прекрасно'? Нет, он сейчас не может вспомнить кто.

Да и в том ли дело? Важно, что было такое мгновенье и оно больше не вернется. Никогда не вернется. Но как трудно отделаться от воспоминания о нем! Интересно, а что, если бы он сказал сейчас Заре, что видел её утром у озера? Демин даже вздрогнул от нелепой мысли. Седой пепел одел последние угольки костра. Зара отбросила прутик, тихо промолвила:

- Вот и все, товарищ командир.

Он не пошевелился, и она тоже осталась сидеть в прежней позе: хрупкая и загадочная под звэздным фронтовым небом.

- Товарищ командир? - спросила она. - Что вы обо мне знаете?

Он растерялся - таким неожиданным был этот вопрос, попробовал отшутиться.

- Все знаю, что записано в вашем личном деле, Зара.

- Эх вы, - вздохнула она укоризненно, - совсем как инструктор по кадрам. 'Где учился, где родился, как и полку очутился'. Уй! Спасибо хоть сегодня по имени меня назвали. А то все 'ефрейтор Магомедова, сюда', 'ефрейтор Магомедова, туда'.

Демин смутился.

- Да нет, - произнес он сконфуженно. - Вы зря меня к сухим кадровикам причислили. Не такой я, Зара.

И о вас знаю больше, чем вы думаете. Хотите, расскажу вашу биографию? Вкратце, разумеется. - Он пошевелил затекшими от долгого сидения ногами и откашлялся. - Горянка вы относительная. У вас только дед и бабка жили в ущелье под Алагезом. Отец ваш инженер. Путеец.

Он комплектует сейчас те самые поезда, которые увозят на фронт солдат и боеприпасы. Вы родились и выросли в городе Владикавказе. За год до войны закончили десятилетку и поступили в пединститут. Если хотите, я даже скажу, на какую тему вы написали сочинение по литературе на экзамене. Вы избрали тему: 'Человек - это звучит гордо!' И сдали свое сочинение за неделю до двадцать второго июня. Вы за него не только отличную оценку получили. Оно даже в Наркомпрос было отослано как образцовое. Как видите, я не такой уж сухарь, а?

- Вижу, - согласилась Зара. - Только откуда вы про сочинение узнали?

- Из ваших уст.

Зара кокетливо наклонила головку:

- А я вам об этом никогда не рассказывала.

- Мне - нет. Зато другому слишком громко.

- Лене? - вскричала Магомедова, отчаянно хохоча. - Уй, как нехорошо, товарищ командир, подслушивать чужие разговоры. Уй, как нехорошо!

Демин притворно вздохнул.

- Что поделаешь, профессиональная привычка. Летчик всегда должен видеть и слышать все, что происходит вокруг.

Девушка наклонилась над загасшим костром, дунула на него. Остывший пепел полетел ей в лицо. Ни одной красной искры не было уже под ним.

- Это я загадала, - грустно улыбнулась Магомедова.

- Что?

- Как вы думаете, товарищ лейтенант, а можно ли сразу любить двоих?

- Вот ещё что! - растерялся он. - Ну и шуточки же у вас.

- И совсем не шуточки, - разгорячилась девушка. - Я вас по-серьезному спрашиваю. Вот рассудите сами.

Жила-была девчонка. Она ничего и никого не знала, кроме папы, мамы, учебников и добрых умных книг. А потом она увидела настоящую, хотя и очень суровую жизнь,

И много-много хороших людей вокруг. Как алмазные самоцветы были эти люди. Один лучше другого. И бедная девушка полюбила сразу двоих. Как вы на это смотрите, товарищ лейтенант?

Демин встал, отряхнул пыль с габардиновых галифе л не сразу ответил:

- Смотрю отрицательно. Настоящий человек никогда не должен раздваиваться в своих чувствах.

