- А кто известил вас?

- Это уж мое дело.

- Нет-с, позвольте!.. Ваше дело... А зачем вы пришли ко мне? Кто вас послал? - допытывал он, строго возвышая голос. - Есть у вас бумага какая-нибудь, предписание от начальства, по коему вы явились не в обычную пору?

- Нет, бумаги никакой не имеется, - улыбнулся надзиратель со своей соколиной осанкой.

- А!.. ни-ка-кой!.. Никакой, говорите вы?.. Так зачем же вы без бумаги приходите? Почему я должен вам верить? Почем я могу вас знать? А может быть, вы именно и держите злой умысел на меня? - наступал на него весь дрожащий Морденко, тусклые глаза которого светились в эту минуту каким-то тупым и кровожадным блеском глаз голодной волчихи, у которой отымают ее волченят. Он поставил свой фонарь и судорожным движением крепко сжал в кулаке связку ключей.

'Ого! - подумал про себя квартальный, - да тут, пожалуй, раньше чем его убьют, так он меня, чего доброго, насмерть по виску хватит'.

- Как вам угодно, - сухо поклонился он, поднявшись со своего места. - Я пришел с моими людьми только предупредить вас и, может быть, преступление... Но если вам угодно быть убитым, в таком случае извините. Люди мои спрятаны будут на лестнице, и мы, во всяком случае, успеем захватить, кого нам надобно... хоть, может быть, и несколько поздно... Извините, что потревожил вас. Прощайте.

Тон, которым были произнесены эти слова, и присутствие домового дворника в прихожей рассеяли несколько сомнения Морденки.

- Нет, уж коли пришли, так останьтесь, - проворчал он глухим своим голосом, в раздумчивом волнении шагая по комнате и не выпуская из руки ключей.

- В таком случае, - предложил надзиратель, - позвольте уж ввести моих людей и разместить их, как следует. Одного мы спрячем в кухне, а другого в этой комнате.

Он указал на спальню.

Морденко с тоскливою недоверчивостью подумал с минуту.

- Вводите, пожалуй! - махнул он рукою.

Люди были впущены в квартиру и спрятаны. Кухарке отдано приказание впустить немедленно и беспрекословно каждого, кто бы ни постучался в дверь.

- Я знаю... я знаю, что меня нынче убить хотят... Я все знаю! - ворчал Морденко, измеряя шагами от угла до угла пространство своей приемной комнаты.

- А, это очень любопытно, - подхватил надзиратель. - Через кого же вы это знаете?

- Через кого?

Остановка посреди комнаты и долгий испытующий взгляд.

- Через ясновиденье, государь мой... Мне ясновиденье было такое... Я знаю даже, кто и злоумышленники.

- А кто же, вы полагаете? - спросил собеседник, уже сильно начинавший сомневаться, не с помешанным ли имеет он дело.

- Я не полагаю, а удостоверяю! - подчеркнул старик безапелляционным образом.

- Ну, так сообщите; интересно знать.

- Извольте, милостивый государь. Это - она, кухарка, Христина, - указал он на кухню, произнося свои слова таинственным шепотом, - она и приемный сын мой, называющийся Иваном Вересовым - в актерах живет, стало быть, прямой блудник и безнравственник... Они уж давно сговорившись - убить меня, продолжал он, расхаживая в сильной ажитации, - мне сегодня всю ночь такое ясновиденье было, что сын большой топор точит, а она зелье в котле варила. Допросите ее, какое она зелье варила? Непременно допросите!

- Да ведь это только одно ясновиденье, - заметил надзиратель.

- Ну, да, ясновиденье! Потому-то, значит, она и взаправду варила, что мне царь небесный этакое ясновиденье послал!

- Ну, на сей раз - извините - оно обмануло вас: ни кухарка, ни сын ваш не участвуют здесь. Это мне положительно известно.

