злоупотреблений. Чем терпеть, что постановления их то и дело отменяются, неподкупные магистраты уходили с поста, а те, кто мог бы вынести свои обиды на суд, предпочитали улаживать распрю с помощью копий.

Отмирал закон медленно, но поделать я ничего не мог. Мне полагалось обуздывать вздорное своенравие Мордреда, но Арганте и Сэнсам были что шпоры, а куда уздечке до шпор!

Однако в целом то было счастливое время. Немногим удавалось дожить до сорока лет, а вот нам с Кайнвин удалось, и, благодарение богам, в добром здравии. Брак Морвенны принес нам немало радости, рождение Артура-баха порадовало еще больше, а год спустя наша дочка Серена вышла замуж за Эдерина, элметского эдлинга. То был династический брак, ибо Серена приходилась двоюродной сестрой Пирддилу, королю Повисскому, и речь шла не о любви, но об укреплении союза между Элметом и Повисом. И хотя Кайнвин возражала против этой свадьбы, не видя особой приязни между Сереной и Эдерином, Серена твердо вознамерилась стать королевой, и вышла-таки за своего эдлинга, и уехала от нас далеко прочь. Бедняжка Серена, королевских почестей она так и не обрела: умерла при первых родах, а дитя, девочка, прожила лишь на полдня дольше матери. Так вторая из трех моих дочерей ушла в Иной мир.

Мы оплакали Серену, хотя и не рыдали о ней так горько, как о погибшей Диан, ведь маленькая Диан и пожить-то не успела толком. Но спустя лишь месяц после смерти сестры Морвенна родила второе дитя, на этот раз девочку, и они с Гвидром назвали дочку Сереной, и внуки озаряли наши дни все более ярким светом. В Думнонию малышей не привозили, из опасений перед ревнивой Арганте, но мы с Кайнвин частенько наведывались в Силурию. Собственно, наши визиты сделались столь часты, что Гвиневера отвела нам во дворце отдельные покои, и теперь мы куда больше времени проводили в Иске, нежели в Дун Карике. В бороде и волосах у меня пробилась седина, и борьбу с Арганте я охотно предоставил на долю Иссы, а сам играл с внуками. А еще я построил для матери дом на силурийском побережье, хотя та совсем обезумела и не понимала, что происходит, и упрямо пыталась вернуться в хижину из пла?вника на высоком обрывистом берегу. Умерла она зимой от морового поветрия, и, как я и обещал Элле, я похоронил ее по саксонскому обычаю — ногами к северу.

Думнония приходила в упадок, и поделать я ничего не мог, ведь у Мордреда оставалось достаточно власти, чтобы свести на нет все мои усилия. Исса по мере возможности поддерживал порядок и справедливость, а мы с Кайнвин все больше и больше времени проводили в Силурии. Что за отрадные воспоминания остались у меня от Иски: воспоминания о погожих, солнечных днях — Талиесин поет колыбельные, Гвиневера мягко посмеивается над моим счастьем, а я усадил Артура-баха и Серену в перевернутый щит и катаю их по траве. Артур охотно присоединялся к нашим играм: детей он всегда обожал, а порою приходил и Галахад: он тоже перебрался в Силурию и разделил с Артуром и Гвиневерой их необременительную ссылку.

Галахад так и не женился, хотя ребенком обзавелся. То был его племянник, принц Передур, сын Ланселота: его нашли, когда он блуждал, заплаканный, среди мертвецов Минидд Баддона. Чем старше становился Передур, тем больше он походил на отца: та же смуглая кожа, то же худощавое, красивое лицо, те же черные волосы. Но характером он пошел в Галахада, не в Ланселота. Умный, серьезный и усердный мальчик очень старался быть хорошим христианином. Понятия не имею, много ли он знал об отце, но в присутствии Артура с Гвиневерой Передуру всегда было не по себе, да и они, верно, чувствовали себя неловко. Передура никто не винил; просто лицо его напоминало Артуру с Гвиневерой о том, о чем мы все предпочли забыть, и оба возблагодарили судьбу, когда в возрасте двенадцати лет Передура отослали ко двору Мэурига в Гвент учиться воинскому искусству. Славный он был мальчуган, однако с его отъездом в Иске словно посветлело. Позже, спустя много лет после того, как история Артура завершилась, я узнал Передура ближе — и высоко его оценил.

