– Прошу прощения, милорд, но вас желает видеть одна особа женского пола.

Себастьян отозвался, не поднимая головы:

– Женского пола? Я никого не жду. Отошлите ее прочь, Хорас.

– Я пытался, милорд, но она заявляет, что спешно прибыла из Лондона и теперь готова предложить свои услуги.

– Услуги? Я ни в чем не нуждаюсь. – Он замахал рукой в сторону двери. – Отправьте ее обратно.

– Милорд, – настойчиво продолжал дворецкий, явно страдая от невозможности выполнить приказ хозяина, – она заявляет, что она – выигрыш, присланный вам другом.

– Выигрыш?

– Да, приз, как она выразилась, якобы завоеванный вами, поскольку вы заключили пари с неким джентльменом.

– Все любопытнее и любопытнее, – пробормотал Себастьян, однако не отвел взгляда от колбы, стоящей перед ним. – Не припомню, чтобы я спорил на женщину. Она сказала, кто прислал ее?

– На ней записка, привязанная к ленте, милорд. Эта особа утверждает, что право вскрыть печать принадлежит только вам.

Себастьян наконец оторвал взгляд от колбы, выпрямился и уставился на дворецкого:

– Вы хотите сказать, что она перевязана лентой, словно подарок в день рождения?

Дворецкий бесстрастно кивнул:

– Именно так, милорд.

Себастьян задумался.

– Последние два года я ни с кем не спорил. Но до того, как уехать в Италию, я развлекался тем, что заключал самые нелепые пари. Полагаю, условием одного из них были услуги падшей женщины. Вероятно, проигравший узнал о моем возвращении и решил облегчить себе совесть, заплатив проигрыш. Надо поговорить с этой женщиной и все узнать.

Он убавил огонь в спиртовке и, вглядываясь в закипавшую жидкость, продолжал размышлять вслух:

– Пожалуй, следует принять ее. Нет, пусть лучше подождет в библиотеке. – Он переглянулся с дворецким. – Мне бы не хотелось разворачивать столь оригинальный подарок среди пипеток и горелок.

В библиотеке маркиза Брекона Мадлен пришлось провести ровно два часа и двадцать пять минут – это она определила, то и дело посматривая на циферблат маленьких мраморных часов, стоящих на каминной полке. Еле выдержав первые двадцать минут ожидания, она огляделась.

Библиотека представляла собой огромную комнату, вдоль стен которой выстроились книжные шкафы с застекленными дверцами. Сквозь стекло виднелись плотно прижатые друг к другу тома в кожаных переплетах – синих, темно-зеленых, охристых, бурых. Три больших окна были занавешены китайскими красными портьерами с ламбрекенами, отделанными золотистой бахромой. Еще два окна располагались между шкафами, а в глубине двустворчатые застекленные двери вели в сад. Мадлен решила, что комната великолепна – ничего подобного ей еще не доводилось видеть.

Впрочем, Мадлен не смутилась и не стала сидеть на месте. Она бродила от полки к полке, читая названия книг. Здесь был «Оссиан» Макферсона; рядом с «Валленштейном» Шиллера на немецком языке стоял перевод Колриджа, изданный в 1800 году. Шкафы заполняли труды Платона, Овидия и множества других античных и современных авторов. В библиотеке нашлись книги по архитектуре и медицине, математике и химии. Наблюдательная Мадлен сразу заметила потертые и потрескавшиеся корешки многих книг. Библиотека предназначалась не для того, чтобы пускать пыль в глаза гостям: ее хозяин обладал изобретательным и пытливым умом.

После получасовых блужданий Мадлен обратилась к картинам. Высоко над шкафами висели в ряд портреты, очевидно, изображающие предков хозяина дома. На первый взгляд сходство между ними казалось незначительным, но если присмотреться, оно ясно прослеживалось, несмотря на разнообразие костюмов и причесок, а также стилей живописи. Некоторые лица были красивыми, другие – просто миловидными, но их объединяли общие черты: высокий лоб, блестящие глаза и густые, непокорные пряди вьющихся волос – непременная принадлежность всех членов рода независимо от возраста и пола.

В библиотеку подали чай. Подкрепившись, Мадлен перешла к осмотру бюстов исторических личностей и нескольких мраморных статуй, расставленных по библиотеке. Ее внимание приковала пара почти в натуральную величину – мужской и женский торсы, стоящие по бокам зеленого мраморного камина. Было невозможно не восхититься искусством, с которым скульптор высек из холодного мрамора все анатомические подробности живой плоти. Потрясенная и смущенная Мадлен отвела взгляд от скульптур лишь через несколько минут. Ей никогда еще не доводилось видеть обнаженных мужчин – ни живых, ни мраморных.

Немного погодя она направилась к окну и выглянула наружу. Солнце спешило к зениту. Мадлен с тревогой подумала о том, что, если сегодня вечером ей предстоит впервые готовить ужин, необходимо как можно раньше попасть на кухню. Однако парк вызвал у нее восхищение. За несколько недель пребывания в дымном и шумном Лондоне она почти забыла о прелести деревни. Мадлен решила, что, если ей позволят остаться здесь, она будет каждый день подниматься с первыми лучами солнца и наслаждаться прогулкой.

Размышления о пасторальных развлечениях настолько захватили ее, что Мадлен не заметила, как задела краем мантильи большую кожаную папку, лежащую на длинном столе, и смахнула ее на пол. Бумаги выскользнули из папки и веером разлетелись по полу.

– О Господи! – в ужасе пробормотала Мадлен и бросилась собирать их, пока кто-нибудь не вошел и не увидел, что она натворила. Но, едва успев нагнуться, она похолодела, не веря собственным глазам.

Лежащий сверху рисунок тушью изображал модно одетую даму, сидящую на низкой каменной скамье под навесом ветвей. Такие широкополые шляпки с низкой тульей носили в прошлом десятилетии. Шея дамы была перехвачена черной ленточкой, грудь и локти утопали в пене кружев. Сверху до пояса портрет выглядел вполне благопристойно. Но ниже талии дамы рисунок менялся так разительно, что Мадлен сначала