- Да отчего же, товарищ командир! - лениво зевнул Заморин. - Нас от фронта занесло так далече, что ни одного выстрела не слышно. Одно слово на формировании находимся, то бишь на переучивании.

- Выстрелов не слыхать? - переспросил Демин. - А если Ю-88 пожалует? Он же отбомбится будь здоров. И Герингу потом доложит, как накрыли экипаж лейтенанта Демина на переучивании. Да и приказа о светомаскировке никто пока не отменял. Так что затушите.

- Оно так, - согласился механик и стал затаптывать огонь. - Сейчас ликвидируем, товарищ командир.

А картошка в мундире вот-вот будет готова.

- Товарищ лейтенант, - предложила Магомедова добрым голосом, оставайтесь с нами картошку в мундире есть. Вкусная!

- Спасибо, Зарема, - поблагодарил он, - я обязательно останусь. - И сразу же поймал себя на том, что впервые назвал девушку по имени вместо обычного, уставного - 'товарищ ефрейтор' или 'Магомедова'. Она не обратила на это ровным счетом никакого внимания.

Железным прутиком быстро и ловко выкатывала из потухшего костра одну за другой обугленные горячие картошки, прищелкивая языком, восклицала:

- Уй, какой будет сейчас пир! Уй, какая вкуснотища! - И опечаленно добавила: - Как жаль, что Лени нет. С обеда не приходил.

- Это вы о ком? - сухо уточнил Демин. - О сержанте Пчелинцеве?

- А у нас другого Лени нет, товарищ командир, - вздохнула Магомедова, далекая от мысли, что этот вздох пожом по сердцу пришелся Николаю Демину.

- Пчелинцеву я на КП разрешил задержаться, - вяло пояснил лейтенант. Скоро вернется.

И в эту минуту донесся из темноты беззаботный голос воздушного стрелка:

- Кто там вспомнил мою фамилию? Вы, Зарочка? - И он пропел:

Я здесь, Инезилья,

Я здесь, под окном...

- Вот видите, - проворчал Демин, - я его только на час отпустил, а он через два возвращается. Ох уж эти мне сержанты!

- Почему сержанты? - удивилась Магомедова.

- Потому что с него причитается.

- Да, это действительно так, - весело подтвердил Пчелинцев. Извините, товарищ командир, но я задержался не по своей воле. Меня подполковник Заворыгин задержал. Дал указание, как дальше готовить воздушных стрелков, не выполнивших сегодня задание, и преподнес два подарка. Один - новенькие сержантские погоны, а второй - вот это, - и широким жестом фокусника Пчелипцев вытащил из кармана бутылку с яркой, нарядной этикеткой. - Мускат 'Красный камень!' Это ведь чтонибудь да значит, товарищи. Между прочим, подполковник приказал угостить всех членов экипажа.

- Леонид! Это же яичко к Христову дню, - пробасил Заморин.

- Мускат и картошка в мундире. Королевская закуска! - воскликнул Демин. - Это же действительно пир, как здесь метко заметила Зарема.

- До войны такое вино хорошими шоколадными конфетами закусывали, задумчиво заметила девушка.

Пчелинцев картинно опустился перед ней на одно колено.

- Сударыня, после войны гарантирую вам самый дорогой шоколадный набор.

Такое обращение к Заре покоробило Демина, и оп сказал:

- Терпеть не могу этого слова.

- Что вы говорите? - подзадоривающе рассмеялся воздушный стрелок. - А вам не кажется, что после войны когда-нибудь найдется важный профессор-филолог в роговых очках, который предложит нам обращаться друг к другу со словами 'сударь' и 'сударыня'. И мотивировочку точную под это подведет. Скажет, дескать, слово 'товарищ' устарело.

- Устарело! - вспылил Демин. Да я бы за такое...

- По рукам, командир, - снова засмеялся Пчелипцев, - потому что я бы за такое предложение тоже бы по шее дал.

У хозяйственного Заморина нашелся граненый стаканчик, спрятанный в ящике с инструментом. От него слегка попахивало бензином и маслом, но это никого не смутило.

