Теперь они все будут завязаны один на другом. Сообщники - сообща пролившие кровь. А? Как думаешь, Клеточник? Но, оглянувшись, Ллурм увидел, что Рокха рядом с ними нет. Рокх уже пробирался через толпу к храмовым ступеням. Толпа смердела страхом и жаждой крови - и сверкала клыками, едва сдерживая в горле глухой рык. Но Клеточника это не пугало, толпа сейчас не имела значения. Важен был лишь тот, кто стоял на ступенях. Несколько неприметных кхаргов заступили Рокху дорогу - и тотчас, скорчившись, навалились на стоявших рядом, и не падали только потому, что некуда было упасть. Клеточник походя хлестнул одного из них по морде хвостом и вынырнул из водоворота тел к краю свободного пространства. Мысленно поблагодарил за уроки рукопашного боя наставника по имени Молния - и шагнул на ступени. Приближающихся сзади учуял заранее, по напряженному сопению и резкому запаху угрозы. Развернулся - телом и сознанием - и провалился. Наружу, утробно рыча, выполз другой, тот, кого Рокх считал давным- давно похороненным в далеком котловане. ...Этот другой плечом отодвигает в сторону Клеточника и в щепы разносит клетку здравого смысла, столь долго возводимую воспитателем, наставниками, надзирателем, самим Рокхом. Клетки больше нет. И нет Левачей с Правачами есть противники, будущие жертвы. Ну-ка, какова на вкус ваша кровь, как пахнут ваши кишки? Пр-ровер-рим?! А как же! ...отвратительный, тошнотворный запах. И на губах - запекшийся вкус чужой смерти да собственного зверства. Рокх медленно поднимается с четырех лап на две (на четырех - удобнее разить врага, особенно когда тот стоит на ногах и подставляет под удар брюхо). Толпа молчит. И молчит длинноклыкий оратор-Левач: с разорванным горлом не очень-то поорешь. Сколько времени продолжалась безумная пляска на ступенях? Когда успела докатиться до самой верхушки их, где арка храмовая, где застыли в немом удивлении, не зная, радоваться или ужасаться, плененные храмовники и горстка не успевших ввязаться в резню кхаргов-Левачей; когда Рокх успел сказать то, что успел? Откуда он вообще помнит, что говорил? Но ведь помнит. /- Кто ты такой?! - возопил оратор. И Клеточник, стряхнув с себя очередную порцию Левачей (и - на миг другого), гордо ответил: - Я воспитанник Голоса Господнего. А потом опустился на четыре лапы, поскольку так сподручнее убивать./ Теперь... 'Теперь - конец, - отстраненно подумал Рокх. - Вряд ли Голосу нужен такой воспитанник. Он откажется от меня. Отрекется. Выгонит. Или вообще отдаст на откуп толпе. И будет...' - Что здесь происходит? - тихий, спокойный голос. Рокх посмотрел: да, это явился господин Миссинец, и не один, а с градоправителем. Как раз вовремя успели, чтобы навести порядок да наказать... - Почему, о достойные жители Гунархтора, спрашиваю я, мой воспитанник один рисковал своей жизнью, спасая храмовников, кхаргов Господних, в то время как вы... Клеточник от неожиданности поперхнулся очередным глотком воздуха - что еще оставалось?!.. - ...А что ж ты удивляешься, - говорил тем же вечером Голос Господен, яростно сверкая своим единственным глазом. Спокойствие, проявленное пророком у храма, вероятно, там и осталось - подношением Одноокому. - То, что ты сегодня совершил, конечно, создает кое-какие трудности. Но и выиграли мы немало. Он отделился от тнилра, зашагал по комнате. - Правда, твой поступок многое меняет в моих планах. И... вот еще что - с тобой ведь это впервые, так? Рокх сразу понял, о чем речь, и просто кивнул. - Я так и думал, - блестит глаз. - И хвала Господу! В противном случае.... Господин Миссинец замолкает и снова в клочья рвет грудью застоявшийся воздух. Тянется к окну, рывком распахивает ставни, впуская в комнату ветерок и заставляя вздрогнуть огоньки свечей. Рокх тоже вздрагивает. Потому что впервые начинает догадываться о природе тех причин, которые иногда делали господина Миссинца занятым, - как в тот первый день, когда Клеточник и его одновылупленики прибыли в этот холм. Занятия у пророка всегда появлялись неожиданно, порой он выходил из комнаты, в которой вместе с воспитанниками слушал наставника, - и исчезал на час, на два, на полдня... Никому не позволялось в такие моменты беспокоить Голос Господен, никому и ни по какому поводу. А возвращался он после таких занятий усталый, казалось, выпотрошенный до остатка. Те же, кто случайно (или - неслучайно, а нарочно, как это однажды сделал Рокх) оказывались у покоев пророка, когда тот бывал занят, - те слышали дикий рев и глухие удары... и еще много другого, о чем лучше не вспоминать. - Словом, вот что, - прервал господин Миссинец Клеточниковы размышления. Пойдешь подвиг совершать. - Что? - Да, сегодня Рокху, видимо, самим Однооким суждено удивляться. Даже вопрос задал, чего раньше никогда бы себе не позволил; в другой раз непременно промолчал бы: ну подвиг и подвиг, все равно воспитатель сам расскажет, что к чему; так ведь нет... - Какой подвиг? На мгновение пророк запнулся. Потом блеснул глазом пуще прежнего: - Меч пойдешь себе добывать. Настоящий, сильный. Волшебный. - Зачем, воспитатель? - (спрашивать так спрашивать!) - Тот, который ты мне подарил... - Тот, который я тебе подарил, годится лишь, чтобы на светские приемы ходить да по Гунархтору фасонить. Если он такой хороший, что ж ты на ступенях тогда... - Осекся, чуть раздраженно клацнул зубами; продолжает: Словом, нужен тебе меч. Знаю, что вы с Быстряком все мозги себе отдумали, пытаясь понять, зачем вы мне нужны. Объясню. Когда - и если - вернешься с мечом - обязательно объясню. Сейчас еще рано. Тогда - в самый раз будет. - Тут вот какое дело, воспитатель... - (зубоскалить так зубоскалить!) Плохой я, наверное, воспитанник. Не знаю мест, где волшебные мечи, складированные, лежат. А что, есть такой сарай оружейный где-то, да? Па-ал-лучи затрещину! Правильно, знай свое место, молодь неразумная; только вчера на задние сумел подняться, а уже шутки с воспитателем шутишь. - Не торопись! - шипит, нависая над Рокхом, господин Миссинец. - И поплотнее сжимай челюсти в следующий раз, когда приспичит поерничать. Я тебе не Быстряк, не забывайся! Потом успокаивается и рассказывает: куда, когда, как и с кем надлежит отправляться Клеточнику.

