которые относились к своему мнению, как великие художники к законченной картине, в которой исправлять нечего, поскольку онасовершенство. И вдруг отдельный товарищ с горестным изумлением узнавал из многотиражки, что его мнение выброшено на свалку, рядом с пустыми консервными банками и разбитыми гипсовыми поделками. Тогда он начинал соглашаться, спорить и обсуждать, но уже было поздно: мнения, как и другие предметы, со свалки возвращаются слишком уцененными.

Товарищи уважают Кизино за резкую прямоту и честность во всем - в работе, в быту, в отношениях с людьми. Но резкость - это вовсе не значит суровость. Опытный, ироничный и умный человек, Кизино бережно относится к молодым ребятам, охотно делится своими большими познаниями и не унижает за ошибки. Поэтому общаться с ним приятно- его непринужденвесть передается собеседнику.

Мы вышли на площадку. Жулька и Пузо, которые провожали меня к домику, оказались на том же месте, где' я их оставил. Собаки льстиво замотали хвостами.

- Такую преданность нужно вознаграждать,- сказал я, вытаскивая из кармана шубы рафинад.- Ко мне!

К моему удивлению, Жулька и Пузо не шелохнулись- -словно примерзли к снегу.

- - - Ко мне!- громче повторил я, подбрасывая на ладони рафинад.

Псы заскулили- и ни с места. Кизино засмеялся.

- Бесполезно,- с удовлетворением сказал он.- Если бы площадка вместо снега была посыпана сахарным Песком - все равно бы облизывались издали.

И Георгий Иосифович поведал мне причину такого мистического уважения собак к метеорологической площадке. Однажды он пришел с обеда и обнаружил . вместо датчиков обрывки проводов. Эта диверсия не на шутку встревожила Кизино: запасных датчиков у него не было. Подозрение пало на Жульку и Пузо, на снегу явственно отпечатались их преступные следы. Началось следствие. Допрос не дал ничего: преступники словно воды в рот набрали. Тогда Кизино начал распутывать следы, исходил весь лагерь и в конце концов нашел украденное добро - чуть ли не в двух метрах от площадки. Когда псы увидели детектива, грозно идущего к ним с уликами в руках, то сразу же поджали хвосты.

- Пришлось всыпать,- закончил Кизино,- и достаточно ощутимо. С тех пор на площадку- ни шагу, провожают меня до нее и ждут, пока я не выйду из запретной зоны. А когда на короткое время у нас появился Мишка, он как ни в чем не бывало бежал за мной на площадку, ведь табу на него не распространялось. Сначала Жулька и Пузо злорадно ожидали, что Мишке сейчас достанется на орехи, а потом открыто возмущались - почему новой, без всяких заслуг собаке можно, а им нельзя. Очень ревновали.

Кизино заглянул в метеобудку, проверил приборы. - На 'СП-5',вспомнил он,- между площадкой и лагерем прошла трещина. Сначала ребята перекинули через нее доски, и мы ходили по этому мостику. А потом площадку оборудовали ближе к станции- от греха подальше. Ну, пришло время давать радистам работу, аудиенция закончена.

Кизино отправился в домик, а я- вознаграждать теряющих остатки терпения Жульку и Пузана.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ БАНЯ

Наутро кто-то пустил слух, что доктор Лукачев предлагает старой смене остаться и отработать пять дней в пользу новой. Доктор яростно отказывался от авторства, и в кают-компании хохотали до колик.

Сегодня старики праздновали свою двадцать четвертую баню. Пишу это не остроты ради: по баням на льдине ведется отсчет времени. Здесь не скажут:

'Осталось два месяца'; выплеснув на себя последний таз чистой воды, зимовщик провозгласит торжественно:

'Через четыре бани полетим домой, ребята!'

Видимо, не все читатели мылись в бане на полюсе, и поэтому коротко расскажу, что это такое. Наиболее проницательные из вас уже догадались, что здесь нет беломраморных стен, гранитных скамей, полупьяных пространщиков и буфета с пивом. Нет и собачьих номерков, которые посетитель привязывает к ноге. Но за- то есть масса других достоинств, не снившихся комфортабельной материковой бане.

