Встреча его с Морденкой у ворот грязно-желтого дома уже известна читателю.

IX

ЧАЮЩИЕ ДВИЖЕНИЯ ВОДЫ

Едва успел старик налить себе стакан настою из целебных, пользительных трав, как в прихожей раздался стук в наружную дверь.

- Алчущие и жаждущие, - заметил он не без довольной улыбки.

Вошла бедно одетая женщина с лицом, истощенным заботою и нуждою.

- Чем могу служить? - произнес Морденко свою обычную в этих случаях фразу.

- Пришла вещь свою выкупить.

Лицо ростовщика приняло угрюмый оттенок: он очень не жаловал выкупов.

- Фамилия? - отрывисто спросил Морденко.

- Иванова.

- Что заложено?

- Кольцо обручальное.

- Это, матушка, не ответ. Мне надо знать, какое: золотое или серебряное? У меня ведь не одна ваша вещь хранится, - внушительно выговаривал он.

- Золотое, - сообщила женщина.

- Когда было заложено?

- Месяц назад.

- Ровно месяц?.. Стало быть, сегодня срок... Хорошо, поглядим, поищем, - говорил он, вынув из ящика большую конторскую книгу и отыскивая в ней нужную ему запись; женщина с спокойным равнодушием следила за его указательным пальцем.

- Что ж вы, матушка, понапрасну меня беспокоите? - с неудовольствием поднял он на нее свои совиные очки.

Женщина чутко встрепенулась.

- Срок вашему закладу давно уже прошел, а вы требуете, сами не зная чего!

- Как прошел?! да ведь ровно же месяц?! - тревожно изумилась та.

- Гм... месяц... Извольте взглянуть! - Он подал ей другую книгу, по величине и виду совершенно равную первой. - Это ваша расписка? ваша рука?

- Моя... Что ж из этого?

- Месяц истек вчера... прошли уже целые сутки... Стало быть, вы изволили просрочить и, по закону, лишаетесь своей вещи! - С этими словами он запер книги в свой ящик и сухо поклонился выкупщице.

- Господи!.. Да неужели же вы за такую малость захотите отнять у меня вещь? - тихо проговорила она.

- Я не виноват, сударыня, я не виноват... Сами на себя пеняйте - зачем просрочили... Я люблю аккуратность и точность; двух минут против срока не потерплю; а делай-ка я поблажки, так самому с рукой ходить придется... Не могу, матушка, извините!

- Так неужели ж ему пропадать за два целковых?

Морденко пожал плечами.

- Я вам сделал одолжение, - возразил он, - я вам оказал доверие, а вы доверия моего не оправдали... сами просрочили, да сами на меня и плачетесь. Это, матушка, нехорошо-с! Эдак я от вас в другой раз, пожалуй, и не приму закладу.

- Да уж мне и закладывать больше нечего - последнее снесла, проговорила женщина с глубоким вздохом и какою-то подавленной, горькой иронией.

- Это уж ваше дело, матушка, ваше дело; вам уж про то и ведать.

- Да ведь это - обручальное... это ведь навек человеку! - приступила она к нему с мольбою.

- Для меня это все единственно, матушка, все единственно, - возражал Морденко. - Я уж тут ничего больше не могу для вас сделать и прошу вас оставьте меня, пожалуйста!.. Я человек хворый, а вы меня раздражаете... Уйдите лучше, матушка, уйдите!..

Женщина с минуту еще молча стояла на своем месте. По щекам ее катились обильные крупные слезы; она тихо повернулась и тихо ушла из квартиры Морденки.

Вся эта сцена произвела на Вересова томительно-тяжелое впечатление. Сердце его болезненно сжалось и щемило. Он на себе самом чувствовал печальное положение ушедшей женщины.

- Вот и делай людям добро! вот и одолжай их! - расхаживал Морденко по комнате. - Сами же нечестно с тобою поступят, а потом мытарем да лихоимцем, процентщиком обзывают!.. Мытарь... А мытарь-то господу богу угоден был - вот оно что!..

