вопрос друга, не помнит ли он такого проповедника- Иисуса из Назареи, надолго задумался и чистосердечно признался: 'Иисус из Назареи? Нет, не помню' (свидетельство Анатоля Франса).

Нашим потомкам будет проще: воссоздавая историю двадцатого века, они просмотрят киноленты. Наверное, они улыбнутся, увидев первобытные автомобили с бензиновыми двигателями, замрут от восторга, когда по экрану пробежит давно исчезнувшее животное (дворняжка), и будут долго спорить, зачем эти странные предки резали, давили и сжигали друг друга, в то время как их же великий поэт утверждал, что 'под небом место есть для всех'?

Но хотя потомкам будет проще, посочувствуем им: многого они не увидят. Например, как на станции 'Северный полюс-15' снимались эпизоды, занявшие

одну минуту на экране.

Как человек, тесно связанный с кинематографом (я хожу в кино тридцать лет и за эти годы вложил в него уйму денег), я не уставал восхищаться стойкостью съемочной группы, ее железной выдержкой и нечеловеческойтрудоспособностью.

Я, пожалуй, еще не видел своими глазами, чтобы люди вкладывали столь огромное количество труда, заранее зная, как невелика будет отдача. Подвижники и великомученики, упрямые фанатики и стоики - какими только эпитетами я мысленно не награждал эту троицу!

Борис Белоусов, астроном из новой смены, рассказывал, что на станции 'СП-8' одному кинооператору до зарезу нужен был в кадре медведь. Зверь появился ночью, и разбуженный оператор бросился с камерой из палатки... босиком по снегу, почти раздетый. А другой оператор тоже снимал, но не медведя, а своего полуголого коллегу. Вот это - настоящий кадр!

Будь у меня кинокамера, я заснял бы фильм о том, как снимался фильм. За качество изображения не ручаюсь, но в одном совершенно убежден: демонстрация моего фильма раза в два бы уменьшила конкурс среди поступающих в институт кинематографии, которые зачастую представляют себе будущую жизнь в виде ковровой дорожки, бегущей от Каннского фестиваля к Венецианскому.

А фильм- точнее, одна его минута- снимался так. Сначала было слово энергичное слово в адрес кинокамеры, которая замерзла. Ее затащили в домик, разобрали и прочистили ей мозги керосином. Камера заработала.

Потом было второе слово- столь же эмоциональное, но уже в адрес кинопленки, которая от холода потеряла эластичность и стала трескаться. Кое-как вышли из положения и бодро отправились на полосу - сейчас должна было садиться 'Аннушка'.

Генералов надел на плечи металлическую упряжь, посадил на нее камеру и направил объектив в небо. 'Аннушка' пошла на посадку, но не успел Генералов спустить пленку с привязи, как подошел Туюров и с лирической грустью сообщил, что замерз объектив. Все трое киношников синхронно изложили объективу все, что они думают о его прошлом, настоящем и будущем, но за гулом мотора я, к сожалению, кое-чего не уловил. Пришлось батареи, штативы и камеры тащить обратно в домик.

Когда в объективе проснулась совесть, мы вновь пошли на полосу снимать, как 'Аннушка' отрывается от льдины и нашего коллектива. Кадр был великолепный: от винта несся снежный вихрь, Саша Лаптев помахивал из окна рукой. Генералов нажал на спуск, но из камеры вместо привычного стрекотанья вырвалось какое-то старческое покашливанье, которое привело киношников в состояние тихого бешенства.

Снова побежали в домик. Генералов грел камеру у себя на груди, гладил, ласкал, извинялся за разные слова в ее адрес и даже трогательно чмокнул губами. Отогрели камеру. Еще раз проверили объектив. Вновь отправились на полосу- встречать возвращающуюся с подскока 'Аннушку'. До последней минуты камера грелась под шубой, а объектив Генералов положил себе на грудь- на область сердца. Если бы 'Аннушка' появилась одна - быть бы ей на кинопленке, ей бы просто деваться было некуда. Но она появилась вместе с туманом. Бьюсь об заклад, что ни один туман на земном шаре не был встречен таким взрывом проклятий.

