пожаловалась она вслух.

И все же в праведном гневе Мегги можно было уловить тщательно скрываемое торжество. Да, он вдоволь насладился созерцанием ее голого тела, но тут же свалился с крыши. Так ему и надо!

Может быть, именно это имела в виду бабушка Пигготт, говоря о «сбивании мужчин с ног»? Слабая улыбка удовлетворения мелькнула в уголках губ Мегги. К счастью, Мегги удалось взять себя в руки и спуститься с небес на землю. Она напомнила себе, что интересует Д. Монро Фарли не больше, чем пень змею. Она секретничала с Идой, и Полли, и Мейвис, и другими девушками. Если мужчина хочет женщину, это вовсе не означает, что он хочет жениться на ней. И Фарли дал понять достаточно ясно, что ему нравится целоваться с ней, но он явно не желает связывать свою жизнь с Мегги.

Конечно, она не первая женщина, оказавшаяся в идиотском положении из-за мужчины. Но большинству женщин все-таки не напоминают об этом ежедневно…

Что он должен был подумать о ее вчерашнем самоуверенном поведении? Конечно, он предполагал, что она будет в высшей степени поражена. А если она опять ошиблась? Что, если она дала ему понять, будто он в состоянии заставить ее сердце сильнее забиться от одного-единственного доброго слова? Самое сильное унижение — быть отвергнутой мужчиной и по-прежнему желать его.

Мегги, в конце концов, удалось распутать нить на станке. Она оценивающим жестом провела по только что сотканной бледной полушерстяной ткани. Конечно, на самом деле она не была полушерстяной. На целые мили от усадьбы Бестов не встречалось ни единой овцы. Мегги смешивала лен с прохладным, более легким хлопком. Но люди продолжали называть ткань «полушерстяной»» «Полухлопчатобумажная» звучало нелепо и, кроме того, трудно произносилось. Глядя на кусок, Мегги решила, что, несмотря на то, что она постоянно отвлекалась и ошибалась, получится хорошая ткань. Она снова установила челнок.

Узкий, темный сарай, где она обычно ткала, прогрелся от солнца. Хотя через распахнутую дверь доносились порывы легкого ветерка, на лбу девушки собрались капельки пота, а отделанный бахромой домотканый воротник рабочего платья повлажнел и прилип к шее. Большинство женщин оставляли эту работу на темные зимние дни, но Мегги ткала круглый год, как только выпадала свободная минутка.

Она любила эту работу. Ритмичные, монотонные движения позволяли наслаждаться одиночеством, давая воображению полную свободу исследовать самые странные и потаенные уголки сознания, уноситься в самые рискованные дали — любые, какие оно только пожелает. Стоило лишь заправить ткацкий станок нитями, а остальное не составляло особого труда. Конечно, время от времени случались и промахи. Но, в отличие от приготовления пищи, если ошибешься, когда ткешь, эти ошибки всегда можно было исправить или спокойно смириться с ними. Иногда они даже придавали ткани некое своеобразие. Хижину Бестов в изобилии украшали покрывала и скатерти, занавески и коврики. И всегда имелась в наличии ткань для шитья одежды. И опять же, в отличие от стряпни, Мегги никогда не приходилось выбрасывать свиньям куски материала.

Вновь заправляя нитки, Мегги думала о себе и своей мечтательной натуре. Склонностью к фантазиям не отличался никто из членов их семьи и, если уж на то пошло, эта особенность вообще нечасто встречалась среди жителей гор. Временами ей казалось, что тот же самый злой рок, который обделил разумом ее брата, поразил также и ее, хотя и с меньшей жестокостью. Однако бабушка Пигготт утверждала, что скудоумие Джесси не передалось ему по наследству, а стало результатом обвития пуповиной его младенческой шеи при рождении.

— Появился на свет чуть ли не повешенным, — говорила бабушка.

А Бьюла Уинслоу сказала, что Господь пытался задушить ребенка, чтобы изгнать из него дьяволов, ведь Джесси появился на свет незаконнорожденным.

Бабушка Пигготт не согласилась: «Это потому, что его мать поднимала руки над головой во время беременности. Все знают, что каждый раз, когда тянешься за чем-нибудь наверх, то обвиваешь пуповину вокруг шеи младенца».

Мегги не знала, кто был прав, но какие бы несчастья не повлияли на умственное развитие ее брата, ей хватало собственных переживаний и собственных недостатков. Чем еще можно объяснить ее стремление выставлять себя на посмешище из-за Ро Фарли?

