Лаже если девушка знала, что делает, за ее историей было не легче следить, чем за любой другой. Ибо карты скрывают больше, чем говорят, и как только карта слишком красноречива, другие руки мгновенно стараются потянуть ее в ином направлении, вставить в иную историю. Кто-то начинает рассказывать собственную повесть с картами, что, казалось бы, принадлежат лишь одному ему, но неожиданно стремительно наступает развязка, перекрывая развязки иных историй в таких же катастрофических картинах.
Вот, к примеру, человек, который выглядит, как строевой офицер. Он начал, узнав себя в Рыцаре Палиц; по правде сказать, он отправил карту по кругу, чтобы все убедились, как великолепно он был разодет в то утро, когда выехал верхом из казармы, и как сидела на нем форма, украшенная блистающими доспехами, с цветком гардении на сгибе наколенника. Его настоящая наружность – казалось, говорил он, – была именно такова, и если мы видим его сейчас помятым и побитым, то это благодаря тому ужасному приключению, о котором он готовился нам поведать.
Но если присмотреться внимательно к портрету, можно было заметить, что он содержит также элементы, соответствующие нынешнему виду рыцаря: седые волосы, безумные глаза, переломленное копье, превратившееся в обломок. Конечно, если только то был именно обломок копья (в особенности потому, что он держал его в левой руке), а не свернутый трубкой лист пергамента, послание, которое он должен был доставить, возможно даже через неприятельские линии. Предположим, воин – штабной офицер и получил приказ добраться в ставку своего сюзерена или командира, чтобы вручить ему депешу, от которой зависит исход сраженья.
Кипит битва; рыцарь оказывается в гуще схватки; при помощи мечей враждебные армии прорубают проход в середину порядков друг друга, как в Десятке Мечей. Есть два способа сражаться в битве: либо окунуться с головой в водоворот событий, неразбериху, или же избрать среди врагов единственного, кто подходит тебе, и задать ему хорошую взбучку. Наш штабной офицер видит приближающегося к нему Рыцаря Мечей, заметного среди всех роскошью своего убранства и убора его коня: его доспехи, в отличие от всех остальных, собранных из случайных остатков, были полными до мельчайших незначительных деталей, и, кроме того, от шлема до наколенников – васильково-голубого цвета, на котором выделяются блистающая кираса и поножи. Ноги его обуты в сафьяновые туфли красного, как и конская попона, цвета. Лицо его, даже покрытое потом и грязью, все же обнаруживает приятные черты. Он держит свой огромный меч в левой руке, деталь, которая не должна ускользнуть от внимания: должно бояться противника-левшу. Но наш рассказчик также держит свою палицу в левой руке, следовательно, они оба левши и обоих следует бояться. Это противники, достойные друг друга.
Пара Мечей, скрещенных среди суматохи ветвей, желудей, маленьких листьев, бутонов цветов, указывает, что двое противников удалилась для поединка, и вертикальными ударами и широкими взмахами своих мечей они срезали окружающую растительность. Поначалу нашему герою кажется, что рука васильково-голубого рыцаря скорее быстра, чем тяжела, и что ему стоит лишь более стремительно наброситься на него, чтобы победить, но тот обрушил на рыцаря такой град ударов плашмя, которого было достаточно, чтобы вогнать того в землю, как гвоздь. Кони уже молотят воздух копытами, подобно опрокинутым на спину черепахам, они лежат на земле, в которую воткнуты змееподобно изогнутые мечи, и все же васильковый рыцарь, хитрый и изворотливый, покрытый панцирем, как черепаха, продолжает сопротивляться. Чем более неистовым становился поединок, тем более проявлялось искусство бойцов, тем сильнее было удовольствие открывать в себе или во враге все новые, неожиданные возможности: и в тяжелых ударах постепенно проступила фация танца.
Сражаясь, наш герой уже позабыл свое задание, но высоко над лесом зазвучали трубы, предвещая Ангела Мщения в Аркане, известном как Страшный Суд, а также как Ангел: то герольд, который созывает верных сторонников Императора. Несомненно, смертельная опасность угрожает императорской армии: без дальнейших промедлений офицер должен спешить на помощь государю. Но как прервать поединок, где замешаны его честь и его удовольствие? Его следует завершить как можно скорее, и он начинает сокращать дистанцию, на которую отошел при звуке трубы. Но где же он, васильково-голубой рыцарь? Минутного замешательства было достаточно, чтобы противник исчез. Офицер углубляется в чашу леса, дабы последовать на тревожный призыв, и в то же время, чтобы преследовать беглеца.
Он прокладывает путь сквозь чащобу, между палиц, сухого кустарника и стволов. От карты к карте повесть продвигалась стремительными прыжками. Лес внезапно закончился. Открытое безмолвное пространство простиралось вокруг; оно казалось пустынным в вечерних сумерках. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, что оно заполнено людьми, беспорядочно покрывавшими его, так что не оставалось пустого угла. Но толпа горизонтальна, будто размазана по поверхности земли: ни один человек не стоит, все лежат на животах, на спинах, не в состоянии поднять головы выше растоптанных лезвий травы.
Те немногие, кого Смерть пошалила, собираются в группы, как будто плывя в трясине, черной от их крови. То тут, то там прорастает, будто ища плеча, от которого была отделена, рука; пальцы сжимаются и разжимаются. Ноги пытаются делать неуверенные шаги, не поддерживая более тела; головы пажей и государей встряхивают длинными волосами, спадающими на глаза, или же пытаются выровнять покосившуюся корону, но они лишь глубже погружаются в чавкающую грязь могилы.
– Что за несчастье обрушилось на императорскую армию? – вероятно с таким вопросом рыцарь обратился к первому же встречному, который был так грязен и оборван, что на расстоянии напоминал карту Шуга, тогда как вблизи оказался раненым воином, бегущим с поля битвы.
В безмолвном рассказе нашего офицера голос этого уцелевшего звучал хрипло, бормоча на трудноразбираемом наречии отрывки фраз, наподобие: «Не задавайте глупых вопросов, лейтенант! Если у вас есть ноги – бегите! Лишь один Господь ведает откуда нагрянуло это воинство. Никогда не видел их