И так- каждый день. Пошли снимать, как аэрологи запускают зонд, но ветер рванул шар в сторону солнца. Специально запустили второй шар, но он лопнул. На третьем - села батарея. Метеоролог сниматься не захотел - не успел побриться, и вообще он, дескать, не Софи Лорен. Панов и Булатов готовы были отсняться, но не сейчас, а как-нибудь потом. 'Лучше всего в Ленинграде с семьей, в воскресный день',- трогательно сказал Панов. Кто-то заявил, что на экране он уже побывал и больше его туда калачом не заманишь:

невеста смотрела этот киножурнал и написала, что ей теперь все сочувствуют, потому что ее жених похож на разбойника с большой дороги.

И лишь Анатолий Васильев, широкая душа, вошел в отчаянное положение киношников и предоставил себя в их распоряжение. Я присутствовал при съемке и получил большое удовольствие.

Крохотная палатка гидролога, о которой я уже рассказывал, превратилась в студию. Нетипичную дырку вверху Анатолий прикрыл простыней, сгреб с пола окурки и прочий мусор. Затем Анатолий, свежевыбритый, по возможности причесанный, в элегантных узконосых унтах, приготовил вертушку к спуску в лунку.

Начались драматические поиски ракурса. Игорь Куляко включил кварцевую лампу (температура поверхности больше трехсот градусов), и в палатке сразу стало невыносимо жарко. Все сбросили шубы. Генералов улегся на пол, изогнулся всем телом вокруг лунки и направил камеру на Анатолия, который торжественно застыл, как посол перед вручением верительных грамот.

- Улыбайся! - заорал Генералов, с трудом держа камеру.- Да не так, словно у тебя кошелек вытащили! Виталий, покажи ему, как нужно улыбаться!

Туюров зачем-то прокашлялся и улыбнулся открытой, мужественной улыбкой. Затем стер ее с лица и сурово сказал:

- Вот так, понял?

Пока Анатолий подбирал нужную улыбку. Генералов устал. Когда он отдохнул, обнаружилось, что Анатолий куда-то подевал отрепетированную улыбку и теперь на его лице систематически появляется странная гримаса, чем-то похожая на нервный тик. В конце концов потерянная улыбка нашлась, и Генералов снова змеей обвился вокруг лунки.

- Опускай! - прохрипел он.

Анатолий от избытка усердия опустил вертушкуС такой энергией, что во все стороны полетели брызги. Пришлось протирать объектив. К этому времени Генералов решил, что гидролога выгоднее снимать в другом ракурсе. Теперь уже вокруг лунки обвился Куляко со своей лампой, а Генералов стрекотал из угла. Но в самый ответственный момент оператору неудержимо захотелось чихнуть- он несколько дней назад схватил насморк. Съемка была прервана. Генералов чихнул и хотел было продолжить работу, но Куляко заявил, что лампа должна остыть. Пока лампа остывала, Анатолий вспомнил, что ему необходимо на часок отлучиться. Пять минут его льстивыми голосами уговаривали остаться. Уговорили.

- Опускай вертушку!

Анатолий сделал зверское лицо- лебедку заело. Пока приводили ее в порядок, перегрелась лампа. Остыла лампа - вспотел объектив. Отошел объектив, 'начали снимать- в палатку с жизнерадостным 'Привет, ребята!' вполз аэролог. Выставили аэролога- чуть не рухнул в лунку Туюров: еле удержали за штаны. Наконец все успокоилось, нашли идеальный ракурс, Анатолий улыбнулся так, что сам Феллини немедленно заключил бы с ним контракт камера выпустила короткую очередь и заглохла. Кончилась пленка.

Зато на следующий день- 15 апреля- киношники взяли полный реванш. Пятнадцатого числа каждого Месяца празднуется День станции, к которому приурочиваются- в целях экономии времени и шампанского- все дни рождения, выпавшие на данный месяц. Но пятнадцатое апреля прошло особенно торжественно: станции 'Северный полюс-15' исполнился ровно один год. В этот день Панов уступал свой трон и полномочия новому начальнику. Льву Булатову.

И вот у мачты, над которой развевается флаг, собрались старикиубеленные сединамиветераны станции, продрейфовавшие вместе с ней 365 дней. Большинству ветеранов нет еще и тридцати, и поэтому в ожидании начала церемонии они ведут себя недостаточно солидно: демонстрируют приемы самбо, борются и натравливают друг на друга Жульку и Пузо, которые, в восторге от всеобщего внимания, превратились в игривых щенков. Собрались все: даже Степан Иванович покинул камбуз - 'на десять минут, не больше, обещаете?'.

- Начинайте! - слабым мановением руки Генералов разрешает церемонию.