дыхание. Эмили прижалась к его груди, приласкалась с бесстыдством голодной кошки и спросила, умильно глядя в глаза:

— Хочешь, я паду пред тобой на колени и омою слезами ноги?

Она издевалась над ним, измывалась над его верой и жизнью, а Джастин чувствовал только ласку ее упругой груди и едва сдерживался, чтобы не сорвать цветастый платок и ощутить блаженство голой шелковистой кожи, коснуться губами, а потом легонько сжать зубами темные соски и увидеть, как они ответно набухают. Дать бы волю рукам, повалить на песок соблазнительницу и взять ее, наплевав на все предрассудки. Нет, не стоит жалеть дерзкую девчонку, она слишком много себе позволяет.

Джастин обнял девушку и крепко прижал, а она сразу притихла и молча смотрела в его пылающие глаза, думая про себя, что атака захлебнулась и противник полностью владеет обстановкой. Но Эмили даже не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, не закрыла глаз и не отвела взгляда, давала понять, что при всех условиях победа на ее стороне.

Он еще крепче прижал ее, чуть подвинул, как бы примериваясь, ясно намекая, что их тела созданы друг для друга и в любую секунду могут слиться воедино. Эмили была вынуждена признать, что, хотя имеет дело с мрамором, он не твердый, не холодный и не бесчувственный, а горячий, обжигающий. Джастин не был святым. Он был мужчиной, настоящим мужчиной.

— Кто из твоих сопливых друзей научил тебя таким опасным играм? — прохрипел Джастин.

— Вы боитесь опасности, господин Коннор?

— Я не люблю глупых игр.

Заглянув глубоко в его глаза, она утонула в бездонных темных зрачках. Они говорили о ее страсти и его силе, ее искушении и его ответном вызове. Эмили бессильно склонила голову, ей стало страшно. Джастин тряхнул ее за плечи и сурово сказал:

— Я не жду от тебя немого обожания, Эмили. Единственное, о чем прошу, будь элементарно вежливой.

Джастин оттолкнул девушку и медленно зашагал прочь, не оглядываясь, будто оставил позади пустое место, но Эмили знала, что он сейчас чувствует. Джастин сгорал от страстного желания, и это можно было использовать в качестве оружия против него. Как же это она сразу не догадалась пустить в ход самое надежное оружие, разящее наповал? Эмили присела и стала наблюдать за волнами, постепенно размывавшими замок из песка.

В детстве Джастин сотни раз бродил по длинным извилистым коридорам отчего дома. В громадном здании, выдержанном в помпезном стиле эпохи правления королевы Виктории, обычно царил полумрак и газовые светильники отбрасывали причудливые тени. По обе стороны высились массивные двери из черного дерева, а ноги утопали в пушистых коврах темно-красного цвета. Эта картина не раз вставала перед его глазами много лет спустя в Новой Зеландии, в новой жизни, когда удавалось наконец заснуть.

Вот и сейчас во сне он снова оказался в сумрачном коридоре. Джастин понимал, что опаздывает, а это происходило с завидным постоянством, и переживал, зная, что отец будет очень недоволен. Тонкие детские ноги отказывались двигаться быстрее, а коридор тянулся в бесконечность. В полном отчаянии Джастин пробовал открыть двери, дрожащими пальцами вертел одну за другой тяжелые хрустальные ручки, опасаясь, что дверь окажется запертой, и одновременно страшась того, что она легко поддастся. Все нужно делать медленно и осторожно, потому что отец не выносит шума; он может запереть музыкальную комнату, где стоит фортепьяно, и отправить сына спать без ужина. При этой мысли в животе заурчало от голода.

В дальнем конце коридора вспыхнул яркий свет, Джастина охватило предчувствие неминуемой беды, и он замедлил шаги, но ковер под ногами пополз, взлетел, подхватил мальчика и понес к свету. Сопротивляться, кричать и звать на помощь бесполезно, и Джастин покорился, не издав ни звука. И слава богу, потому что ничего страшного не произошло.

