самоуверенностью тона прикрыть вопль самолюбия и донимавшее его бешенство.

- А я уж было думал, что ты после кораблекрушения повезешь меня кормить ужином, - со вздохом обманутой надежды заметил ему Петька.

* * *

- Обделывай скорее свои дела, Наташа, обделывай! - самодовольно потирал руки Бодлевский, уезжая в карете со своей сестрой, баронессой фон Деринг, с шиншеевского раута. - Я тебя порадую, - говорил он, - завтра мы начинаем осуществлять наши проекты: десять тысяч у меня в кармане!

- Как так?.. - изумилась Наташа.

- Очень просто: старуха Шадурская к двум часам привезет их к генеральше фон Шпильце.

Баронесса, вместо ответа, обвила руками шею Бодлевского и поцеловала его в лоб.

VI

КЛЮЧИ СТАРОЙ КНЯГИНИ

По Большой Подьяческой улице уже несколько дней сряду прохаживался неизвестного звания человек и все останавливался перед воротами одного и того же каменного дома. Подойдет, поглядит, нет ли билетов с известною надписью 'одаеца комната', - видит, что нет, и пройдет себе далее. Неизвестного звания человек аккуратно два раза в день совершал свои экскурсии по Большой Подьяческой улице: пройдет раз утром и не показывается до вечера; пройдет раз вечером и скроется до следующего утра. Наконец, на седьмые или восьмые сутки, труды хождений его увенчались успехом. У ворот болтались, прикрепленные кое-как жеваным мякишем хлеба, две бумажки. Одна гласила, что 'одаеца квартера о двух комнатах с кухней', а другая изображала об отдаче 'комнаты снебелью ат жильцов'. Прочтя это извещение, неизвестный человек тотчас же повернул назад и быстро направился к канаве, куда, очевидно, влекла его настоящая причина восьмидневных хождений. Эта настоящая причина привела его в Среднюю Мещанскую улицу, под ворота грязно-желтого, закоптелого дома, где безысходно пахло жестяною посудой и слышался непрерывный стук слесарей и кастрюльщиков. Означенная причина заставила его подняться в третий этаж по кривым, обтоптанным ступеням темной, промозгло-затхлой каменной лестницы и войти в общипанную дверь небольшой, но скверной квартиры, убранной, однако, с неряшливым поползновением на комфорт. По всему заметно было, что квартира служит обиталищем особы, не отличающейся целомудренностью своих привычек.

- Кто там? - послышался резко-сиплый, неприятный голос женщины из-за притворенных дверей другой комнаты, откуда разило смешанным запахом цикория, зажженной монашенки и табачищем.

- Все я же-с! - крякнув, ответствовал неизвестного звания человек.

- А, Зеленьков! Войди сюда!

- Оно самое и есть: Иван Иваныч господин Зеленьков! - проговорил тот, входя с кабацким разлетцем, потряхивая волосами, подергивая плечами и вдобавок подмигивая глазом, что в сложности выходило препротивно.

- Что, пес этакой! - с ругательной любезностью обратился к нему сорокалетний нарумяненный лимон в распашном шелковом капоте и с крепкой папироской в зубах. - Опять, поди-ка, ни с чем пришел?

- Ан вот-с нет, коку с соком принес! - поддразнил языком Иван Иванович.

- Говори дело: есть билеты?

- Пара! - крикнул господин Зеленьков и с торжествующим видом вытянул два свои пальца к носу нарумяненного лимона.

- Слава тебе, тетереву! - с удовольствием улыбнулся лимон. - А то уж мне куды как надоело ходить-то с докладами каждое утро! Подходящее, что ль? - обратился он к Зеленькову.

- Самая центра! потому как одна от жильцов комната при небели, а другая - фатера на всю стать, с кухней и две комнаты при ней.

- Ладно! Это, значит, годится, - сказал лимон и, зажегши с окурка новую папиросу, принялся, размахивая руками, шагать по комнате, тою особенной походкой, с перевальцем, которая у особ подобного рода называется 'распаше'. Иван Иванович тоже вынул из кармана обсосанный окурок сигарки, очевидно, про запас припрятанной, подул на него, закурил и небрежно расселся на линялом штофном диване.

- Таперича ты вот что, - заговорил лимон, делая свои соображения, - в эфтим самом доме живет...

Неопрятная особа, остановившись на этих словах, подошла к туалетцу и, вынув из ящика клочок бумаги, прочла написанное на нем.

