который в действительности никогда не причинял ему вреда. Он просто хотел, чтобы англичане ушли с шотландской земли, и за это отдал свою жизнь. Но ради чего? На самом деле не существовало способа выдворить их. Ее отец лишь передал по наследству сыновьям склонность к самоубийству.

— Каледония?

Калли замерла, услышав позади себе низкий голос, и, обернувшись, увидела приближающегося Лахлана.

— С вами все в порядке? — спросил он. — Да.

— По вашему виду этого не скажешь. — Он приподнял светлую бровь.

Стиснув зубы, Калли сделала глубокий вдох, чтобы успокоить бушевавшие внутри эмоции.

— Я просто рассержена на вашего брата, но, уверена, это пройдет. — Возможно, лет через сто или двести она даже сможет снова улыбаться этому невероятному человеку.

— Да, он обладает определенными способностями, — понимающе улыбнулся Лахлан.

Калли рассматривала красивое, скульптурно высеченное лицо Лахлана. У него с Сином было мало сходства, но они были одного роста, и на обоих было чрезвычайно приятно смотреть. Нет, поправила себя Калли, у них была еще одна общая характерная черта. Глядя вверх на Лахлана, она поняла, что он такой же замкнутый и настороженный, а его ясные голубые глаза полны глубокой душевной печали.

— Скажите мне, Син всегда такой?

— Какой? Угрюмый, молчаливый? — Да.

Лахлан кивнул.

— Значит, это безнадежно, да? Нет способа добраться до этого человека? — Калли увидела, как исказились черты Лахлана, пока он размышлял над ее словами.

— Честно скажу: если и существует какой-то способ, то я его не знаю. Но я надеюсь, вы не откажетесь от своих попыток и доберетесь до Сина.

Его слова и странное выражение лица заставили Калли нахмуриться. Непонятные чувства затри секунды пронеслись по его лицу, а затем оно снова стало спокойным.

— Вы виноваты? — спросила Калли, размышляя над причиной этого.

Лахлан устало вздохнул и посмотрел вокруг, словно боялся, что кто-то мог их подслушивать.

— Больше, чем вы можете себе представить. Я предводитель своего клана, но я знаю, что Син — первенец. У меня нет права быть наследником отца. Все, чем я обладаю, по закону и по рождению принадлежит Сину. Однако он отказывается что-либо взять у меня.

— Почему ваш отец отказался признать его?

— Для того чтобы быть непризнанным, нужно считаться сыном, — заговорил Лахлан, и у Калли мучительно сжалось сердце. — Син никогда им не считался. Юан и Брейден были слишком малы, чтобы понимать то, что понимали Кирон и я. Наши родители ничего для нас не жалели, а Сину оставалось лишь смотреть на все это из своего угла. Я ненавидел праздники, когда обмениваются подарками. Нам давали слишком много, а он не получал вообще ничего. Особенно мне запомнилось одно Рождество, когда мне стало так жалко его, что я захотел поделиться с ним своими подарками. Он отказался и сказал, что если бы они хотели, чтобы он получил подарок, они что-нибудь дали бы ему. Он сказал, чтобы я держал при себе все свои подарки и особенно свою жалость.

— Не понимаю, почему с ним так обращались.

— По правде говоря, я тоже, — кивнул Лахлан. — Верите или нет, но моя мать — добрая женщина, которая любит всех своих сыновей. Но она не могла выносить даже вида Сина. Мой отец безгранично любил ее и поэтому старался вести себя так, как будто не питал ни малейшего расположения к Сину. Он просто лез из кожи вон, чтобы доказать ей, что не любил мать Сина и что Син абсолютно ничего для него не значит. В результате Син стал изгоем. Не могу вспомнить ни одного раза, когда бы отец назвал его по имени или посмотрел прямо на него.

Калли стало больно за мужа.

— Наши дни рождения всегда отмечались подарками и праздниками, но никто, даже сам Син, не знает, в какой день он родился. Мы все знаем, что он на несколько месяцев старше меня, но не знаем, на сколько именно.

У Калли перехватывало дыхание от того, что рассказывал ей Лахлан, она не могла себе представить, как можно не знать собственного дня рождения.

Калли закрыла глаза, горько сожалея о своих резких словах Сину. С ним никогда нельзя терять терпение, он познал столько сердечной боли, что ее хватило бы на миллион жизней.

— Лахлан, как вы думаете, человек может измениться?

— Не знаю, Калли. Просто не знаю.

Тяжело вздохнув, Калли попрощалась с ним и пошла к себе в комнату. У нее были планы, которые нужно осуществить, и в эти планы входило соблазнить своего упрямого, заблудшего мужа — на этот раз ему не удастся убежать от нее.

Было уже далеко за полночь, когда Син отважился отправиться в постель. Калли, свернувшись калачиком на своей половине, крепко спала и во сне была поразительно хороша. Некоторое время он стоял неподвижно, всматриваясь в ее черты. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем откинуть одеяло и забраться к ней в постель, сжать ее в объятиях и заниматься с ней любовью, пока солнце не поднимется высоко в небо. Ее образ оставил отпечаток у него в душе, и Син задумался над тем, хватит ли у него мужества оставить ее, когда придет время.