- Нет, участвуют! Уж это я знаю, и вы меня не разуверите!.. Положительно... Да, положительно только один господь бог и может знать что-либо; а мне сам господь бог это в ясновиденьи открыл - так уж тут никакие мудрования меня не разуверят!.. Незаконнорожденный сын мой давно уже на меня умысел держит; я вот потому хочу начальство упросить, - чтобы его лучше на Амур сослали... Разве мне это легко?.. Как вы полагаете, - легко ли мне все это? Мне - старику... отцу, одинокому?.. Легко, я вас спрашиваю? остановился он, сложа на груди руки, перед своим собеседником, и старческий голос его дрогнул, а на сухих и тусклых глазах вдруг просочились откуда-то тощие слезы.

Но прошла минута, он замолчал - только еще суровее, с сосредоточенным видом стал ходить по комнате своими медленными и тяжелыми шагами.

Несколько времени длилось полнейшее молчание, один только маятник стучал да Морденко ходил. Сырость и холод этой квартиры порядком-таки стали пронимать квартального.

- Однако, у вас тово... холодновато... Нельзя ли затопить? - попросил он, поеживаясь и растирая руки.

Морденко при этой неожиданной просьбе искоса взглянул на него, как бы на своего личного врага.

- Затопить нельзя... вчера топлено, - сухо возразил он, - а вот чаю не угодно ли? У меня настой хороший - из целебных трав...

- Нет, этого не хочу, - отказался квартальный, - а нет ли у вас эдак тово... насчет бы водочки?

Старик встрепенулся и так поглядел вокруг себя, словно бы услыхал что-нибудь очень оскорбительное для нравственности и даже кощунственное.

- Боже меня упаси! - отрицательно замотал он головой. - Никогда не пью и в доме не держу... В водке есть блуд и соблазн. Я плоть и дух свой постом и молитвой питаю, так уж какая тут водка!

Квартальный полюбопытствовал оглядеть Морденкину квартиру, что старику не больно-то нравилось; однако нечего делать - пошел за ним с фонарем. 'Кстати, - подозрительно думалось ему, - огляжу хорошенько, не хапнул ли чего в спальне тот-то... спрятанный?'

Они вошли в эту комнату. Там особое внимание посетителя обратило на себя висевшее на стене довольно странное расписание:

Понедельник - Картофель.

Вторник - Овсянка.

Среда (день постный) - Хлеб и квас.

Четверток - Капуста кислая.

Пяток (день постный) - Хлеб и квас.

Суббота - Крупа гречневая.

Воскресенье - Суп молочный и крупа ячневая.

- Что это у вас за таблица? - осведомился квартальный.

Морденко немножко замялся и закашлялся.

- Гм... это... гм... э... обиходное расписание стола моего, - объяснил он, - в какие дни какую пищу вкушать надлежит... Я во всем люблю регулярность - поэтому у меня и распределено.

- Но неужели же этим можно быть сытым? - изумился надзиратель, поедавший ежедневно весьма почтенное количество разных жирных снедей нашей российской кухни.

- Кто, подобно мне, дни свои в посте и молитве проводит, - с глубоким и серьезным смирением заметил старик, - тот и об этой пище забудет... Ибо он насыщен уже тем, что духом своим с творцом беседует.

- А это что за комната у вас под замками и печатями?

Вопрос шел о кладовой.

- Это... гм... гм... Это моя молельня, - поморщился Морденко. - Туда я от сует мирских уединяюсь и дни свои в духовном созерцании провождаю... Там мне господь бог и ясновидения посылает.

'Врешь, старый хрыч, там-то, надо быть, у тебя раки-то и зимуют!' усомнился про себя выпускной сокол.

Старая стенная кукушка, маятник которой, словно старик на костылях, спотыкаясь, отбивал секунды, захрипела и прокуковала шесть. Старый попугай в своей клетке захрипел точно таким же образом, и тоже начал куковать. Надзиратель не выдержал и расхохотался. Морденко очень обиделся.