И ушел. А она осталась, покачав отрицательно головой в ответ на его приглашение идти вместе. До дощатого барака, в котором обитали полковые мотористки и оружейницы, было не так уж далеко, и провожатый ей не требовался. Она ещё долго сидела у погасшего костра, вдыхая прохладу короткой летней ночи. Ей было немножко грустно от нахлынувших дум и приятно от этой грусти.

'Какой же ты чудак, - думала она о Демине с улыбкой. - Целыми днями носишься по аэродрому и не видишь, что делается на земле, будто не но её поверхности шагаешь. Если бы ты знал, как жду я тебя каждый раз из полета и волнуюсь, словно я и сама с тобой под зенитным огнем. Такой близкий и такой далекий человек, ничего не видящий, кроме своего самолета'.

Учеба на аэродроме шла своим чередом. Ранние подъемы и поздние отбои, круглый день рев взлетавших и садящихся ИЛов, треск зеленых и красных ракет над накатанной взлетно-посадочной полосой, короткие очереди проверяемых на стоянках пулеметов и пушек, предельно сжатые команды по радио.

В последние дни подполковник Заворыгин увеличил количество полетов: по три, а то и по четыре раза приходилось экипажам стартовать с твердого, высушенного зноем поля. Наши войска наступали, и подполковник Заворыгин с ракетницей за голенищем сапога пружинистым шагом расхаживал по летному полю, поторапливая летчиков, техников, механиков. Серые его глаза из-под козырька новенькой летной фуражки смотрели на мир дерзко и весело. Так и казалось, не знает он, куда девать переполнявшие его силы.

- Живее, живее, мои мушкетеры! - бодро покрикивал он. - Помните крестьянскую поговорку: утро вечер кормит. Больше сделаете с утра, приятнее будет встречать закат и не стыдно за прожитый день.

И летчики торопились. В полку все шло своим чередом: выходили боевые листки, проводились разборы тренировочных полетов, по вечерам в сельском клубе гремел дгижок кинопередвижки. Каждое утро в штабе полка вывгшивались свежие оперативные сводки, и агитаторы разносили по эскадрильям пачки дивизионной газеты. Всем уже было известно, что до отправки полка на фронт остались считанные дни. И вот в это самое время, когда Демпн, приняв от Заморина рапорт о готовности материальной части, проверял её исправность, на стоянку прибежал весь белый как полотно Рамазанов и не своим голосом завопил:

- Товарищ лейтенант, беда! Там Зарема разбился.

- Как?! - отчаянно закричал Демин.

Моторист замахал руками.

- Да не совсем разбился, не насмерть... просто полез на самую высокую ветку и упал. За яблоками полез и упал.

В минуты опасности и непредвиденных событий, требовавших срочных решений, Демин быстро умел брать себя в руки.

- Перестань орать! - рявкнул он на моториста. - У тебя никогда рот не закрывается. Веди нас к тому месту. Василий Пахомович, за мной.

Зарема лежала под яблоней. По бледному лицу градом катились капли пота, губы были стиснуты от боли.

У её ног валялись три крупных розоватых яблока.

- Уй, как больно, товарищ командир, - простонала она, доверчиво глядя на склонившегося над ней Демина. - Такая глупость, такая глупость, что хуже и не придумать. Пороть меня розгами за это надо.

У Деминэ дрогнул голос и потеплели глаза.

- Не надо сейчас этих самообвинений. Ты не волнуйся, Магомедова. Сейчас же вызовем доктора.

- Какого? - простонала девушка. - Неужто полкового? Нашего майора Честеренко Терентия Терентьевича?

- Ну да, его.

- Не делайте этого, товарищ лейтенант, - жалобно простонала Зарема. Или вы не знаете, что наш полковой доктор прописывает всем больным только два лекарства: аспирин или капли датского короля? Он же глазник по профессии, а здесь хирургическое. Если вы ему скажете, он меня быстро запрячет в какой- нибудь самый близкий юспиталь, чтобы сложить с себя ответственность. И прощай наш дорогой штурмовой авиационный полк. А я не хочу! Никуда не хочу из вашего экипажа уходить. Поняли? - И она вдруг заплакала.