Возможно, присутствие Передура и омрачало Артурово счастье, но иных огорчений в его жизни почитай что и не было. В нынешние безотрадные дни, когда люди оглядываются назад и вспоминают, сколь много они потеряли с отъездом Артура, говорят обычно о Думнонии, но иные оплакивают и Силурию, ибо в те годы Артур подарил заброшенному королевству мир и справедливость. Нет, недуги и нищета никуда не исчезли, и люди не перестали напиваться допьяна и убивать друг друга только потому, что в Силурии правил Артур, но вдовы знали: Артуров суд возместит им ущерб, а голодные верили: в Артуровых закромах довольно снеди, чтобы продержаться до весны. Ни один враг не дерзнул бы сунуться в границы Силурии, и хотя христианская религия стремительно распространялась по долинам, Артур не позволял священникам осквернять языческие храмы, равно как и язычникам не давал нападать на христианские церкви. В те годы он превратил Силурию в мирную гавань: не об этом ли Артур мечтал для всей Британии? Детей не угоняли в рабство, посевы не гибли в огне, и военные вожди не разоряли усадеб.

Однако за пределами гавани сгущалась тьма. Во-первых, исчез Мерлин. Шел год за годом, но вестей о нем по-прежнему не было, и спустя какое-то время народ решил, что друид наверняка умер, ибо никто, в том числе и Мерлин, столько не проживет. Мэуриг был соседом докучливым и раздражительным и вечно требовал то повысить налоги, то очистить от друидов долины Силурии, хотя Тевдрик, его отец, урезонивал зарвавшегося сына — ежели Тевдрика удавалось пробудить от добровольной аскезы. Повис был ослаблен, Думнония все больше погружалась в хаос беззакония; впрочем, худших проявлений правления Мордреда Думнония не изведала — благодаря его отсутствию. Похоже, счастье царило в одной лишь Силурии, и мы с Кайнвин уже полагали, что остаток дней своих проведем в Иске. У нас было и богатство, и друзья, и семья — чего еще желать?

Короче говоря, мы жили в довольстве, а судьба такого не прощает — судьба, как объяснял мне Мерлин, неумолима.

Мы с Гвиневерой охотились в холмах к северу от Иски, когда я впервые услышал о постигшей Мордреда беде. Была зима, деревья стояли голые, Гвиневерины породистые шотландские гончие только что загнали роскошного оленя — и тут меня отыскал гонец из Думнонии. Он вручил мне письмо и потрясенно воззрился на Гвиневеру: расталкивая рычащих собак, она прошла к оленю и прекратила его мучения одним милосердным ударом короткого копья. Ее егеря хлыстами отогнали псов, извлекли ножи и принялись потрошить тушу. Я развернул пергамент, проглядел краткое послание — и оглянулся на вестника.

— Ты это Артуру показывал?

— Нет, господин, — помотал головой он. — Письмо адресовано тебе.

— Отвези Артуру, — велел я, возвращая ему послание. Гвиневера — возбужденная, с ног до головы заляпанная алыми брызгами — вышагнула из кровавого месива.

— Дурные вести, Дерфель?

— Напротив, — откликнулся я. — Отличные вести. Мордред ранен.

— Славно! — возликовала Гвиневера. — Надеюсь, серьезно?

— Похоже на то. Удар топора пришелся по ноге.

— Жаль, что не в сердце. Где он?

— Все еще в Арморике, — сообщил я. Послание было продиктовано Сэнсамом: в нем говорилось, что армия во главе с Хлодвигом, верховным королем франков, застала Мордреда врасплох и разбила его наголову; и в битве этой наш король был серьезно ранен в ногу. Ему удалось бежать, и теперь Хлодвиг осаждает его в одной из древних крепостей Беноика. Надо думать, Мордред остался зимовать на территории, отвоеванной им у франков, в которой уже наверняка видел свое второе, заморское королевство, но Хлодвиг нежданно-негаданно повел франкскую армию на запад. Эта зимняя кампания явилась для Мордреда полнейшей неожиданностью: он потерпел поражение и пусть и уцелел, но угодил в ловушку.

— Да верные ли вести? — усомнилась Гвиневера.

— Еще какие верные, — подтвердил я. — Король Будик послал к Арганте гонца.

— Отлично! — порадовалась Гвиневера. — Просто отлично! Будем надеяться, франки его прикончат. — Она отошла к груде дымящихся внутренностей — выбрать ошметок-другой для своих ненаглядных гончих. — Они ведь прикончат его, правда? — воззвала она ко мне.

— Франки милосердием не славятся, — кивнул я.

— Надеюсь, франки спляшут на его костях, — мечтательно промолвила она. — Что за наглец — назваться вторым Утером!

— Он доблестно сражался, госпожа.

— Важно не то, как ты сражаешься, Дерфель, — важно, выиграл ты или нет последнюю битву. —