Не то, чтобы Фарли был плохим: Мегги верила, что он — настоящий друг Джесси. И хотя они с отцом очень любили Джесси, наступает время, когда каждому нужен друг. Одна мысль о детском, страстном желании брата стать хоть чьим-нибудь другом заставляла Мегги волноваться. Джесси был таким безобидным, таким ласковым, даже затевая свои дурацкие шуточки, он делал это безо всякого зла. Он всегда искал и находил в людях только хорошее. Возможно, именно поэтому Монро Фарли казался ей таким доброжелательным: ведь Джесси своим отношением подчеркивал самые лучшие стороны его натуры.

Только и всего, уверила себя Мегги. Фарли — не принц и не герой. Он просто говорливый горожанин, которому повезло встретиться с ее братом.

Мегги даже слегка тряхнула головой, довольная своей решимостью. Она подозревала, что, может быть, его и влечет к ней, но он ясно дал понять, что для сердечных отношений она ему не нужна. Чем скорее она осознает это, тем лучше. Она не даст обмануть себя никаким иллюзиям. Она не какая-нибудь глупая, легкомысленная девица.

Наблюдая за снующим среди ниток челноком, Мегги почувствовала, что покраснела. Именно легкомысленной называла ее бабушка Пигготт. И почти все женщины говорили то же самое, хотя у большинства хватало здравого смысла произносить подобное только за ее спиной.

Но ей действительно очень трудно сосредоточиться на заботах повседневной жизни. И, по правде говоря, она напрочь забыла обо всех бесчисленных домашних делах и постоянной борьбе за существование, когда целовалась с Ро Фарли.

Конечно, это был не первый поцелуй в жизни Мегги. Эбнер Макниз поцеловал ее на воскресном пикнике, когда ей было всего четырнадцать лет. С тех пор множество других парней пытались сделать то же самое. Всю прошлую зиму за ней ухаживал Пейсли Уинслоу, он даже объявил о своих намерениях ее отцу. Конечно, она легкомысленна, но не настолько, чтобы не понять, что ей нет никакого дела до Пейсли Уинслоу.

Но как бы твердо Мегги не заявляла, что он ей безразличен, Уинслоу тащился сквозь снег и холод и почти каждый вечер торчал в их хижине после ужина.

В его последний приход Джесси, расчихавшийся и раскашлявшийся от простуды, рано поднялся спать на свой чердак. После четверти часа нудных разговоров отец захрапел на своем стуле, а Пейсли явно решил перейти в наступление на любовном фронте. Когда он попытался приблизиться, Мегги рванулась прочь, но Пейсли не отставал. Схватив девушку, он прижал ее к стене и обслюнявил теплыми, влажными губами почти все лицо Мегги. Он сказал, что любит ее. Он заявил, что хочет жениться на ней. Когда он, в конце концов, отпустил ее, Мегги залепила ему столь звонкую пощечину, что шум разбудил Анри.

Пейсли тут же исчез и с тех пор не переступал их порога. Встречаясь с ней на людях или в церкви, он лишь кивал. Ну и слава Богу — такова была реакция Мегги.

Но если на Пейсли Уинслоу Мегги просто разозлилась, то поведение отца привело ее в ярость.

— Как ты мог вот так взять и заснуть, и оставить меня без защиты!

Анри от души посмеялся.

— Я находился вчера до изнеможения, гоняясь за этим гнусным медведем, — заявил он. — Кроме того, этому паршивому быку Уинслоу давно пора было или на что-то решаться в отношениях с тобой, или убираться с пастбища!

— Он вынудил меня целоваться с ним! — бранилась Мегги. — Если бы ты не забывал, что ты все-таки мои отец, этого не случилось бы!

— Мегги, детка, я выполняю отцовский долг так, как я понимаю его. Я пытаюсь дать тебе возможность самой отыскать свой путь в этом мире, совсем как мой отец поступал со мной.

— Я никогда не отыщу собственный путь, если какой-нибудь ошалевший жеребец вроде Пейсли Уинслоу затянет меня в кусты!

Отец искренне рассмеялся.

— Думаю, это будет крайне нелепо. — Мегги так разозлилась, что готова была плеваться, однако следующие слова отца немного успокоили ее.

— Знаешь, ты похожа на свою мать. Ты будешь поступать так, как взбредет тебе в голову, и никакие правила, здравый смысл и все отцы в мире не остановят тебя. Это все равно, что запрещать реке течь