Не успел он еще кончить своего монолога, как в прихожей раздался стук в двери.

- Эк их нелегкая там разносила!.. Что ни говорят, а все к мытарю... все к мытарю ползут!.. Ох, люди, люди - фарисеи вы!..

В комнату робко вошел мужчина и, отвесив почтительный поклон, остановился у дверей. Морденко, вглядываясь, поднял на него свой фонарь - и луч света упал на рыжую физиономию пришедшего, осветив особенно его глаза, которые как-то озабоченно бегали в разные стороны, словно бы искали чего. Наружность нового гостя и преимущественно его странные глаза показались старику подозрительными.

- Что надо? - весьма нелюбезно возвысил он голос, запахивая на груди порыжелую мантилью.

- К вашей милости, - несмело и тихо заговорил рыжий, что - на опытный глаз - не совсем-то согласовалось с его внушительною фигурою. - Явите божеское одолжение, не дайте помереть с голоду...

- Я, брат, подаяний не творю: не из чего. Ступай себе с богом - бог подаст! - перебил Морденко, замахав рукою.

- Я не за подаянием, - поспешил объясниться пришедший, - я собственно по той причине, что не откажите принять в заклад... вещь принес... с себя заложить хочу.

- Какая-такая вещь там? - приподнялся Морденко, опершись об стол кулаками. Пришедший скинул свое кургузое пальто и стал расстегивать жилетку.

- Вот ее самую заложить хочу.

- Жилетку-то?.. Нет, брат, не принимаю! - решительно отказался Морденко.

- Что ж так, ваша милость? За что эдакая напасть на бедного человека? взмолился рыжий. - Ведь вы же платье всякое берете. За что же-с мне-то отказ?

- Не то что платье, милый человек, а и пуговицу медную, гвоздик железный приму, - внушительно пояснил ему старик, - принеси ты мне костяшку от порток - и на ту отказу не будет: положенную цену дам, потому и пуговка и костяшка в своих деньгах ходит; а ты не в пору пришел - я не в пору не приму! Вот тебе и сказ!

- Будьте благодетелем! Ребятишки малые не емши сидят! Не откажите! жалобно умолял рыжий со слезами в голосе.

- Чего тут, друг любезный, 'не откажите!' - уж отказал; стало быть, и просить нечего! Ступай себе с богом! - порешил Морденко, - и рыжий удалился.

По уходе его старик еще тревожнее зашлепал своими туфлями из угла в угол; физиономия просителя шибко казалась ему подозрительною, недоброю, так что он только ради этого обстоятельства и отказал его просьбе; а с другой стороны известная уже скаредность и жадность напевали другую песню: 'Эх, брат, напрасно отказал!.. жилетка все ж таки вещь; за нее дашь грош, а возьмешь гривну!' И вследствие всех этих соображений старик был теперь недоволен и жизнью, и людьми, и собою.

Вересову стало больно и тяжело оставаться с ним дольше. После двух виденных им сцен он решился уже не заикаться старику ни о своей нужде, ни о своей просьбе. 'Будь что будет; пойду и так к хозяйке!', - решил он и минуту спустя по уходе рыжего распростился с Морденкой.

Спускаясь по темной лестнице, он наткнулся в самом низу на какое-то живое существо и, вглядясь несколько пристальнее, различил, что кто-то сидит на нижней ступеньке, подперев руками свою голову. По голосу, которым этот кто-то отозвался на оклик, Вересов узнал в нем рыжего.

- Что вы здесь делаете? Зачем вы сидите здесь? - с участием спросил его молодой человек.

- Да идти некуды, - ответил рыжий голосом, полным отчаянного горя. Домой не пойду... неохота глядеть, как дети помирать станут...

Вересову как-то стыдно стало в эту минуту, что он сын Морденки: он жалел и презирал его в одно и то