– Рецепты и способы изготовления пороха, а особенно пироксилина и нитроглицерина, описанные в 'Таинственном острове' Жюля Верна, нереальны.
– А. и Б. Стругацкие пишут в 'Трудно быть богом': 'Они разбредаются по всему замку, везде пачкают, обижают прислугу, калечат собак и подают отвратительный пример юному баронету.' Там же: '…дюжина заезжих баронов с дубоподобными баронетами…' Но баронет – самостоятельный титул, а никак не сын барона. Этот титул, в качестве одной из степеней рыцарства, был учрежден Иаковом I в 1611 году, чтобы продажей патентов собрать деньги на оборону Ольстера, а впоследствии (при Георге IV) титул баронета перестал быть рыцарским.
Ф. М. Достоевский в «Идиоте» пишет: 'десять тысяч лиц, десять тысяч глаз.' Еще читаем у Федора Михайловича: 'В комнате стоял круглый стол овальной формы.' Тургенев выдал следующее: 'Она даже бровью не повела и, когда он от неё отвернулся, презрительно скорчила свои стиснутые зубы…'
Да, разумеется, мы понимаем: Достоевский велик не десятком тысяч одноглазых лиц, Тургенев примечателен не скорченными зубами, Дюма прекрасен не историческими ошибками, а Гоголь безумным весом Тараса, скорее всего, хотел подчеркнуть мифологически-метафорический склад повествования. Но тогда давайте мерять всех по 'гамбургскому счету' и не приставать к современным фантастам с обвинениями, прощая те же самые грехи гениям прошлого.
Или попробуем иначе. Вспомним Ильфа с Петровым: 'Знатоки! – кипятился Остап. – убивать надо таких знатоков!' Поскольку мы не владеем иллюстративным материалом по всему фантастическму цеху, то ограничимся собой-любимыми. Уверены, наши коллеги с удовольствием дополнят этот фрагмент своими собственными столкновениями со «знатоками». Вот ряд претензий, который предъявляли читатели к книгам Г. Л. Олди, мотивируя их нежеланием (неспособностью) автора изучить описываемый тематический материал, и авторские ответы на них:
Претензия: 'Песню 'Їхав козак за Дунай' в романе «Рубеж» авторы точно могли бы писать на языке оpигинала. Hеужели технические пpоблемы?'
Ответ: 'В романе «Рубеж» песня 'Їхав козак за Дунай' изложена так же, как в оригинале: 1806 год, опера «Казак-стихотворец» князя Шаховского, текст песни Климовского (сама песня была написана лет на семьдесят раньше оперы.'
Претензия: 'Авторы злоупотребляют русизмами, работая с индийскими мифами: разве можно адекватно перевести на санскрит словосочетание 'Черный Баламут'?'
Ответ: 'Черный Баламут – адекватный перевод
Претензия: 'Мне интересно, кто составляет глоссарии в конце книг. Во втором томе Чёрного Баламута написано: 'Валин-Волосач, победитель Десятиглавца…' Я всегда был уверен, что Равану-Десятиглвца победил (убил) Рама, что и описано в 'Рамаяне'.'
Ответ: 'Убил Равану-Десятиглавца действительно Рама. Но задолго до событий «Рамаяны» Равану побеждал в бою Валин-Волосач, сын Индры от обезьяны; также победу над могучим ракшасом одержал Арджуна (раджа хайхаев, а не знаменитый Пандав).'
Претензия: 'Конечно, каждый мир (в данном случае, речь о романе 'Путь Меча') живет по своим законам, но зачем же вооружать эспадонами (кавалерийским оружием, никогда не являвшимся двуручным) панцирную пехоту? Да еще заставлять бедняг носить мечи на плечах без ножен? Это я и называю «маразмом». Кстати, у японцев но-дати и вообще любые мечи были в ножнах и крепились на поясе, несмотря на длину.'
Ответ: 'Достаточно просто пересмотреть фильм 'Семь самураев', чтобы увидеть, как герой Тосиро Мифунэ носит свой огромный меч. Далее: конечно, эспадоном называлась разновидность английской кавалерийской шпаги, но в справочниках по холодному оружию мы легко узнаем, что задолго до этого эспадоном называли двуручный меч в рост человека с прямым обоюдоострым клинком и мощной крестовиной. Эспадон был оружием пехоты, в частности, панцирной.'