- Живет Егор Егорыч Бероев, а у него жена Юлия Николаевна, - продолжала она. - Так ты вот что, как будешь нанимать квартеру, либо комнату там, что ли, старайся вызнать наперед, по какой лестнице живет этот самый Бероев, и коли квартера придется по той самой лестнице, бери ее беспременно.

- Значит, фатеру брать? - спросил Иван Иванович.

- Фатеру, либо комнату - это один черт выходит; платеж ведь не твоего кармана дело, так и рассуждать тебе нечего. Ты, главное, старайся узнать, по какой лестнице; а там, коли бог поможет на наше счастье сиротское, что придется эта квартера по одной лестнице, так ты и занимай ее сразу.

- Это мы, Сашенька-матушка, можем; капиталу в голове настолько-то хватит! - похвалился Зеленьков, тряхнув волосами.

- Опосля этого, - внушала Сашенька-матушка, - как ты переедешь туда, говори всем, что был господский человек; господа, значит, вольную написали, и теперь, как ты при своем капитале состоишь, так хочешь заняться по торговой части.

- Это столь же очинно можно! - согласился Иван Иваныч. - Коли господский, так и господский, я не перечу. Оно к тому же у меня и рожа ничего... как следует быть... одно слово - холуйственная-с, - так это сюда же дело подходячее и, значит, нам на руку, - говорил Зеленьков, охорашивая перед зеркалом свои белобрысые жесткие усы, придававшие его физиономии действительно нечто ухарски-лакейское и именно холуйственное.

- Потом, - продолжала Сашенька-матушка свои наставления, - сойдись ты мне беспременно в приятном знакомстве с прислугой этих самых Бероевых; коли там куфарка либо горничная - сам уж будешь видеть, - так ты постарайся до марьяжу знакомство довести, чтоб она, значит, к тебе ходила беспременно в гости; подарков да кофиев не жалей, потому - опять же, говорю, не твоего карману дело. Ты только знакомство амурное своди поскорей, а я к тебе теткой на новоселье приеду и навещать стану, и ты ко мне каждый день в аккурат являйся с лепортом насчет делов этих самых. Ну, вот тебе и все пока! А это на задаток, - заключила она, вручив Ивану Ивановичу трехрублевую ассигнацию. Иван Иванович философски посмотрел на зеленую рубашку ассигнации и горько улыбнулся.

- Александра Пахомовна! - заговорил он униженно-обиженным протестом. Что же это такое значит? Какой же я такой выхожу вольноотпущенный человек и при своем капитале состою, а костюмчика по званию своему не имею - и сейчас всякий меня мазуриком обзовет. А вы взгляньте-с: ведь, сюртучонок-то у меня - масляница! весь засалимшись, словно резинковый непромокаемый, лоснится. Так это на что же похоже-с?

Александра Пахомовна с серьезным видом оглядела весьма неказистый костюм господина Зеленькова.

- И теперича вы знаете, - продолжал господин Зеленьков, - что я завсегда как вам, так и их превосходительству по гроб жисти своей преданный раб, и о костюмчике не для себя собственно выговариваю; потому мне это дело не стоящее, мне все равно, в чем ни ходить: Зеленьков и в рогожке щеголем будет и всегда будет - 'Иван Иваныч Зеленьков', а костюмчик пристойный, собственно по вашему же делу, требуетца - так вы подумайте-с и на гардероп мне вручите.

Александра Пахомовна подумала и вручила на гардероб три пятирублевых бумажки, с внушением не пропить их.

Господин Зеленьков не без достоинства ответил, что он дело свое завсегда понимать может и, откланявшись с обычно-ухарскими ужимками, направился на Толкучку - покупать себе новое платье.

В тот же самый день, к шести часам вечера, он переехал в комнату, отдающуюся от жильцов, которая, на сиротское счастье Александры Пахомовны, пришлась как раз над квартирой Бероевых.

* * *

Это все совершилось спустя две недели после раута Давыда Георгиевича Шиншеева, а побудительной причиной к совершению послужили нижеследующие обстоятельства.

Князь Владимир Шадурский провел скверную ночь: уязвленное самолюбие лишало его сна, взбудораженная досада и до детскости капризная, избалованная настойчивость в своих желаниях, - настойчивость, в этом случае пока еще совершенно тщетная, бессильная, не давали ему ни минуты покоя; он все думал, как бы этак гласно, героически, донжуански достичь своей цели, чтобы натянуть нос и Рапетову, и Петьке, - и все-таки ничего не выдумал...