Представьте себе зарывшийся по плечи в снег щитовой домик размером с гараж для индивидуальной автомашины. По выдолбленным в снегу ступенькам вы спускаетесь вниз и протискиваетесь в помещение через перекошенную из-за разницы температур дверь. Вход, прошу заметить, бесплатный. В правом дальнем углу - бак с горячей водой (растопленные брикеты снега). Возле бака тепло, оттуда несет паром, и вы, предвкушая удовольствие, начинаете быстро раздеваться. Снимаете унты, меховые носки-унтята, обычные носки - и начинается серия прыжков: пол возле двери покрыт хитро замаскированным льдом. Отпрыгав свое, вы присоединяетесь к группе намыленных друзей и с наслаждением трете себя мочалкой. Хорошо! От счастья вы даже закрываете глаза, и в это превосходное мгновенье дверь со скрежетом распахивается, чтобы обдать' ваше разгоряченное тело лютым морозным воздухом:

это любознательный товарищ интересуется, хороша ли водичка. В товарища летят проклятья, но на нем- ушанка, он плохо слышит и с тупым упорством переспрашивает насчет водички. Кто-то запускает в него мочалкой, и удовлетворенный этим ответом товарищ с ухмылкамизакрывает дверь. Вы продолжаетесамозабвенно мыться до' тех пор, пока не замечаете, что бак пуст: наблюдение, от которого кровь стынет в жилах. Разумеется, в этот момент вы намылены с ног до головы, а друзья уже оделись и ушли.

- Эй, кто там есть живой?! - с безумнойнадеждой орете вы.

Глас вопиющего на льдине- после бани все пьют кофе в кают-компании. Запустив в бак самое длинное проклятье, которым вы располагаете, и убедившись, что воды от этого не прибавилось, вы совершаете героический рейд за брикетами снега. В результате мыльная пена застывает на вас, как белила, и отодрать ее можно лишь наждачной бумагой. С грехом пополам вы приводите себя в порядок, одеваетесь, вибрируя каждой клеточкой тела, и мчитесь пить кофе.

Если бы вы проделали такую процедуру дома, на материке, государственный бюджет затрещал бы от оплаты ваших больничных листков. Но лично я был совершенно потрясен тем, что после такой бани у меня намертво исчез насморк, от которого до бани не было никакого спасения. В ознаменование этого чуда я подарил дарил доктору Парамонову мочалку - капроновую сетку, которой драил свое тело в тропиках на рыболовном траулере. К сведению моих друзей рыбаков 'Канопуca': ваша мочалка пользуется на дрейфующей станции огромным успехом. Сам Данилыч прилетел с подскока, чтобы ее опробовать, и дал ей исключительно высокую оценку. Он сказал, что только обладатели такой мочалкимогут с полным правом судить о полноте человеческого счастья. Он добавил, что если бы Чингисхан, и Аттила и прочие именитые преступники владели подобной сеткой, то не выходили бы из бани и прославились бы не жестокостями и вандализмом, а неслыханной чистотой своего тела. Да'Так моются на полюсе. Хвала тем, кто наслаждался этой баней все двадцать четыре раза! Они испили полную чашу, не оставив на дне ни капли; каждые пятнадцать дней от бани до бани - это полярная ночь без прилетающих с материка самолетов, это пурга и разводья, тоска по дому и напряженнейшая работа в условиях, которым нет сравнения: ведь даже в Антарктиде, с ее морозами и с трещинами в ледниках, под ногами - твердь. мы провожаем на полосу первую группу людей, принявших все двадцать четыре бани.

Доктор Лукачев, чуть растерянный, стоит посреди комнаты. Его губы что-то шепчут, и, кажется, я слышу:

Дай оглянусь! Простите ж, сени,

Где дни мои текли В глуши...

- Триста семьдесят четыре дня- достаточно? спрашивает доктор.

- Вполне, вполне,- заверяем мы наперебой.

- То-то,- удовлетворенно вздыхает доктор и тут же спохватывается: Чуть не забыл!

И бережно, как филателист драгоценную марку, отрывает от календаря листок 19 апреля 1967 года.

- На память,- поясняет доктор, укладывая листок в бумажник.

Мы тащим его чемоданы на полосу. Здесь уже находятся остальные улетающие.

Вот Павел Андреевич Цветков, инженер-механик, бульдозерист, тракторист, дизелист и прочая, и прочая, и прочая. Ему сорок восемь лет, и прожил он их - дай бог каждому: до нынешнего дрейфа три раза зимовал в Антарктиде, в Мирном и на станциях 'Восток' и 'Новолазаревская'. Павел Андреевич - глава полярной семьи: старший сын в Антарктиде, средний и младший учатся на полярников и вот-вот станут ими. Отличный мастер своего дела, умный и спокойный человек- таким цены нет на трудных зимовках.

Инженер-аэролог Саша Клягин, битком набитый оптимизмом длинный и очкастый парень. При первом же