Претензия: 'В отрывке из «Шмагии», где 'мощь всплеска лямбда равна цэ делить на ню', слышится шорох стремительно падающих домкратов. Антураж оно, может, и создает, но очень уж размерности у «маговеличин» выходят чуднЫе. Конечно, дважды два может быть равно кольдкрему и коленкоровым лошадям, но получилось таки подчеркивание нарочитой бессмысленности написанных формул…'
Ответ: 'В книге В. А. Фока 'Квантовая физика и строение материи' мы легко находим вышеупомянутую формулу из «Шмагии» (с поправкой на разницу терминологии в нашем мире и 'шмагическом'); раздел 'Неравенства Гейзенберга как граница применимости классического способа описания'.'
М. Е. Салтыков-Щедрин в 'Господах ташкентцах' писал: 'Человек, видевший в шкафу свод законов, считает себя юристом; человек, изучивший форму кредитных билетов, называет себя финансистом; человек, усмотревший нагую женщину, изъявляет желание быть акушером. Все это люди, не обремененные знаниями…' Задумаемся о том, что мысль Михаила Евграфовича чудесно иллюстрирует творчество ряда писателей – но это оружие обоюдоострое, и оно может быть повернуто в противоположную сторону.
Да и книги в художественной литературе пишутся не для того, чтобы автор мог показать свою осведомленность в деле осады крепостей и знании таблицы Менделеева.
На этом Шахерезада прекращает дозволенные речи, переходя к недозволенным.
6. Тезис: «Фантастика – сюжетна. А сюжетная литература – это вообще не искусство, а средство развлечения.»
С одной стороны, может, и прав Ален Роб-Грийе, сказавший: 'Сюжетная литература меня не интересует. 'Мадам Бовари' Флобера не сводится к истории провинциальной девушки, которая выходит замуж, потому что страдает от одиночества, потом заводит любовника, влезает в долги и кончает самоубийством.' Да и Лев Николаевич Толстой, который если и не наше все, то почти все, писал, что сюжетная литература уйдет, уступив место письмам, дневникам, запискам – но для того чтобы создать их, нужно иметь свободный ум, не запятнанный суевериями бытовой литературы.
Чувствуете просветление?
Свободный ум, отказавшись от сюжета, ограничит себя письмами и дневниками. Так евнух, отказавшись от вульгарных страстей, спокойно и рассудительно пишет мемуар 'Моя жизнь в гареме'.
У этой традиции – принимать сюжетность как грех – многовековая история. Написанное в XV-м веке, в период творений Пахомия Логофета, 'Житие Михаила Клопского' более чем сюжетно и увлекательно. Однако сюжетная занимательность 'Жития…', живость сцен и диалогов – все это настолько противоречило агиографическому канону, что уже в следующем столетии 'Житие…' пришлось перерабатывать. Древние рассказчики сопротивлялись, ломая каноны, бросая вызов прямолинейной дидактике: в том же XV-м веке создаются чуть ли не авантюрные 'Повесть о Дракуле' (дрожи, грядущий Брэм Стокер!) или 'Повесть о купце Басарге и сыне его Добросмысле'.
Сюжет против дидактики: война миров.
Прильнем к обильным сосцам словаря и напитаемся мудростью. Сюжет (от фр. sujet – субъект, предмет) определяет последовательность событий в художественном тексте. В курсе лекций 'Введение в литературоведение' П. А. Николаев (заслуженный профессор МГУ, член-корреспондент РАН, действительный член академии российской словесности) пишет: 'Сюжет образуется характерами и организуемой их взаимодействиями авторской мыслью. Сюжет – это развитие действий в эпическом произведении, где непременно присутствуют художественные типы и где существуют такие элементы действия, как интрига и коллизия. Сюжет здесь выступает как центральный элемент композиции с ее завязкой, с кульминацией, развязкой. Только таким образом, установив подлинные внутренние связи между сюжетом и характером, можно определить эстетическое качество текста и степень его художественной правдивости.'
Ага, значит, презренный сюжет образуется характерами и авторской мыслью. Это, конечно, очень скверно, если верить трагическому хору последователей Роб-Грийе. Вся архитектоника художественной книги – экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация и развязка – всего лишь дань нашим низким инстинктам, в отличие от горних высот писем и дневников.
Устыдимся и продолжим ковырять пальцем в зияющих ранах.
Если сюжет определяет последовательность событий, то что же есть событие? Помнится, на режиссерском факультете, обучая действенному анализу пьесы, говаривали так: 'Событие – поступок,
