накидки убогойСнега отряхнул.И прошел во жилище,Где пахло кутьей,Человей – над пищей —Дух носился, живой.Марфа – бух на колени!Жмется мокрой щекой:– О, вонми же моленьям,Пронзись нашей тоской!Брата бедное тело,Все живое насквозь —Умирать не хотело,Да вот, видно, пришлось!...А Мария не стонет,Входит в кухню – босой,Только голову клонитДа с чугунной косой,Только тьму прожигаетДа лучинами глаз:Люди все умирают —Вот и весь земной сказ!...– Что вы, Марфа, Мария?...О, не плачьте, прошу...Сквозь бураны косыеЯ его воскрешу.Сколько дней он во гробе —Знать зачем это мне?Мы стопами – в сугробе,Мы душою – в огне.И пошли на кладбище.И во ржавых снегахВышел Лазарь к ним в нищих,В золотых пеленах.Марфа руки прижалаКо кричащему рту!А Мария дрожала,Смотря в пустоту.А Христос улыбался —Пальцы вроде свечей!Свет над Ним воздымался:Копья синих лучей,Золотые разводы,Стрелы и веера...Смерть – да это же – рода:Вместо завтра – вчера...И внезапно покрылсяИспариной лоб...И Христос опустилсяНа колени в сугроб,И Мария и МарфаМетнулись: помочь!...И фонарное маслоПлыло в горькую ночь.
Преображение первое
Лес этот сирый, подлесок осиновый,Кровью – по насту – горит краснотал...Господи, Господи, я еще сильная:Сколь умирала – никто не считал.Лес кружевной да подлесок чахоточный...Синие мартовские небеса!Господи, как в этом мире нам холодно:Пламя объятия – на полчаса...Слезы отру мокрой варежкой, думаю:Сколь в этом мире недобрых людей!Лица тяжелые, лица угрюмые,Лица – обвалом толпы площадей...Лица, проклятья – заклятьем орущие...Лица, плюющие – в лики любви...Плача, бреду я осиновой кущею:И краснотал здесь возрос на крови.Господи, люди! Сколь грызться вы будете?!Сколь суждено вам друг друга пытать?!Только детей ваших к сердцу пригрудите —Дуло к лопатке ребячьей – опять?!Господи, Господи, – в вознаграждениеБедной любви материнской моей —Дай мне увидеть Ты Преображение:Да не Твое, а недобрых людей! Пусть с них спадут эти шкуры лохматые.Выпадут хищные наземь клыки.Пусть позабудут те крики проклятые,Что расширяли воронкой зрачки! Мать дочерей пусть обнимет оболганных.Братья, избиты, обнимутся пусть!......Чахлый лесок над сапфировой волгою,Слез моих нищих истертая грусть...Только прошел над лесными палатамиВетер горячий! И своды небесТак распахнулись руками распятыми,Что от любви к небу выгнулся лес! Солнце парчой загорелось меж тучами!И между серых шерстистых рогожВстал Человек со крылами блискучими!Еле уняв первобытную дрожь,Я запрокинула голую головуК небу холодному, к жару огня:Вот она – яркая, праздником, гордая,Вот та Любовь, что – одна у меня! Я на Земле так любила и ближнего,И о далеком – так слезы лила:Вся-то Любовь – в синей тверди ВсевышнегоДва ослепительно чистых крыла! Нас изругают – крыла раздвигаются...Мы убиваем – крыла-то горят!...К нам, подзаборным, собаки сбегаются —Перья златые нам в лица летят...Как бы друг друга мы в мире ни мучили,Как бы ни били родню по щекам —Над буреломом, меж дикими тучами,Вольно парить лученосным крылам! Над подворотными, ранами рваными,Над гололедом под пьяной пятойВечно летаетЛюбовь упованная:Синяя риза, венец золотой! И я в леске, во подлеске осиновомГоспода зрю в небесах над рекой — И замираю, счастливая, сильная,Да над своей одинокой тоской.
Преображение второе
Когда я пусто буду вытьВ пустой бочонок утлой ночи;Когда во тьме стончится нить,И коготь на меня заточитЗвезда;когда я изношуХитон, подбитый волчьим мехом;И на могиле продышуКружок лица беззубым смехом, — Когда из крыл гнильца пераПовыпадет к ногам железным, — Тогда огромная гораИз горя выбухнет над бездной.Исхлестана дождями трав —Сухих, прослоенных снегами,Гора, держава из держав,Восстанет, бронзовое пламя.В потеках сукрови, в грязиТо адамантовой, червленой,То в жилах жалкой бирюзы,В железе, ржой и лжой спаленном,В камнях, которыми СтефанЗабросан был под визги- крики,Во льдах, где позакрыл буранЛицо землистое Владыки,Гора, горячая глава,Безумно, озираясь, встанет,На грешную меня, – едваДышу!... – на мир холодный глянет.На мой костлявый, горький мир!И я увижу: над Горою —В хитонах, где в избытке – дыр — Слепящим веером – все трое.Как звать их – позабыла я.Подлобье дым разъел и выжег.Они моя, моя семья.Они горят, на небо вышед.Ох, холодно там, в небесах.Илья, задрог... возьми шубенкуМою!... – а свет, а дикий страхОт зуба с яркою коронкой...О Моисей, мой Моисей!...Далматик розовый, тяжелый...Нам жить осталось мало дней —Возьми мой плат, пребуду с голойБашкой веселой – на ветру...Он резкий, бешеный и сильный...Господь, скажи, я не умру,Хоть пяткой чую вой могильный?!...Исус, Ты бел!Исус, Ты снег!Ты валишься с небес мне в руки!Исус, Ты первый человек,Кто внял мои земные муки! А более – никто... никто...Хитон гранатовый и синий...Со свалки драное пальтоТеплей Твоих небесных скиний.Нам жить здесь. Тут и умирать.Об жесть, хрипя, зубами клацать.И на горе Фавор сиятьВ распутно-шелковую слякоть.Друг друга целовать взахлеб.Поить отравой с ложки медной.И на любви остылый лобКласть тот же крест, скупой и бедный.И под горой святой ФаворРыбалить ночью, ладить лодки,Шутейный разжигать костер,Пить водку, заедать селедкой, — И, Господи, в единый мигВосстать – гранатом и сапфиром — Гляди из-под руки, Старик! —Как сноп лучей, как дикий крик,Над ледяным, посконным миром.
Тайная вечеря
1. Бутылка и ржаной кусок, и радугой – щека селедки...И бьется снеговой песок о крышу, как о днище лодки.На расстоянии руки – предателя не замечаешь.И молча пьют ученики. И молча Солнце излучаешь.И кто-то голову на стол роняет тяжело и грубо,И кто- то окунул в рассол псалом бормочущие губы,А Ты – сидишь один меж них, меж собутыльников поганых —На всех метелях мировых, на ярославских всех буранах:Пускай они едят и пьют! Пусть распинают, бьют и гонят!Любовь – вовеки не убьют.... И ненависть – не похоронят.И молча зелень Ты берешь, кладешь на черствую горбушку...А кто-то – в полудреме нож сует под мятую подушку,А кто-то – бороду в вино, трясясь от смеха, окунаетИ всем известные давно срамные песни – распевает...И Ты рукой
