? Стоит ли удивляться, что он слаб, — произнес Мэуриг недовольным, визгливым голосом. — Слаб! Я слыхал, западные холмы Повиса кишмя кишат разбойниками?

— Я тоже это слышал, о король, — отвечал я.

С тех пор как погиб Кунеглас, горы близ Ирландского моря наводнили лихие люди без роду и племени, а военный поход Артура на Повис, Гвинедд и Ллейн лишь умножил их число. Среди этих изгоев были и копейщики из числа Кровавых щитов Диурнаха: объединившись с повисскими смутьянами, они, пожалуй, составили бы новую угрозу для трона Пирддила, но до поры до времени серьезной опасности не представляли. Они воровали скот и зерно, похищали детей в рабство и удирали обратно в горные цитадели, спасаясь от возмездия.

— А как там Артур? — осведомился Мэуриг. — Как он?

— Ему нездоровится, о король, — отозвался Галахад. — Он очень хотел быть здесь, но увы,