мне на полштоф, и как я, значит, надрызгаюсь дотоле, что в градус войду, так вы явите уж такую божескую милость, прикажите сержантам немедленно подобрать меня на пришпехте и сволочить в часть, в сибирку, за буйство, примерно, и безобразие, потому, значит, чтобы пригласители мои на меня никакого подозрения не держали, а то - в супротивном случае - живота решат; как пить дадут - решат, ваше скородие!.. Одолжите стремчаговый*.

______________

* Трехрублевый (жарг.).

И ощутив в руке своей просимую сумму, Иван Иванович, совершенно уже успокоенный, приступил к своему обстоятельному рассказу.

XII

ОБЛАВА

На следующий день, еще до рассвету, когда Иван Иванович покоился уже безмятежным сном в арестантской сибирке, к желто-грязному дому в Средней Мещанской торопливо подходили четыре человека. Это были сокол и его приспешники - три геркулеса в бронях сермяжных.

Один из хожалых был оставлен в дворницкой для наблюдения за воротами и охранения этого пункта; остальные, вместе с соколом и дворником, поднялись на лестницу Морденки. Надзиратель чиркнул восковую спичку и внимательно оглядел местность; один из хожалых постучался в дверь.

- Кто там? - раздался заспанный голос кухарки.

- Дворник... воду принес, отворяй-ка.

Послышался стук отпираемых замков, крючков и засовов. Городовые отстранились на темный, задний план. Чухонка, приотворив немного дверь и увидя незнакомого человека в форме рядом с домовым дворником, боязливо и подозрительно спросила:

- Чего нужно?

- Нужно самого господина Морденку.

- Да вы с чем? с закладом, что ли?

- С закладом, тетушка.

- А с каким закладом? Красные вещи али мягкий товар?

- И то и другое.

- Что-то уж больно рано приходите... Ну, да ладно! мне все равно... Сказать пойти, что ли...

С этими словами она подошла к двери, замкнутой большим железным болтом, и мерно стукнула в нее три раза. Ответа не последовало. Через минуту она столь же мерно стукнула два раза. Это был условный телеграфический язык между Морденкой и его прислугой, посредством которого последняя давала ему знать о приходящих. Делалось это или ранним утром, или поздним вечером, то есть в ту пору, когда Морденко запирался. Три удара означали постороннего посетителя, последующие два - 'интерес', то есть, что посетитель пришел за делом, стало быть, с залогом; один же удар после первых трех оповещал, что посетитель является выкупить свою вещь.

В ответ на два последние удара из глубины комнаты послышался старчески продолжительный, удушливый кашель, и глухой голос простонал:

- Лбом толкнись!

Послушная чухонка немедленно исполнила это странное приказание и слегка стукнулась лбом об двери.

- Это что же значит? - спросил ее удивленный надзиратель.

- А то, батюшка, что, надо так полагать, скоро совсем уже с ума спятит; хочет знать, правду ли я говорю, так для этого ты ему лбом стукнись...

Сокол только плечами пожал от недоумения; вероятно, вслед за соколом и многие читатели сделают то же, ибо им покажется все это чересчур уже странным и диким; но... таковым знавали многие то лицо, которое в романе моем носит имя Морденки и которое я описываю со всеми его эксцентричными, полупомешанными странностями.

Как только Христина стукнулась об дверь, послышалось из спальни медленное, тяжелое шарканье туфель и отмыкание замков да задвижек в первой двери, что вела из приемной в спальню. Затем снова удушливый кашель и снова шарканье - уже не по смежной комнате.

'Морденко, здравствуй!'

- Здравствуй, милый! здравствуй, попинька!

'Разорились мы с тобой, Морденко!' - крикнул опять навстречу хозяину голос попугая, очень похожий на голос самого старика, который, по заведенному обыкновению, не замедлил со вздохом ответить своему любимцу:

- Разорились, попинька, вконец разорились!

- С кем это он там разговаривает? - полюбопытствовал сокол у кухарки.

- С птицей... это он каждое утро...

'Господи, что за чудной такой дом! лбом стукаются, с птицами разговаривают - нечто совсем необыкновенное!', - размышлял сам с собою надзиратель.

- Отмыкай у себя! - сказал Морденко, и Христина взялась за железный засов той самой двери, об которую стучалась, и отодвинула его прочь; в то же самое время Морденко с другой стороны отмыкал замки и задвижки и точно так же снимал железные засовы.

- Это у вас тоже постоянно так делается? - спросил надзиратель, с каждой минутой все более и более приходя в недоумение.

- Кажинную ночь, а ино и днем запирается.

- Ну, признаюсь, это хоть бы и на одиннадцатую версту ко всем скорбящим впору, - пробурчал надзиратель.

На пороге появился Морденко с фонарем и ключами, в своем обычном костюме - кой-как наброшенной старой мантилье.

- Что вам угодно? - спросил он с явным неудовольствием.

- Есть дело кое-какое до вас.

- Заложить что-либо желаете?

- Нет, я не насчет закладов, а явился собственно предупредить вас... Позвольте войти?

- Да зачем же... это... входить?.. Можно и здесь... и здесь ведь можно объясняться, - затруднился Морденко, став нарочно в самых дверях, с целью попрепятствовать входу незваного гостя.

- Мне надобно сообщить нечто вам, именно вам - по секрету... Вы видите, кажется, что я - полицейский чиновник?..

- Не вижу; мундир этот ничего особого не гласит: может, и другого какого ведомства, а может, и полицейский - господь вас знает... Я зла никому никакого не сделал...

- Да против вас-то есть зло!.. Позвольте, наконец, войти мне и объясниться с глазу на глаз.

Морденко видимо колебался: он не доверял незнакомому человеку, пришедшему в такую раннюю пору; наконец, бросив вскользь соображающий взгляд на тяжелую связку весьма внушительного вида и свойства ключей, он проговорил с оттенком даже некоторой угрозы в голосе:

- Ну, войдите... войдите!.. буде уж вам так хочется объясниться.

Надзиратель вошел в известную уже читателю приемную комнату и поместился на одном из немногих, крайне убогих стульев.

- Не известно ли вам, - приступил он к делу, - не было ли когда на вас злого умыслу?

Морденко встрепенулся, остановясь на месте и раздумывая о чем-то, склонил немного набок голову, неопределенно установив глаза в угол комнаты.

- Был и есть... всегда есть, - решительно ответил он, подумав с минуту.

- Не злоумышляли ль, например, на жизнь вашу?

- Злоумышляли. Вот скоро год, как у наружной двери был выломан замок... Я отлучался из дому - у меня все на болтах, на запоре: коли ломать, так нужен дьявольский труд и сила, от дьявола сообщенная, а человеку нельзя, невозможно; так в мое отсутствие и своротили. А двери вот в эту комнату выломать не удалось - силы не хватило... Так и удрали. Об этом и дело в полиции было... следствие наряжали и акт законный составили.

- Ну, так вот и нынче на вашу жизнь злоумышляют, - любезно сообщил надзиратель.

Морденко нахмурился и пристально, серьезно посмотрел на него.

- А!.. я это знал! - протянул он, кивая головой. - Я это знал... А вы-то почему знаете?

- Я-то... Я был извещен.