— Да пожалуйста, слушай:
— Ты это к чему? — подозрительно поинтересовалась юная лекарка.
— «Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрем»? Это к тому, что ни одна серьезная затея не заканчивается так, как предполагалось в начале. Летят за днями дни и каждый час что-то в бытии нашем меняет, поэтому к сроку, когда затея дает результат, все вокруг делается немного другим, чем было в начале. А изменяется
— Ты что несешь? — естественно, Юлька ничего не поняла, но своего Мишка добился — его подружка прекратила орать и насторожилась, значит, будет слушать.
— Все очень просто, Юль. Вы с матерью Мотькину душу от Морены перетянули к Макоши и это очень хорошо — от смерти к жизни. Но почему вы решили, что сам Мотька, его поведение, его взгляд на жизнь от этого не изменятся? Ведь Макошь, как я понимаю, противоположность Морены. Макошь не требует от своих слуг беспрекословного рабского подчинения, даже вопреки реалиям…
— Вопреки чему? — Юлька слушала внимательно и сразу же зацепилась за непонятный термин.
— Вопреки правилам обыденной мирской жизни. — Пояснил, как смог, Мишка и продолжил: — Ты посмотри: Матвей так в вашу непогрешимость уверовал, что ни старших не уважает, ни приказам не подчиняется, да еще и, сам того не замечая, всех женщин ненавидит, потому что и прислужницы Морены, и прислужницы Макоши его все время вопреки обыденному укладу жизни поступать принуждают. У него внутри протест накапливался, рано или поздно это плохо кончилось бы!
— Да что ты возомнил?.. — Юлька не была бы Юлькой, если бы не попыталась возражать, даже очевидному. — Куда ты нос свой поганый суешь?!
— Таким уж воспитали, — развел руками Мишка — в том числе, и вы с теткой Настеной постарались, не будь вас я бы о таком и не задумывался…
А вот этого, говорить, конечно же, не стоило. Юлька закусила нижнюю губу, уставилась вдруг расширившимися зрачками Мишке в глаза и подшагнула к нему вплотную. На секунду у Мишки возникло ощущение начала «слияния», но в следующую секунду он охнул и скорчился, получив удар коленом в пах. Юлька резко развернулась и, гордо вскинув подбородок, удалилась с победным видом, проигнорировав несколько непечатных оборотов, посланных ей в спину сиплым от боли голосом.
Картинка была еще та: позади величественно удаляющейся лекарки, провинившийся отрок переваливается с корточек на колени, а потом и вовсе, становится на четвереньки, свесив голову почти до земли — ни дать, ни взять, раскаивающийся злодей вымаливает прощение.
Шлеп! Мишка ударом ладони расплющил у себя на ляжке очередного комара.
— Частица бытия, мать твою кровососущую!
— Чего, Минь? — отозвался спереди Матвей, не разобравший за плеском воды под ногами коней мишкиного бормотания.
— Да, комары заели, туды их!
— А! Тут еще и пиявки есть! — порадовал старшину Младшей стражи ученик лекарки. — И чего летом поперлись? То ли дело зимой, по льду, милое дело!
— Хорошего льда до конца ноября дожидаться, если не до декабря, а сейчас конец июля! За четыре месяца много чего случиться может: или «пятнистые» кого-то зарежут, или подсылы холопов на бунт подобьют, или еще какую пакость боярин Журавль измыслит.
Вместо ответа со стороны Матвея донеслось невнятно-эмоциональное восклицание и звучный шлепок по мокрому телу.
— Еще и овода летают! — можно было подумать, что Матвей собрался составить подробный перечень зловредной фауны, поставившей себе целью извести первую полусотню Младшей стражи. — А они-то чего посреди болота делают? Наверно, с берега за лошадьми увязались. Нет, зимой лучше было бы!
— Воеводе виднее!
Мишка демонстрировал уверенность, которой на самом деле не испытывал. Все в этом походе на земли боярина Журавля было как-то не так, но мысли об этом начали одолевать, почему-то, только на болоте, как будто искусанная комарами задница стимулировала аналитический ход мысли.
Несколько дней назад Алексей вернулся из Ратного. Мишка как раз находился недалеко от ворот, наблюдая за испытаниями своего очередного «изобретения» — копра для забивания свай. Традиционный способ свайных работ не устраивал его категорически — медленно, трудоемко и ни малейшего намека на технику безопасности. Двое работников лупили по макушке сваи обрезком дубового ствола, держась за привязанные к этому обрубку деревянные ручки. Работники быстро уставали, хлипкие подмостья под ними ходили ходуном, еще две пары сменных «ударников» сидели рядом на земле, дожидаясь своей очереди. Квалифицированные плотники из артели Сучка, в сущности, занимались не своим делом, но на некоторых местах строить, не забив несколько свай, было просто нельзя.
Мишка измыслил треногу из бревен, к которой крепился блок. Через блок пропустили толстенную веревку, а к ней подвесили бадью, наполненную камнями. Те же шесть человек, особенно не утомляясь, подтягивали бадью наверх, а потом отпускали веревку. Дело шло гораздо быстрее, никто с подмостьев не падал, спины у работников к вечеру не разламывались. Правда, после четвертого удара развалилась сама бадья. Мудила, после полуторачасовых раздумий, нескольких сотен вздохов и бесчисленного количества почесываний не только в бороде и затылке, но и в самых неожиданных местах, все же принял мишкину идею железной оковки, надеваемой на верхушку сваи, и вместо бадьи стало возможно использовать гранитный валун, который, правда, тоже надо было еще отыскать — не Прибалтика, чай.
Дело пошло. Мишка, как раз, обсуждал с Сучком, сколько таких приспособлений понадобится, после того, как Нинея пришлет обещанных работников, когда с другого берега Пивени послышался голос Алексея, вызывающего паром. К Мишкиному удивлению, с парома съехали не один, а два всадника — вторым оказался бывший десятник Анисим.
— Вот, Михайла, — принялся объяснять бывший десятник, после взаимных приветствий — новый десяток к Велесову дню мне все равно не собрать, так что, решил я в Воинскую школу наставником, значит. Ну, не то, чтобы решил, а дед твой присоветовал. То есть, сначала-то мне Алексей эту мысль подсказал, а потом уж я с Корнеем поговорил, ну а он и согласился.