Глава четвертая. Плохие вести издалека

1

- И ты их даже не остановишь, учитель?! В полумраке глаза Элаторха сверкали, словно у дикого ящера. Мэрком Буринский, великий ученый и мудрец, только головой покачал, закусывая до боли губу. - Но почему?! 'Почему'? Что он мог ответить своему ученику? Есть знания, к которым нужно быть готовым, иначе они разрушают тебя изнутри... это - из таких. А Элаторх... Элаторх хороший мальчик (смешно называть 'мальчиком' взрослого эльфа, но Мэрком никак не мог переучиться), хороший, однако слишком горячий, эмоциональный. Он не поймет. - Это все из-за того второго, правда? Дело ведь в нем? - Не только. И не столько. Мальчик обиженно сопит: снова эти загадки! Почему учитель никогда не говорит напрямую?! - Объясни! - Оставим это, Элаторх, - Мэрком устало вздыхает и толкает дверь - свет тотчас врывается в маленькую каморку, слепит глаза, и приходится поневоле щуриться. Но даже так видно, что здесь давно никто не бывал: отпечатки их ног отчетливо проступают на мягком ковре из пыли. Стало видным и небольшое отверстие, у которого стояли оба эльфа. Оно словно отрастило наружу ухо из стены торчит воронка, к которой, прислонившись, можно слышать все, что творится этажом выше, в комнате для гостей. Слушательная трубка встроена в стену, а выведена другим концом прямо за гобеленом, который якобы скрывает ярко-синее пятно (впрочем, почему 'якобы'?! - и пятно тоже скрывает!). Мэрком шагает наружу, в небольшой коридорчик - на полу здесь стоит масляная лампа, ее старец не решился взять в каморку, где и так было тесно. В коридорчике слышны голоса, доносящиеся снаружи, из соседних комнат. Коридорчик, в общем-то, потайной, о его существовании мало кто знает (во всяком случае, Мэрком на это надеется), поэтому шуметь здесь нельзя, и он знаком велит Элаторху помолчать. Поднимает лампу, ждет, пока наследный принц выйдет в коридорчик, после чего плотно закрывает дверь. Они шагают крадучись, и это, наверное, выглядит смешно со стороны: длинные тени на каменной кладке с прядями полусгнившей паутины, покачивающийся в руке Мэркома фонарь и приглушенные голоса снаружи. Небольшая лестница выводит их к двери, за которой - комната старца. Он гасит фонарь - хватает и света нескольких ламп, что были зажжены им раньше. После нажатия на одну из барельефных голов единорогов, украшающих камин, потайная панель становится на место. - И все-таки - почему?! - не желает угомониться Элаторх. - Неужели все зря? Сколько лет меня не было? Год? Два? И выходит... - Помолчи, - велит Мэрком. Вообще-то говорить в таком тоне с наследным принцем не полагается, но учителю можно, на то он и учитель. А мальчика по- другому не унять. Старец роняет свое тело в кресло, откидывает голову на спинку и закрывает глаза. ...Он знал, что так будет. Надеялся на то, что ошибается, но в глубине души знал. Может, так даже лучше? Ведь почти все верят в Создателя, как в некое всемогущее, всезнающее существо. Когда они убедятся в своей ошибке... нет, дело даже не в обычном разочаровании (если слово 'обычное' вообще применимо в данном случае) - здесь все намного сложнее. Катастрофа... это грозило обернуться всемирной катастрофой. Ведь когда Мэркому впервые пришло в голову, что такое может быть, он долгое время всерьез считал, что либо вот-вот тронется умом, либо уже тронулся. А он никогда не считал себя склонным к излишней панике. '...Странно, что мы, Нерожденные, забыли об этом'. Ведь они на самом деле изначально должны были знать, что Создатель не отличается ни всемогуществом, ни всезнанием. Ведь должны же были! Выходит, за семьсот лет многое поросло травой беспамятства... впрочем, что удивляться? Иногда забываешь то, что случилось с тобой позавчера, а здесь - такой срок. Но - не имеет значения. Вот смотришь сейчас на Элаторха и понимаешь: никакой разницы, знали - не знали, было - не было. Главное то, что есть. Кто