Его вынесло в просторную столовую, где за длинным дубовым столом расселось все семейство. Мальчик с ходу плюхнулся на свое место, несколько удивившись, что пустует стул рядом, и огляделся. За столом собрались все: мать и три сестры, скромно потупив глаза в воротники платьев из рюша, и древняя старуха — бабушка, клевавшая носом в тарелку.

Отец нахмурился, придвинул мясное блюдо и занес над ним длинный острый нож. Блестящее лезвие отразило свет газовой лампы, Джастин вновь посмотрел на пустующий стул рядом, перевел взгляд на отца и увидел, как тот тянется рукой к серебряной крышке на блюде. Мальчика обуял страх, он отпрянул от стола, вскочил и перевернул стул. Нужно предупредить отца, сказать ему, чтобы не поднимал крышку, пока еще не поздно.

Отец осуждающе покачал головой и сказал, не открывая рта:

— Успокойся. Ты слишком бурно на все реагируешь. Нельзя быть таким чувствительным.

Ни одно слово не было произнесено вслух, но они отдались в голове мальчика густым басом под аккомпанемент сопрано злобного смеха сестер.

Со зловещей улыбкой на устах отец снял крышку, Джастин в ужасе закричал и остался один в комнате, если не считать смутной фигуры, маячившей на стуле рядом. Привидение медленно повернулось, на лицо упал свет от газовой лампы. Это был Ники! Да, Николас собственной персоной, смуглолицый красавец с белозубой улыбкой и гладко зачесанными темными волосами. Он поднял кривой палец и многозначительно произнес:

— Твой отец абсолютно прав, мой мальчик. Ты действительно слишком бурно на все реагируешь и переживаешь впустую. Это отражается на твоем здоровье.

Откинув голову, Николас весело расхохотался сочным баритоном, а Джастин зажал ладонями уши и начал медленно отодвигаться от страшного зрелища. Из груди вырывался жуткий вопль. Мальчик кричал до изнеможения, до хрипоты, пока крик не сменил звонкий детский смех.

Хриплый стон прорезал ночную тьму, Эмили проснулась и села в постели, протирая глаза и пытаясь понять, что стряслось. Не помешало бы выяснить, который сейчас час. До позднего вечера она сидела у моря, загорала, боролась с волнами и порядком устала. Когда она вернулась в хижину, у нее не было никакого желания выслушивать Пенфелда, навязывавшего свои услуги, с души воротило при виде пустой постели Джастина, и девушка быстро проглотила ужин, юркнула под одеяло и моментально забылась тяжелым сном без сновидений.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, неверный свет луны позволил распознать пышные формы Пенфелда, распиравшие одеяло, привычная картина, ничего особенного, и нет причин для тревоги. Видимо, почудилось. Эмили успокоилась и готова была вновь прилечь, но тут раздался новый жалобный стон. Девушка невольно вздрогнула, гулко забилось сердце, она посмотрела в сторону Джастина, но он утопал в темноте, и нельзя было понять, что с ним приключилось.

Эмили на четвереньках поползла в сторону спящего, потянув за собой край одеяла, как спасательный пояс. В бледном лунном свете лицо Джастина казалось по-детски невинным и беззащитным, на верхней губе выступили капельки пота. Хотелось прикоснуться к нему, разгладить страдальческие морщинки в уголках рта, убрать синеву из-под глаз, и Эмили потянулась вперед, но Джастин внезапно беспокойно заворочался, и девушка испуганно отдернула руку.

Во сне Джастин откинул одеяло, и стало видно, что две верхние пуговицы на брюках расстегнулись. Смешно и мило смотрелся краешек белого тела на фоне дочерна загорелой кожи, веское доказательство принадлежности к белой расе. В былые времена Джастин внешне ничем не отличался от добропорядочных англичан. Сквозь крепко сцепленные зубы вырвалось чье-то имя, и Эмили придвинулась ближе.

Внезапно Джастин содрогнулся, лицо исказила гримаса ужаса, он широко открыл глаза, сжал руки девушки, подмял ее под себя и прижал к полу тяжелым телом. С его губ слетело лишь одно слово, прозвучавшее как обвинение: «Клэр!»