Как он проведет оставшуюся жизнь, если не уйдет от Калли? Будет радоваться и любить…

Нет, это не для него. Син закрыл глаза… Давным-давно он научился не мечтать ни о чем, кроме удобной кровати и хорошей еды. Это то, что он мог иметь.

Оставить Калли в своей жизни — это все равно что пытаться удержать ветер. Она для него недосягаема, абсолютно недосягаема.

«Ты мог бы обладать ею».

Нет, не мог. Если Син ради нее предаст короля, Генрих убьет его и нападет на ее клан. А если он предаст Калли ради Генриха, она возненавидит его за убийство ее брата. В любом случае он будет проклят.

В любом случае он потеряет Калли.

Как он мог выбирать между двумя людьми, которым больше всего обязан: между Генрихом, который вернул ему жизнь, и Калли, которая вернула ему душу?

Господи, Сину так хотелось просто обнять Калли, забыть обо всех своих обязанностях, забыть о том человеке, которым он был, и позволить ей утешать его так, как только она одна и была способна.

Изнутри его раздирали неизмеримо острые боль и страх.

Тряхнув головой, чтобы больше не думать о Калли, Син отправился к камину. Усталый и измученный, он лег на холодный пол и заставил себя заснуть.

Проснувшись через несколько часов после восхода солнца, Калли обнаружила пустую постель. Она поняла, что ее муж так и не приходил к ней, и ее глаза наполнились слезами. Она гадала, где он мог провести ночь, пока не увидела его на полу, и тогда в ней вскипела бешеная ярость.

Почему он так поступил?

Она с возмущением смотрела на Сина, и внезапно ее обуяло ребяческое желание. В обычной ситуации Калли подавила бы его, но сейчас, сидя в спальне, она поняла, что одна из проблем ее мужа состоит в том, что он в своей жизни всегда был чересчур суровым и серьезным. Отведав небольшой детской шалости, он, безусловно, сделается добрее. Калли вспомнила, с каким удовольствием смотрела на человека, который спасался в конюшне от преследовавших его братьев. Решив, что Сину необходимо как можно больше таких моментов, она, не успев себя остановить, бросила подушку ему в голову.

Син мгновенно проснулся и с часто бьющимся сердцем перекатился, зажав в кулаке кинжал, чтобы отразить нападение. К своему несказанному удивлению, он увидел жену, приближающуюся к нему с еще одной подушкой в руке. Убрав в чехол кинжал, Син расслабился, не ожидая, что она снова ударит его подушкой.

— Что вы делаете?

— Даю вам оружие, — ответила она, нанося следующий удар. — Защищайтесь, мошенник, или сдавайтесь.

Взяв с пола подушку, которую бросила Калли, Син поднялся. Калли еще раз ударила его подушкой и хихикнула, а он, защищаясь, не удержался и рассмеялся вместе с ней. В утреннем свете со спутанными медными волосами, с порозовевшими щеками и босыми ногами, выглядывавшими из-под подола белой льняной сорочки, Калли была неописуемо прекрасна. Ее улыбки и смех лишили Сина способности дышать.

По комнате полетели перья, Син оттеснил Калли к стене и уже был уверен, что загнал ее в угол, но Калли вдруг выпустила подушку и бросилась к нему. Не ожидая такого поворота событий, Син сделал три полных шага назад, а она принялась безжалостно щекотать ему ребра. Син, смеясь, отбросил подушку и обхватил Калли руками, чтобы остановить ее.

— Сдаетесь мне?

— Никогда, — со смехом отозвался Син.

— Никогда? — Ее глаза загорелись. — Это мы еще посмотрим.

Подняв жену на руки, Син осторожно бросил ее на кровать и, победоносно ухмыляясь, повернулся спиной к Калли, но она вскочила с кровати и обхватила его сзади за талию.

Син еще продолжал громко смеяться, когда дверь в их комнату открылась.

Они оба замерли, увидев стоящую на пороге горничную. Девушка, выпучив глаза, смотрела на Сина, на котором не было ничего, кроме брюк, и на босоногую Калли, которая, обхватив мужа за талию, повисла у него за спиной. В воздухе еще летали перья, и если Син не ошибался в своих догадках, эти перья вскоре оказались бы у них в волосах.

Проходя мимо по коридору, Брейден мельком заглянул к ним в комнату, а потом вернулся и с любопытным видом встал позади горничной.

— Можно задать вопрос?

Рыдая от смеха, Калли уткнулась в шею Сина, а он, стараясь придать себе беспечный и естественный вид, переступил с ноги на ногу и прокашлялся.

— Вы видите что-то необычное в том, что мужчина развлекается со своей женой?

Брейден и горничная обменялись озадаченными хмурыми взглядами.

— Я приду позже, — прошептала девушка и, попятившись из