- Ровно сто граммов, - прогудел Василий Пахомович. - Как раз бутылочка на пятерых. Разделить сумею точно, не беспокойтесь.

- II гимнастерочки для этого не придется на самогон выменивать? уколол его лейтенант.

- Товарищ командир, - взмолился Заморин, - ну зачем вы на больную мозоль? Ведь что было, то быльем поросло.

- Да я так, - улыбнулся Демин, - полюбовно. Не принимайте близко к сердцу, Василий Пахомович.

Они раскупорили бутылку, и стаканчик пошел по кругу. Каплю вина по заведенному обычаю Демин уронил на новые сержантские погоны.

- Чтобы лучше носились.

- Спасибо, командир, - поблагодарил Пчелинцев, и в голосе послышалась теплинка.

'Кажется, он начинает мне чем-то нравиться, - подумал Демин, но тотчас себя осек: - Уж не тем ли, что кокетничает на твоих глазах с Магомедовой?'

- Картошка-то какая! - воскликнула в эту минуту Зарема. - Товарищ командир, берите. Это я специально для вас очистила. Какое чудо!

- Спасибо, Зарема, - откликнулся дрогнувшим голосом лейтенант. - А другую не надо чистить. Я в мундире люблю...

- Соленого огурчика не хватает, - крякнул Заморип.

Гасли, подергиваясь пеплом, последние огоньки в костре.

- Я пойду к инженеру, - сказал Заморин, - надо сдать заявку на кислород.

- И я с тобой, Пахомыч, - блеснул белыми зубами Рамазапов. - Где всадник, там и конь. Где механик, там и моторист.

- Смотрите, какие афоризмы отпускает наш Рамазапов! - с деланным удивлением усмехнулся Пчелиицев. - Так и я с вами в село. До отбоя успею с кем-либо партию в шахматы сгонять.

- А у костра кто побудет? - остановил их Демин.

- Я останусь, - предложила о чем-то задумавшаяся оружейница. Отпустите их, командир.

И случилось так, что они остались вдвоем. Он и Магомедова. Было тихо. Аэродром погружался в дрему.

Смолкли голоса на стоянках, только черные тени бесшумно выхаживавших часовых виднелись в сумерках. Но во г догорела последняя зарнпца, и темень поглотила часовых. Звездная россыпь и бледный немощный серп месяца повисли над землей. Было так тихо, что даяге не верилось, что где-то, не столь далеко, бушует война, рушатся снаряды на блиндажи и окопы, напрягают зрение бойцы боевого охранения, санитары выносят раненых, а пилоты ночных бомбардировщиков, ускользая от прожекторов и зениток, ведут свои корабли в дальние тылы противника. Было тихо, и ему вдруг показалось, что во всем мире существуют сейчас только этот догорающий костер и они с Зарой. Примолкшая и загадочная, сидела в двух шагах от него девушка, сосредоточенно разбивала железным прутиком последние огоньки, чтобы они скорез погасли.

- Костер как жизнь, - тихо выговорила Зара, - ярко загорается, ярко горит, а затухает печально.

Демин промолчал. Он думал о своем, и мысли ворочались в его голове, как скрипучие жернова. Почему она теперь для него загадочная? Ведь сколько недель и месяцев командовал он этой девчонкой, самой младшей по званию в экипаже! Он даже на неё покрикивал: 'Магомедова, запасные ленты набить!', 'Магомедова, почему опоздали в строй?' И она всегда повиновалась. Маленькая ладонь застывала у пилотки, и девушка отвечала:

'Есть'. А теперь? Он увидел её иной, и это уже была не скромненькая оружейннца в запятнанной маслом юбке и гимнастерке, блеклой от солнца. Это уже была совсем другая, гордая и сильная женщина, на которую так трудно было поднять глаза. Сейчас гибкая её фигурка силуэтом просматривается в отсветах костра. Редкие всполохи догорающих углей режут тьму, ярким светом обливают Магомедову, и лейтенант видит плотно сжатые коленки, обнаженные короткой юбкой, задумчиво сведенные, будто углем нарисованные брови и все её нежно-розовое лицо. Кто из поэтов сказал: 'Остановись мгновенье, ты